рассказ

ИНТЕРВЬЮ.

Логическое продолжение рассказа“Не один”.

Пётр.

В одном из множественных коттеджных посёлков и частных секторов Подмосковья стоял кирпичный дом. Если бы его оценивал советский человек, он бы сказал, что дом очень большой. В сравнении с другими подмосковными строениями современной России дом выглядел довольно скромно. В этом доме жило сразу несколько семей. Хозяином, построившем его, был верующий мужчина на седьмом десятке по имени Вениамин Янцен. Он в своей жизни совмещал собственный бизнес и служение в христианской миссии. Кроме него и его жены Елизаветы, в доме размещались семьи двух его сыновей. В этом одновременно было и своё удобство и неудобство. Вениамин следил, чтобы ни ему и ни его супруге не пришло на сердце искушение сильно вмешиваться во внутренние дела сыновьих семей. Пока что дороговизна жилья вокруг столицы не позволяла решить вопрос по-другому. Несмотря на насыщенность населения своего дома, Вениамин переселил к себе ещё одного родственника, выделив ему одну из нескольких комнат. Этот родственник одновременно был очень близким и дорогим другом Вениамина и его зятем, мужем уже ушедшей из жизни единственной сестры. Пётр Андреевич Береговой когда-то в девяностые сменил на пасторском посту Вениамина в родной церкви. Сейчас они жили под одной крышей и вместе работали в хорошо оборудованной столярной мастерской, которую создал Вениамин. Пётр Андреевич пришёл к вере в Бога через проповедь Вениамина в начале девяностых. Потом женился на его сестре Лии. Два года назад Вениамин предложил Петру Андреевичу переехать к себе и попробовать себя в новой роли. За это время родная церковь, оставшаяся без пастыря, избрала новым пастором зятя Петра Сашу. Таким образом династия служителей продолжилась. Но ни Вениамин, ни Пётр не воздействовали на церковь никак, это братья решили перед Богом сами.

Пётр делил комнату со своим младшим сыном Даней, тоже уже повзрослевшим и наравне с другими работающим на семейном предприятии. В отличие от остальных детей Петра, Даня пока очень редко посещал какую-либо церковь, и отец не во всём мог понять, что происходит в его душе. Ещё один сын, Максим, жил и работал в самой Москве. В начале апреля он познакомил отца со своей невестой Милой. Пётр благодарил Бога за своих детей и единственной его заботой сейчас было переживание за Даню. Они иногда общались по душам, когда сын всё же раскрывался пред отцом, и некоторую тоску в душе Петра вызывало то, что Даня почти не помнил своей матери. Как-будто в самый противоречивый подростковый период что-то стёрлось из его души, или это было такой болевой реакцией на смерть мамы. Пётр корил себя за это, потому что в то время, когда это случилось, он какое-то время сам пытался справиться с тоской потери любимой супруги. Много сил истратил на утешение дочери Руфи. А Даня, как ему тогда казалось, пережил всё спокойно. И сейчас Пётр старался наверстать упущенное и помочь младшему сыну возмужать и уверовать в Бога. Впрочем, Даня не создавал собой больших проблем. Дружил с пареньком, который работал у Вениамина как наёмный рабочий, никогда надолго не уезжал в столицу, основное время проводя в мастерской или в комнате за ноутбуком.

Мастерская, бывшая в основном семейным предприятием, располагалась по соседству и примыкала к большому гаражу, стоящему на одном участке с домом. Пётр иногда оставался на ночь в специальной комнате в углу мастерской, чтобы дать возможность Дане побыть одному. Май подходил к концу, на улице запахло настоящим летом. Пётр вновь уединился в комнатке в мастерской и решил переночевать там. Какое то время просто повалялся, пока не услышал сигнал сообщения в своём телефоне. Посмотрел, сообщение пришло от Руфи, он сел поудобней за столик, чтобы посвятить время переписке. Она писала:

“Пап, привет. Это я. Хочу сообщить тебе одну новость. Мы с Сашей снова ждём ребёнка… Что-то мне даже стыдно стало. Я когда-то тебе говорила, что совсем не представляю себя многодетной мамой. Вас с мамой я считала героями, что вы решились иметь четверых. А теперь и я такая буду, уже третий… Вчера была на первом УЗИ, сказали, что это девочка. Очень прошу твоей молитвы. В остальном у нас вроде всё хорошо. Богдан у нас теперь болтает вовсю, говорит все слова чисто. Когда ты был полгода назад в ноябре, он ещё только тараторил что-то непонятное. Саша говорит, что может всё-таки получится вырваться этим летом и приехать к вам на пару дней. А то, опять потом засядем на какое-то время, пока маленькая подрастёт. Прикрепляю тебе последнюю фотку, это мы с мальчиками возле дома неделю назад. Пока, всем привет.”

Пётр провёл пальцами по увеличенной фотографии родных. Руфь прищурилась на солнце и настолько показалась ему похожей на Лию в этом же возрасте, что он даже глубоко вздохнул. Он отложил телефон, решил ответить попозже. Очень часто при переписке или во время телефонных разговоров Руфь как бы невзначай спрашивала отца, не сдвигается ли вопрос с его одиночеством. Вдруг, мол, нашлась какая-то верующая сестра для него. Он эти разговоры не поддерживал и старался сменить тему, однако замечал, что как-то немного касается его сердца эта мысль. И хоть он уверял дочерей, что он научился жить одиноким и что главной его заботой сейчас является устройство жизни Дани, где-то там, в глубине, он понимал, что и Даня в любой момент может отделиться от него и ему придётся остаться одному. В среде христиан Пётр встречал людей, которые, овдовев, вскоре находили себе новую пару и продолжали жить и выглядели весьма счастливыми. А он долгое время себе не позволял ни думать об этом, ни пытаться дать себе надежду. Он почему-то считал это маленьким предательством, сначала дочерей Лили и Руфи, которым он попытался заменить сразу и себя и маму. С которыми он много разговаривал и молился, давая понять им, что он никуда не денется, он будет их отцом, любящим и защищающим от всех житейских бед. Потом ситуация начала меняться. Однажды Руфь куда-то ушла, таинственно сказав, что надо прогуляться в одно местечко. Через час вернулась с Сашей, искренно уверовавшим из мира молодым человеком. И пока Пётр что-то сооружал на кухне, они вошли вдвоём, как-то скромно посмотрели на отца, и он сразу понял, что они хотят известить его о предстоящей помолвке и свадьбе. Пётр как отец очень за них обрадовался, сам раскрасневшись от стеснения. Саша был практически его духовным сыном, с которым они наговорили много часов о Боге и Библии. И всё-таки что-то грустное проскочило тогда в его сердце. Он понял, что Руфь однажды выйдет из под его крыла. Летом через полгода сыграли свадьбу. Пётр сам, будучи пастором, сочетал свою дочь. Вернувшись домой тогда, он ощутил, как нечто опустело в его доме. Хотел временами позвать Руфь подсобить на кухне, а она уже не откликалась, потому что жила уже своей семьёй. Прошло немного времени и старшая дочь Лиля сказала отцу, что ей сделал предложение Марк, сын лучшего друга Петра. И опять это же чувство смешанной радости и тоски. Когда Лиля вышла замуж, начался новый этап в жизни семьи Береговых, не осталось ни одной женщины с Петром. Жена умерла, а дочери вышли замуж. Что ж, пришлось привыкать и к этому. Теперь основные силы он бросил на взросление сыновей. После переезда в Подмосковье Максим устроился в крупную торговую компанию и решил попробовать снять себе квартирку, чтобы почувствовать самостоятельность. Отец его благословил и даже всеми силами помогал. И вновь он отделил что-то от себя и пережил маленькую тоску. И даже Даня, ещё живущий с ним, начал казаться отцу взрослым и думающим о чём-то своём. Если и он вздумает жениться или переехать в другое жильё, Пётр останется один. И хоть в большом доме его родственников много народа и часто бывают разные гости, в своей сугубо личной жизни он может ощутить одиночество. Это слово – одиночество – он гнал от себя многие годы, говоря себе, что ему есть для кого жить и чему отдавать свои силы. А теперь он часто приходил к мысли, что оно всё-таки может его постичь.

Он взял телефон и написал Руфи ответ и поздравление. Пообещал, что будет постоянно молиться о благополучии и здоровье её и малышки, которую она носит под сердцем. Добавил ко всему, что у них тоже всё хорошо и живут они вполне благополучно и прекрасно и Бог благословляет во всём.

В мастерскую вошёл Вениамин и сел напротив Петра на стул.

- Не мешаю? - спросил он.

- Нисколько, - ответил Пётр. - Руфь письмецо написала.

- Как у них?

- Очень даже ничего, - сказал Пётр и улыбнулся. - Новость сообщила. Ребёночка ждут. Судя по УЗИ, будет девочка. Так что, скоро я тебя догоню.

- Ну-ну, - засмеялся Вениамин, - у меня двенадцать. Четыре внучки и восемь внуков.

- Давай, хвались. У меня скоро Максим женится, да и Дане ещё где-то в будущем предстоит. Так что, сравняемся с тобой. Вот, видишь, - Пётр показал последнюю фотографию, - Руфь так сильно стала на Лию походить.

- Так она и всегда походила, - сказал Вениамин. Он посмотрел на Петра с некоторой грустью и спросил, - Тоскуешь?

- Не знаю. Может, я это себе внушил, что должен всю жизнь её помнить. Видел некоторых братьев и сестёр, которые овдовев, не стали долго ждать и вновь создали семьи. А я почему-то так не смог. Первые годы даже не стирал её номер в телефоне. Садился вечером и смотрел, зная, что Лия больше никогда не позвонит. Потом иногда добирался до улицы Суворова, подходил к вашему бывшему дому и смотрел на ворота, вспоминая первую нашу встречу с Лией. В тот год, когда Руфь вышла замуж, я как-то тоскливо себя почувствовал и решил опять дойти до дома на Суворова. Смотрю, выходит из ворот одного из соседних домов мужик. И я вспомнил, что почти по соседству жил Ваня, паренёк такой, с которым Лия общалась.

- Помню Ваню, - вставил Вениамин.

- Я решил подойти, - усмехнулся Пётр. - Поздоровались, он смотрит на меня и ничего понять не может. Я говорю: “ Меня Петей зовут. Почти четверть века назад я женился на Лии Янцен, что здесь жила. Вы должны её помнить.” Он вдруг как-то вскинулся и просветлел даже. Спрашивает: “ Как она?” А я не знал, что ему ответить. Он смотрел на меня минут пять и сам всё понял. Зашли к нему в дом. Как я понял, он так один и живёт. Лия говорила, что Ваня стеснительный был. Чаем меня напоил, очень по-доброму принял. Даже поплакали вместе. Как я понял, она была его тайной любовью почти с самого детства. Но он признался, что вряд ли бы решился сделать ей предложение. Я ему рассказал, что верю в Бога и являюсь пастором церкви, где раньше был Вениамин. Он тебя тоже вспомнил. Слово за слово, в процессе общения сказал, что работает на нашей автобазе, где раньше твой отец трудился. Только она стала транспортной компанией называться.

- Если будем в родных краях, надо будет его навестить, - сказал Вениамин.

- Ты так говоришь, как-будто собрался туда съездить.

- Всё может быть, - сказал Вениамин. - Тут на днях ко мне одна верующая сестра обратилась. Сотрудничает с христианским интернет-радио и берёт интервью у служителей церквей. Живёт в Питере. Я сначала не мог понять, почему она именно на меня вышла. А она говорит, что я был её первым пастором. Я спрашиваю: “Так кто Вы?” Она говорит: “Маша Гаврилова”. Я всё равно никак не мог вспомнить, когда у нас была такая сестра. Она говорит: “Я тогда ещё была некрещёная. Я приходила на молодёжную группу, потом перестала. Я Лидии Васильевны внучка”. Тут я вспомнил. И ты её помнить должен.

- Более менее, - сказал Пётр. - Лидию Васильевну даже больше помню, чем Машу.

- Ну и вот, - продолжил Вениамин. - Я у Лизаветы спросил, она где-то даже откопала фотографии из прошлого, тогда я вспомнил. А раз она не крестилась, из памяти уже стёрлось. Она потом переехала учиться в Питер, начала посещать церковь и крестилась. А после учёбы там осталась и вышла замуж за верующего. Три года назад овдовела… Но служение своё продолжает. Пообщавшись со многими братьями и сёстрами из Питера и окрестностей, вспомнила родную церковь и разыскала меня.

- А ты ей про меня рассказал, - усмехнулся Пётр.

- И про тебя немножко и про Руфь с Сашей, и про Давида с Иосифом в Европе. И она предложила сделать серию интервью со всеми нами и поведать на своём канале о жизни семьи служителей из провинции.

- Так мы с тобой сейчас почти в столице живём, - опять улыбнулся Пётр.

- Ну… расскажем о прошлом, - сказал Вениамин. - Даст Бог, так съездим в родные места, всё обрисуем в красках и подробностях.

- Как скажешь, дорогой брат, - заключил Пётр. - А у тебя уже планы есть, когда начнём?

- Планов нет, - Вениамин встал на ноги, - но пока думаем на июнь, если ничего не помешает. Сначала с ней здесь можем встретиться, а потом решим более детально. Она приедет к нам послезавтра.

- Вот так, она реактивная, - засмеялся Пётр, - ещё не во всём договорились, а она уже послезавтра… А где ты её поселишь?

- У неё есть родня в Москве. Передвигается на своей машине, аппаратуру возит с собой. Наша с тобой задача подумать, как и что мы можем рассказать о себе, о церкви, о прошлом и настоящем.

- Так то, конечно, хочется домой съездить, - сказал Пётр, встав со стула. Они вышли во двор. - В ноябре был, показалось, что всё так быстро пролетело, не успел со всеми даже увидеться.

- Заранее сообщим братьям, чтобы все по максимуму были готовы.

Маша.

После разговора с Вениамином Пётр решил прогуляться на свежем вохдухе и вышел за ворота дома. Дошёл до соснового леска, который окаймлял посёлок. Очень красивое место, выжившее благодаря местному депутату, не давшему алчным застройщикам занести топор на вековые деревья. Тем самым он оставил местным жителям возможность дышать свежим сосновым воздухом и проводить время на природе. Пётр шёл по дорожке, опасаясь входить в лес из-за клещей, невероятно активных в такое время. Он размышлял над предложением Вениамина дать серию развёрнутых интервью сестре из Питера. Так или иначе, разговор неизбежно зайдёт о его жизни и о жизни его семьи. Это всегда было для него трудно и одновременно воспоминания прошлого возвращали его туда, где он был ещё беззаботно счастлив. Ему казалось, что никто из людей вокруг не может понять этих переживаний его души. Даже последняя поездка прошлой осенью в гости к Руфи и Саше на маленькое время окунула его туда, в это прекрасное время. Говоря как-то с одним из знакомых опытных душепопечителей, он услышал мысль, что он возможно не смог правильно попрощаться со своей ушедшей женой и поэтому именно переживает всё ещё ощущение, что не может забыть её. Может быть, даже письмецо, в котором он когда-то написал Лии проникновенное признание в любви и одновременно раскрыл сложные переживания свои об этом перед Богом, нужно ему однажды уничтожить или спрятать его в очень глубокий ящик и уже не брать его в руки. Но он не мог на это решиться. При этом, он никогда не роптал перед Богом и даже часто благодарил Его за каждый шаг своей жизни, осознавая, что всё в его жизни было созидаемо именно Им. Как Иов, он себе повторял сокровенные слова, что мы должны принимать от Бога не только доброе, но и тяжёлое и скорбное. Если в ближайшие дни они снова окажутся в родных местах и он напросится переночевать у Руфи с Сашей, ему опять выпадет счастье поспать на своём диване, который так и стоит на том же месте, где стоял раньше. Он даже помнил как они с Лией купили этот диван, когда Руфи исполнилось пятнадцать. Что ж… Он с удовольствием расскажет этой неведомой репортёрше христианского радиоканала о своей жизни. Может рассказать о мельчайших деталях своего движения к Богу. О первой встрече с Лией на улице Суворова, о беседе возле ворот семьи Янцен, о знакомстве с Давидом, Иосифом и Вениамином. О молодёжной группе, о покаянии перед Богом, о крещении и первой своей проповеди. О великой милости Божией, когда Он чуть ли не насильно показывал Петру Береговому, сколь она велика именно для него. О том, как он отказывался верить, что братья готовы доверить ему пасторство в церкви. Он не знал своего будущего, а вот прошлое буквально перенасыщало его душу до самого верху, было сложено внутри его сердца множеством папочек и файлов. Его жизненный опыт, как и опыт его друга Вениамина, зажигает сегодня сердца более молодых служителей. Конечно, это же прекрасно, запечатлеть эту историю небольшой провинциальной церкви в целой череде интервью. Особенно это будет полезно живущим в крупных городах людям. Прогуливаясь вдоль лесочка, Пётр мысленно моделировал возможные вопросы и ответы, размышляя, как бы не упустить чего-то важного и одновременно не наговорить слишком много. Через час он вернулся домой, вошёл в мастерскую и уединился в дежурной комнатке.

Следующий день прошёл в обычных трудах и заботах. В день, когда репортёр Маша должна была приехать, небо затянуло серыми облаками и начал брызгать мелкий ненастный дождь. Вениамин в шутку говорил, что это похоже гостья везёт с собой из северной столицы привычную петербуржцам дождливую погоду. Поселить её решили в комнате хозяина дома вместе с его женой, а он на время решил перебраться в мастерскую, в комнату, где временами ночевал Пётр.

С помощью навигатора Маша к обеду добралась до места. Вениамин с Лизаветой и Пётр тепло её встретили и помогли разгрузить пожитки. Собрались все в просторной кухне и приступили к более детальному знакомству.

- Я приветствую вас, дорогие братья... и сестра Лиза, - начала Маша довольно официальными словами. - Вы меня простите, я очень волнуюсь… Вы меня скорее всего совершенно не помните. Да и я всех вас помню ещё очень молодыми… И я очень благодарна Вениамину Францевичу за его уверенное согласие пообщаться со мной и через меня с посетителями ресурсов нашего интернет - радио в Петербурге и его окрестностях. Так же, весьма признательна Петру Андреевичу, что он тоже согласился присоединиться к моему проекту… Сегодня нам с вами нужно составить план серии бесед и рационально распределить время, чтобы потом я могла всё это обработать и достойно предложить своим подписчикам.

Пётр смотрел на гостью и пытался вспомнить, как она выглядела в прошлом. Тогда это была скромная немногословная девушка лет восемнадцати с тёмными волосами, заплетёнными в длинную косу. Ему тогда казалось, что она сильно стесняется и при каждом прямом взгляде в глаза опускает голову. Она почти ничего не говорила, когда посещала те давние молодёжки, а потом и вовсе уехала и не оставила о себе почти никакой памяти. В начале нулевых схоронили её бабушку и имя Маши Гавриловой практически стёрлось и из его памяти и из памяти Вениамина.

Сейчас это была современная интеллигентная женщина, которая достаточно молодо выглядела и вместо классической косы имела стильную довольно короткую стрижку светло-русого цвета. Одежда её была простой, но это тоже смотрелось очень современно и все детали были подобраны очень к месту. Во всём её образе просматривалось что-то столичное, утончённое и очень уверенное, и это тоже никак не давало подумать, что происхождение её провинциальное. Пётр пока что не успел перестроиться и превратиться в человека столичного, да и Вениамин, проживший близ Москвы много лет, не походил на закоренелого москвича, сохранив в себе какую-то обычную простодушную натуру. Поэтому, оба они в присутствии Маши чувствовали себя людьми почти деревенскими. Она как-то сразу дала понять, что каждую минуту времени надо будет использовать рационально, чтобы все кусочки интервью были похожи на профессиональную работу опытного журналиста.

- Я понимаю, братья, что вы люди занятые, - продолжила Маша. - Я хочу, чтобы мы вместе попробовали составить возможный график наших бесед. Я буду рада, если у нас с вами получится несколько часов совместной работы. Но если для вас это слишком обременительно, то мы можем даже ограничиться лишь сегодняшним днём. Два – три часа плотно побеседуем, а дальше уж это будет моей работой. Я уеду в Петербург и через несколько дней вышлю вам то, что получится. И ещё я хотела бы, чтобы мы определились, как мы будем друг друга называть. Перед нашими подписчиками и слушателями я представлю вас по имени – отчеству.

- Так, а что тут определяться? - спросил Вениамин. - Можем вспомнить нашу молодость и то, как мы друг друга называли тогда. А? Как думаешь, Петь?

- Я не против, - ответил Пётр. Лизавета тоже выразила своё согласие.

- Ой, - немного растерялась Маша. - Для меня как-то непривычно служителей церквей называть уменьшительными именами… Я, наверно, всё же буду вас называть более официально.

- Вот смотрите, - вставил Вениамин, - я подумал обо всём, чем мы можем поделиться со слушателями, и у меня возникла революционная идея - всем нам вместе съездить в родную церковь на три или четыре дня. Там на месте собрать всех возможных участников. То есть, всю старинную нашу молодёжку, кроме, конечно, Давида и Иосифа, которые уже вряд ли смогут прилететь из Европы. И просто посидим и повспоминаем, как мы начинали, как видели жизнь тогда. Как после моего отъезда избирали Петю на пасторское служение. Как братья и сёстры создавали семьи и так далее.

- Заманчиво, - проговорила Лизавета.

- Это и для Маши будет потрясающим погружением во внутренний мир церкви, которая формировалась многими годами и многими событиями. Я бы очень хотел, чтобы Петин зять Саша, который сейчас является пастором, рассказал, как их поколение воспринимает историю церкви. Чтобы обязательно поделился своим взглядом Лёша Морозов, пришедший к вере в конце восьмидесятых. А там ещё Марк, Леонид Михайлович, Саша Гринько и другие братья и сёстры. Можно составить целую диспозицию, развёрнутую историю церкви, сплетённую из жизни трёх поколений служителей. Потом ещё, расспросить отдельно сестёр, Руфь, дочь Петину, Лилю, Лену… Старшее поколение – Дашу Морозову, дед которой проповедовал в течение многих лет в советское время.

- Очень интересное предложение, - задумавшись, сказала Маша. На несколько секунд она, прищурив глаза, как-будто что-то поперебирала в своей памяти, видно, сопоставляя свои временные возможности и то, насколько ёмкий материал она может собрать в общении со служителями родной церкви.

- Конечно, может быть проблема во времени, - продолжил Вениамин. - Пару суток туда – сюда, три дня там, пока всех соберём и сложим всё воедино.

- Нет-нет, - сказала более уверенно Маша. - предложение очень заманчивое. Я просто пытаюсь понять, как мне плюнуть на все остальные дела и посвятить этому ближайшую неделю… Хотя… Внутри я уже согласилась, теперь просто думаю, как это объяснить всем, кто меня может ждать дома.

- А кто там может ждать? - вдруг спросил Пётр.

- Ну… дочь уже взрослая почти, - задумалась Маша. - Ребята, с которыми я работаю, отнесутся с пониманием. То есть, дело во мне. Надо временно отключиться от всего и шагнуть вперёд. Я согласна!

- Вот и прекрасно, - подытожил Вениамин. - Тогда остаётся заняться сбором наших скромных вещей и можно ехать прямо сегодня.

- Едем в ночь? - спросил Пётр.

- Если что, можем на ночь где-нибудь снять пару номеров, - объяснил Вениамин. - Сейчас не советское время, платишь деньги и пользуешься. Я предлагаю поехать на нашем рабочем микроавтобусе. Он не очень новый, но пока что нигде не подводил. Машину Маши можем поставить в гараж для надёжности.

- Как скажете, - согласилась Маша.

- Тогда давайте перекусим и начнём собираться в путь.

- Я позвоню своим, чтобы подумали, где нас разместить, - предложил Пётр и встал из-за стола.

Предложенное Вениамином вдохнуло в процесс общения между репортёром Машей и остальными что-то живое и интригующее. Все они как-будто ожили и энергично взялись за подготовку к поездке. Вениамин пошёл в мастерскую, чтобы дать необходимые распоряжения сыновьям на то время, пока его не будет дома. Маша к своей машине, чтобы взять всё необходимое в дорогу. Лизавета посвятила себя кухонным заботам. А Пётр пошёл в свою комнату собирать сумку. Человек он был неприхотливый, даже если мероприятие займёт неделю, все его пожитки поместятся в обычную его походную сумку. В кармашек он положил паспорт и права на случай, если придётся подменять Вениамина в качестве водителя. Засунул рубашку и брюки, запасную футболку и носки, Библию с тетрадкой. Летом собираться в путь намного легче, подумал он. На выходе из коттеджа он столкнулся с Даней, своим сыном. Тот стоял, запыхавшись, и вопросительно смотрел на отца.

- Что случилось? - спросил Пётр.

- Пап… вы домой хотите съездить?

- На три – четыре дня, - пояснил отец, - репортёр из Питера хочет пообщаться с нами о нашем служении и дядя Веня предложил съездить на место и сделать это там.

- Возьмите меня, - вдруг очень искренне попросил Даня.

Даня.

Через час с небольшим микроавтобус отъехал от дома. В результате в путь двинулись четверо. Вениамин, как владелец машины и главный инициатор. Пётр, потому что без него серия интервью будет явно неполноценной. Репортёр Маша, для которой выдалась прекрасная возможность заглянуть в своё прошлое, где она первый раз соприкоснулась с христианами. И четвёртым участником оказался Даня, которому Вениамин разрешил взять на несколько дней импровизированный отпуск. Лизавета, супруга Вениамина, в последний момент решила не ехать, чтобы было кому следить за хозяйством и помогать детям с внучатами. В первый день, вернее, в оставшуюся часть дня, решили проехать столько, на сколько хватит сил водителям. И по возможности остановиться в какой-нибудь придорожной гостинице не позднее 22.00. Сумки и оборудование загрузили в багажник, Вениамин с Петром сидели впереди, а Маша оказалась на втором ряду сидений рядышком с Даней. Часть дороги и она и Даня дремали, насколько это позволяла тряска в пути. И когда оба они пришли в себя, Маша решила пообщаться с младшим сыном Петра и, если в его словах будет что-то интересное, она сможет и это присоединить к своему материалу. Даня сидел, откинувшись головой на подголовник, и когда заметил интерес со стороны репортёра Маши, сел немного прямей.

- Ты не против, если я задам тебе несколько несложных вопросов? - спросила она.

- Спрашивайте.

- Я не буду доставать аппаратуру, - продолжила она, - так что, не бойся, просто пообщаемся. В самом начале, когда только ехала к вам, я даже не думала, что мы решимся на такую далёкую поездку. И не знала, что ты захочешь поехать с нами. Но раз выдаётся такая возможность, хочу узнать и твоё мнение по некоторым вопросам. Давай, мы попробуем расслабиться, я не хочу тебя как-то мучить или напрягать. Наоборот даже, хочу, чтобы ты чувствовал себя свободно. О.кей?

- Да, - сказал Даня. Внутри, конечно, он немного чувствовал неудобство, но постарался действительно раскрепоститься и поговорить с Машей спокойно.

- Хорошо, - сказала она. - Первый вопрос у меня такой. Сколько тебе лет?

- Девятнадцать исполнилось.

- Насколько я поняла, ты работаешь в семейной мастерской у Вениамина Францевича, своего дяди. Как ты себя ощущаешь? Нравится ли тебе эта работа, или приходила мысль поискать какое-то другое место для заработка? Поискать себя, так сказать.

- Да пока нет, - Даня засмущался и мельком глянул на Вениамина, который тоже явно слышал их разговор. - В прошлом году я закончил свою учёбу в колледже и у меня ведь нет пока каких-то других навыков. Мне наоборот очень интересно то, чем мы занимаемся.

- А что вы производите? Насколько я смогла уловить, это что-то связанное с деревянными изделиями.

- Ну да, - Даня улыбнулся и приобрёл немного более уверенный вид, - наша мастерская производит хорошую деревянную мебель по индивидуальным заказам. Я, конечно, пока ученик и скорее что-то делаю как подсобник, но надеюсь обрести больше мастерских навыков.

- А кто является основным создателем линейки моделей или проектов того, что вы делаете?

- Вы знаете, - Даня задумался, - это часто зависит от клиентов. Бывает, что они сами приносят нам примерные чертежи или фотографии тумбочек, консолей, столиков. В основном, это скандинавский стиль последнее время. Художественную часть продумывает Антон Москаленко, это дяди Венин зять. Он в этой сфере учился и за несколько лет наработал свои подходы. Он разговаривает с заказчиками и потом они согласовывают это с дядей Веней и Ваней. Это один из сыновей, который тоже живёт с нами в одном доме.

- Ух ты, - восторженно сказала Маша, - Вениамин Францевич создал целый народ вокруг себя! А тебе, Даня, хотелось бы освоить все стороны искусства твоих родственников?

- Я и так потихоньку учусь, - с небольшим чувством гордости ответил он. - Папа недавно купил мне новый хороший ноутбук. Я закачал туда программы, которыми пользуется Антон, и пока что изучаю их. А за качество у нас отвечает больше Ваня Янцен или сам дядя Веня. У нас такой девиз: главное – качество. Недавно отгрузили заказчику целый комплект таких длинных низких тумбочек. Он самолично всё принимал и остался очень доволен. Дядя Веня говорит, что христиане должны делать всё на совесть.

- Вот и меня похвалили, - не оглядываясь сказал Вениамин.

- Тогда следующий вопрос, - сказала Маша и подогнула под себя ноги. - А ты уже считаешь себя христианином?

- Я вырос в семье христиан, - задумчиво сказал Даня. - Но я пока не знаю, верю ли я. Я, конечно, всё знаю. В детстве я часто бывал на воскресной школе. Папа всегда молился за нас. Но я пока не могу сказать, что я так же верю, как мой папа, или Саша… Или дядя Веня. Мне так выпало, чтобы я родился в такой обстановке. Наверно, это хорошо. Я привык всегда правильно отвечать. Но в душе я ещё не определился.

- Извини, - перебила Маша, - а Саша это кто?

- Саша? - на лице Дани мелькнула улыбка. - Это муж моей сестры. Он сейчас пастор церкви. Мне Руфь, моя сестра старшая, говорила всегда, что Саша принял Бога по-настоящему. И что она тоже вслед за ним потом поверила по-настоящему.

- То есть, вы общаетесь с Сашей и сестрой?

- Сейчас редко, - как бы извиняясь, сказал Даня. - А когда мы жили ещё дома, мы хорошо общались с ними.

- Ты немного тоскуешь по ним?

- Ну да, - Даня пожал плечами. - Я почти два года их не видел.

Пётр сидел впереди и он был очень рад, что эта Маша смогла так легко разговорить его сына, с которым у него не всегда получалось искреннее общение. Некоторые ответы сына были даже откровением для отца. Он поглядывал и на Вениамина, который тоже мимикой лица показывал, что слова племянника ему нравятся. Пётр всегда молился за детей Богу и ожидал, что Господь обязательно сделает что-то доброе в их жизни. Возможно, это желание Дани поехать не просто возможность прокатиться по России, а некоторый этап в сближении с Богом.

- Ещё вопрос, - продолжила Маша. - А у тебя кроме Руфи, есть ещё братья и сёстры? У вас была многодетная семья?

- Есть ещё Макс, - сказал Даня. - Он живёт в Москве, снимает жильё. Он постарше меня на два с половиной года. И ещё есть Лиля, самая старшая сестра. С ней Вы тоже завтра увидитесь, она в родной церкви занимается музыкой.

- Раз твои сёстры семейные, у тебя наверное уже есть племянники?

- Да, - сказал Даня, - у Руфи два сына маленьких. Старшего зовут Петя, как папу. У Лили с Марком двойняшки Вика и Витя.

- А Макс ещё не семейный?

- Скоро будет, - улыбнулся Даня. - По-моему, в конце июля будет свадьба. Мы сейчас с ним от силы раз в неделю видимся.

- Если не секрет, - с улыбкой спросила она, - а ты… пока не дружишь с какой-нибудь девочкой? В принципе, твой возраст тебе уже тоже позволяет… Если не хочешь, не отвечай.

- Да нет, - Даня явно застеснялся, - я пока не думаю. Да я мало с кем-то общаюсь кроме родственников. Ещё только с Юрой, он работает у нас. Он занимается обслуживанием наших современных станков в мастерской.

- Хорошо, - сказала она. - А у меня вот такой ещё вопросик есть, чтобы продолжить тему. А ты никогда в жизни не влюблялся? В смысле, когда-нибудь тебе нравилась какая-то девочка?

Пётр сам слегка покраснел и запереживал за Даню. А с другой стороны, ему стало интересно, как ответит сын на такой деликатный вопрос. Даня засмеялся и стыдливо прикрыл глаза левой рукой.

- Когда мы ещё жили дома, я ходил в воскресную школу. Там мне очень нравилась одна девочка. Только мне тогда было лет четырнадцать, а ей по-моему двенадцать. Я её очень стеснялся тогда, она на все вопросы очень хорошо отвечала, а я мог что-нибудь забыть или неправильно сказать.

- А как её звали?

- Яна. Она была дочерью тёти Нины Кригер. Но это была такая у меня детская, наверно, влюблённость. Потом как-то я уже не думал о ней. А потом я начал сидеть на обычных служениях, а она ещё занималась в воскреске.

- А здесь ты церковь посещаешь какую-то?

- Иногда, - ответил он. - Езжу вместе с папой и дядей Веней.

- Так, прекрасно, - сказала Маша. - Огромное спасибо тебе, Даня, что ты так откровенно рассказываешь обо всём. Честно скажу, мне пока не приходилось брать интервью у подростков или юношей, это мой первый опыт. Но я пообещала тебе, что эти твои слова я не буду куда-то помещать, это просто между нами. А ещё... скажи, пожалуйста, а как ты относился к тому, что твои родители были всегда служителями в церкви?

- Ну, - он задумался, - у меня ведь не было выбора. Единственное… мы иногда с папой говорим и пытаемся вспомнить прошлое… Я не очень хорошо помню время, когда мама была… В смысле, как было тогда. Как-будто то время, когда я был маленький, стёрлось из памяти.

- Ты плохо помнишь маму? - при этом вопросе Даня на время замолчал, а Пётр внутренне сжался.

- Я помню, - сказал он. - Помню, что она была… Я прибегал на кухню и она мне что-нибудь давала съесть. Иногда она ругала нас с Максом… Просто… прошло какое-то время и я не могу вспомнить, какая она была. Папа говорит, что Руфь очень похожа на маму. Я почему-то запомнил её со спины… да, я помню, как она что-то делала, я подходил… она называла меня Данечка. Но я не помню её голоса, плохо помню её лицо. Конечно, у нас много фотографий… Для меня она как-будто ещё одна Руфь… Мне даже иногда снился сон, где мы с ней разговариваем. Как-будто это Руфь, только это моя мама… А потом она исчезает и я пытаюсь вспомнить, какое же у неё лицо. Как-будто беру телефон и хочу рассмотреть там, но глаза ничего не видят.

- Прости, Даня, - сказала с состраданием Маша. - Я не должна у тебя это всё спрашивать. Если хочешь, можем поговорить о чём-нибудь другом. Или отложить и продолжить завтра.

Она увидела, как у Дани раскраснелись щёки и даже выступили из глаз слёзы. И одновременно, он вдруг показался ей очень открытым и искренним, очень светлым и благородным. Она вдруг сама вспомнила то далёкое прошлое, когда она приходила на молодёжные общения, которые часто вёл Данин отец, тогда ещё молодой и не женатый на Лии. В Дане сейчас промелькнуло что-то очень похожее на его молодого отца. Маша ведь, если честно, тогда даже немного влюбилась в юного брата Петю Берегового. Потом одна из сестёр ей сказала, что Петя сделал предложение Лии Янцен и скоро у них будет свадьба. Она то и сегодня прекрасно помнила Лию, Данину маму, в адрес которой тогда она испытывала даже какую-то ревность. Никогда и нигде, конечно, она не показывала этой ревности никому. И даже в самой глубине своих мыслей она знала, что настоящей причиной всего задуманного ей и предложенного Вениамину Францевичу, было не только интервью, но и возможность посмотреть, как живёт сейчас овдовевший и слегка постаревший Петя Береговой.

- Нет, тёть Маш, - сказал уверенно Даня, - это не страшно. Это даже очень хорошо, что мы об этом с Вами говорим. В глубине души я знаю, что мои родители очень любили меня, что мама любила меня. Просто сегодня для меня очень сложно поверить, что Бог любит меня и мою семью. Папа всё время говорит об этом в молитве, а во мне, наверно, осталась обида… Я хочу это пережить и говорить об этом свободно.

- Ты напомнил мне твоего папу в молодости, - сказала она. - Он тогда был очень искренним и когда он смотрел мне в глаза, я даже боялась, что не смогу правильно что-то сказать… Почти как ты на воскреске…

Вениамин тем временем свернул на заправку. Появилась возможность у всех выйти из машины и немного размяться. Они отвлеклись от своего разговора.

Руфь.

В одиннадцатом часу вечера окончательно встали на ночлег, чтобы потом в темноте не тыкаться в поисках подходящей придорожной гостиницы. Простенькое двухэтажное здание возле заправки вполне подошло для нормального отдыха. Вениамин предложил лучше выехать утром в шесть часов и нормально добраться до места без особых остановок. Когда уже опускались сумерки, сходили в кафе неподалёку. Выбрали столик прямо на улице под навесом. Вечер оказался достаточно тёплым для начала июня. Сели за круглый столик, Пётр разговаривал с Вениамином вполголоса, а Маша и Даня в основном молчали. По трассе с шумом проезжали отдельные машины, основной поток автомобилей сильно поредел.

- Извини, Даня, - вновь обратилась Маша, - можно ещё пару вопросов.

Он согласно кивнул.

- Что ты испытываешь по мере приближения к городу, в котором прожил своё детство?

- Честно сказать, мне хочется там побывать, - ответил он. - Папа ездил туда в ноябре, почти зимой, а у меня не получилось.

- А если бы тебе предоставилась возможность вновь вернуться и жить там, ты бы согласился?

- Вы знаете, - сказал Даня задумчиво, - мне почему-то не хочется оставлять папу одного…

Пётр замолчал и пристально посмотрел на сына. Ему никогда не приходила мысль, что Даня может переживать о нём в таком ключе. Петру определённо нравилось то, что говорит его младший сын. Только было не очень понятно, говорит он это искренно, или не хочет сказать правду в присутствии отца.

- А у тебя остались друзья, с которыми тебе хотелось бы встретиться? - спросила репортёр.

- Я двум из них уже написал. Но они из школы, не из церкви.

- Скажи ещё, - спросила Маша, - перед вашим отъездом в Подмосковье ты посещал церковь, в которой прошло твоё детство?

- Конечно. Я всегда её посещал. Но я не задумывался, верю я или нет, просто мы всегда были там. Там много моих родственников и друзей моих родителей. Когда мы начали жить у дяди Вени, папа предоставил мне немного свободы. Он зовёт меня с собой, когда они едут в церковь, но не заставляет ехать.

- А если бы ты переехал в родной город сейчас без папы и брата, ты бы стал посещать собрания церкви?

- Не знаю, - сказал он. - Иногда бы точно посещал. Особенно, если там люди не сильно поменялись.

- А завтра, когда мы приедем, где бы тебе комфортней было остановиться?

- Есть несколько мест, - сказал Даня. - Лучше бы в нашей квартире на Комсомольской. Как получится.

- А с кем из сестёр... родных сестёр, тебе интересней было бы пообщаться?

- А как тут можно выбрать? - не понял Даня. - Они разные, но они между собой очень дружные. Лиля всегда была очень спокойной, но я всегда знал, что она старшая сестра. Она для меня была как взрослая. А Руфь? Она прикольная. С ней можно повеселиться. Но она может и наехать, если что-то не так. Вы знаете… я вспомнил сейчас… Когда мы были маленькие, мама уходила куда-нибудь и говорила, чтобы я слушался Руфь. И когда родителей не было, она любила мной и братом покомандовать. Разогревала нам еду и загоняла за стол. Страшно было не послушаться.

Он вдруг от души рассмеялся от воспоминаний. И вдруг так же неожиданно пережил то, что вспомнил маму, её лицо и голос, именно когда она перепоручала их под руководство сестры. Даня встал и быстро вышел из-за стола, на ходу извинившись, и ушёл в сторону тёплого здания кафешки. Маша немного осеклась и посмотрела скромно на Петра.

- Я сказанула лишнего?

- Не знаю, - Пётр пошёл посмотреть, куда ушёл Даня.

Он нашёл его за углом кафе, стоящим у стены. Осторожно подошёл, опасаясь и не зная, какие чувства побудили сына так резко соскочить с места.

- Даня… - позвал отец.

- Я сейчас, пап, - ответил он сухо.

- Если тебе не нравятся вопросы, можно попросить её не спрашивать.

- Всё нормально, - сын посмотрел на отца. В глазах блеснули слёзы. - Я вдруг вспомнил, как мама это говорила… Я вспомнил маму. Я не знаю, как тётя Маша это сделала. Когда она заговорила про церковь, я тоже… У меня всплыло в памяти, как мы за столом сидели в церкви рядом с мамой и с тобой. Как бы это сейчас прямо было.

- Я не всегда знаю, что ты переживаешь, - сказал Пётр.

- И ещё, пап… Я помню, как мы сидели в церкви, когда мама уже умерла. Был обед после кладбища. И ты сказал перед всеми, что мама ушла… Я тогда на время возненавидел это здание, как что-то мрачное. Я ходил туда, чтобы поддержать тебя. Руфь не ходила. Я первый раз увидел, как Руфь плачет. Мне всегда казалось, что она как пацан и никогда не заплачет. Я тебе этого никогда не говорил…

- Я всегда молюсь за тебя. Я немножко слышал твои ответы. Твои слова стали для меня открытием, - признался Пётр. - Тебе было чуть больше десяти тогда. Мне казалось, что ты пережил спокойно. Я много сил отдал Руфи, утешая её. Говорил с Максимом и с Лилей. А тебе я меньше всех уделил времени, когда мама ушла… Ты почти никогда ничего не просил для себя… Мне так казалось. Прости меня.

- Да нет, пап, - уверенно сказал Даня. - Я считаю, ты больше всех из нас заботишься обо мне. Даже сегодня ты взял меня с собой. Ты часто уходишь в мастерскую, чтобы я побыл один. Я всё это понимаю.

Утром они выехали довольно рано и днём спокойно добрались до места, которое между собой они называли домом. Первым делом заехали к Саше и Руфи. Саши дома не было. Пётр пообщался с матерью Ксенией Андреевной. Вениамин и Маша раскладывали и распаковывали вещи, намереваясь большую часть поклажи оставить здесь. Пётр заметил, как Даня уединился в кухне с Руфью. Они о чём-то болтали, как-будто расстались они не два года назад, а только вчера. Потом Маша помогала хозяйке соорудить какой-нибудь обед, а остальные сидели в зале и размышляли о том, как бы максимально полезно провести три дня, что Вениамин отмерил для этой поездки.

- Извини, Руфь, - обратилась Маша, - могу я тебя немного помучить своими вопросами?

- Мучьте, - сказала Руфь, нарезая кусочками мясо.

- Я жила здесь почти тридцать лет назад. Посещала молодёжные общения, многие из которых проводил твой отец. Я довольно хорошо помню твою маму, когда она ещё не была замужем. Вчера вечером мне выпало такое счастье пообщаться с твоим братом. В начале он показался мне очень замкнутым, а потом… Я хочу понемножку поговорить с каждым из вас и составить общую картину большой семьи служителей провинциальной церкви. Таких церквей очень много в России. Даже вокруг Петербурга большинство церквей такие же средненькие и служители в них переживают немало трудностей в жизни. Сначала хочу расспросить тебя о твоей жизни. Как ты воспринимала своих родителей в детстве. Не обижали ли тебя сверстники, за то, что ты являешься дочерью баптистов. По мере возрастания как ты приходила к мысли, что вера твоих родителей правильная и хорошая.

- В детстве я жила хорошо, - сказала, усмехнувшись, Руфь. - Единственной проблемой было моё странное имя. Когда мне было четырнадцать где-то, я спросила у мамы, зачем они меня так назвали. В школе меня тогда дразнили Руфусом, точкой Ру и так далее. Я говорила, у Лильки же обычное имя. И у Макса, и у Даньки. А у меня капец. Мама мне рассказала такую историю. Когда она ещё была неверующей, к ним в гости пришли будущие супруги Морозовы. Это сейчас даже наши родственники, Лиля замужем за их сыном. Вместе с ними увязался мой будущий отец. Там они случайно разговорились. У неё ведь тоже было библейское имя. Она в шутку стала приставлять к фамилии Береговой библейские имена. Сарра, Рахиль, Руфь. И ей почему-то понравилось сочетание Руфь Береговая. А я потом немного мучилась. Зато Саша был восхищён моим необычным именем.

- Муж?

- Ну да, - Руфь загрузила мясо в сковородку и села за стол. - Мы с ним на улице встретились случайно и он был так ошарашен моим именем, что решил меня проводить до дома. Когда подошли к нашей пятиэтажке, папа с балкона позвал его к нам… Так то, я всегда уважала своих родителей. Баптисты, не баптисты, для меня это самые близкие люди были. В подростковом возрасте во мне обострилась какая-то вредность. С мамой мы часто спорили, иногда она могла меня и ремешком огреть. А мне казалось, что они не хотят чтобы я жила свободно. По сравнению с Лилей я всегда была какая-то бойкая, темперамент у меня такой. Мальчишки на меня всегда внимание обращали, и мне нравилось с ними похохотать на разные темы. Когда мне было пятнадцать – шестнадцать, родители меня старались оградить от этого дурного влияния, а я иногда по дурости туда лезла.

- А уверовала ты во сколько?

- Где-то в девятнадцать. Саша уже уверовал и очень активно включился в жизнь церкви и для меня он был хорошим примером. Все братья из молодёжи тогда были из верующих семей, а он вдруг так радикально обратился. Иногда приходил к отцу поговорить, а я тоже старалась послушать, о чём они разговаривали.

- Я помню твоего папу, - сказала Маша, - он вёл молодёжку и про него все говорили, что он очень ревностно и по-настоящему пришёл к Богу. Скажу честно, это для меня было очень запоминающимся примером. Я крестилась уже потом в Питере, но начало веры я получила в молодёжных встречах здесь.

- Я знала его свидетельство, - сказала Руфь, - и слышала, как он рассказывал об этом Саше. Потом Саша прямо у нас дома обратился в молитве, а я зашла и он с такой радостью сказал, что Бог действительно есть.

- А как твой папа относился к маме?

- Ой, - Руфь улыбнулась. - Очень хорошо. Мне иногда казалось, что мама немного командует им. Но она очень любила его и уважала. Это всё были просто эмоции. Может быть, в чём-то и у нас с Сашей такие же отношения. По крайней мере, я стараюсь вспоминать, как мама решала те или иные проблемы, и пробую делать так же. Я тоже очень люблю Сашу.

- Ты молодец. Ты так хорошо и легко отзываешься о муже.

- Вот я – не подарок, - засмеялась Руфь, - это я точно знаю. А Саша, он как-то умеет поглощать мои выкрутасы и оставаться спокойным.

- Скажи, Руфь, - спосила Маша, - как ты относишься к вынужденному одиночеству твоего папы? Он ведь овдовел совсем не старым… Когда Вениамин Францевич рассказал, что Пётр Андреевич живёт в его доме с сыном, я спросила, почему он один. Он рассказал про твою маму. Я удивилась, что он больше не создал новой семьи…

- Может, ему так легче, - сказала Руфь грустно. - Я пыталась его спрашивать об этом, он всегда говорит: я не один, со мной Господь. Конечно, я думаю, ему бывает плохо одному. Он много сил отдал детям… А мы потихоньку создаём свои жизни. Папа хранит память о маме гораздо больше, чем мы. Она была его помощницей… его счастьем. В прошлом ноябре он показал мне письмо, написанное им для мамы, когда он только собирался сделать ей предложение. Она сохранила его. А теперь папа хранит эту бумажку как память. Я даже опасаюсь говорить с ним на эти темы...

В кухню вошёл Даня и поглядел на кастрюлю и сковороду, которые стояли на огне и уже начинали производить приятные запахи жаркОго. Маша на время перестала задавать Руфи вопросы и вышла из кухни. Даня сел на стул и откинулся спиной на стену.

- У тебя комп новый? - спросила Руфь.

- Папа купил, для общения и работы.

- Дорогой?

- Тысяч семьдесят, - сказал Даня и взял с тарелки кусок хлеба.

- Голод не тётка? - спросила Руфь. - Вы в дороге то нормально питались?

- Вчера вечером в кафешке сидели. Немного утром перекусили и всё. Дядя Веня сказал, что лучше домашней пищей питаться.

- Саша обещал печенок и сладостей купить, - сказала Руфь и, встав из-за стола, заглянула под крышку сковороды.

- А он скоро придёт? - спросил Даня.

- Должен уже. Может, он Лилю с двойняшками привезёт. Если они готовы будут. Ты их только совсем маленькими видел.

- Я и Богдана первый раз вижу. Ничего вы детями обросли, - он засмеялся.

- Это взрослая жизнь. Когда-нибудь и ты обрастёшь.

- Я помню, когда ты Петю рожала, это же ночью было. Мы с Максом сидим, в комп играем. Я слышу, телефон надрывается. Вышел, смотрю, папин телефон лежит на столе и пиликает. Я папу в вашей спальне нашёл, он заснул на твоей кровати. Я его разбудил, он прочитал, что уже родился, смотрю, у него слёзы в глазах. Я спрашиваю: что с тобой? А он говорит: это я от счастья, Даня, я теперь дед, а вы дядюшки.

Саша.

Саша вошёл в квартиру как раз ко столу. Все уже сидели в зале в ожидании, когда женщины разложат угощение по тарелкам, и тут как раз дверь отворилась и вошёл Саша. В руках он держал два увесистых пакета с продуктами. Из-за его спины раздавался голос Леонида Михайловича Сомова, старого друга Петра и Вениамина. Они выскочили из-за стола, чтобы поприветствовать братьев.

- А ты как узнал, что мы здесь? - весело спросил Пётр Леонида.

- Земля слухами полнится, - ответил тот. - Пути Господни неисповедимы! Оказались с Сашей в одной “Пятёрочке”, возле одних и тех же хлебных полок. Вот так, дорогие мои братья.

Они крепко обнялись, перекинулись ещё парой необидных шуток. Пришлось Руфи организовывать ещё одно место за столом. Когда все расселись и помолились за еду, Вениамин спросил Леонида Михайловича:

- А ты, Лёнь, помнишь такую посетительницу молодёжки времён вашей молодости Машу Гаврилову?

- Ну… - Леонид Михайлович кивнул гостье и ненадолго замолчал. - Так-то помню, конечно. Но уже не в подробностях. Здравствуй, Машенька. Если память мне не изменяет, внучка сестры Лидии Васильевны.

- Да, - сказала та, - приветствую, Леонид Михайлович.

- Вот никак не хочет сестра Маша называть нас по старинке, - сказал Вениамин. - Лёня, Петя, Веня. Стесняется и всё. Хорошо, что теперь не на вы стала обращаться. Ко мне, по крайней мере.

- Может быть, постепенно я расслаблюсь, - скромно ответила Маша.

- А как вы, друзья, смотрите на то, чтобы собраться нам постаревшей молодёжью, - продолжил Вениамин, - и повспоминать как мы жили в середине девяностых. Как представляли будущее тогда и как оно случилось на самом деле.

- Да мы то хорошо смотрим, - сказал Леонид Михайлович. - Нас всех не так уж много, если посчитать. Давайте хоть завтра, у нас, у вас или у Гринько соберёмся.

Какое-то время они провели за столом, бурно обсуждая события последнего времени и вспоминая прошлое. Руфь сидела сбоку на стуле, раскрасневшаяся и уставшая. Между её коленей приткнулся младший сын Богдан и что-то у неё канючил. Она его не ругала и отвечала ему вполголоса. Пётр поднял вверх правую руку, прося небольшого внимания. Народ притих.

- Дорогие братья, - сказал он, - у меня есть к вам предложение. Я тут на днях узнал, что Саша и Руфь ждут ещё одного ребёнка. Я смотрю на неё и вижу, какую тоску у неё вызывает гора посуды на этом обеденном столе. Давайте мы с вами облегчим хозяйке приборку посуды со стола и, вспомнив молодость, сами всё уберём, как это иногда у нас бывало раньше.

Народ предложение Петра поддержал и работа пошла. Леонид, Вениамин сам Пётр взялись за это дело, оставив остальных пока общаться и поближе знакомиться. Руфь увела Богдана в комнату к бабушке, чтобы его там уложить поспать, а Саша и Маша остались в зале.

- Привет, Саша, - обратилась репортёр к нему, - мы с Вениамином Францевичем и твоим тестем затеяли целую серию интервью со всеми членами большой семьи служителей Янценов – Береговых – Григорьевых. Вчера между делом Пётр Андреевич сказал, что ты однажды даже записал историю родной общины.

- Ну да, - ответил Саша, - было такое. Мне почему-то стало интересно, как развивалась община в прошлом. Жизни многих людей в церкви небольшого города часто связаны между собой.

- А что для тебя стало самым замечательным во всей этой истории?

- Вера, скромность и искренность основных братьев, служивших в церкви с пятидесятых и до наших дней, - сказал увлечённо он. - До пятидесятых история теряется. Такое было время, что видно было не до сохранения точных имён и событий.

- А как видишь эту историю ты?

- Господь всегда заботился о церкви, - сказал Саша, - даже в очень сложные времена. У церкви не было дома молитвы после войны. Людей у себя принимала некая сестра Анна Филипповна Сарычева, сохранилась одна её фотография. Примерно году в пятьдесят восьмом или седьмом в город приехал человек, ограниченный в правах и отсидевший срок за проповедь. Его звали Михаил Зарубин. Он стал пресвитером десятка сестёр, которые регулярно собирались. Церковь жила молитвой и попыткой хоть кому-то рассказать Евангелие. Весной шестьдесят четвёртого примерно приехала семья Франца и Анны Янцен. В этом же году родился дядя Веня, их первенец. Они уверовали от Михаила, а он через год или полтора умер в раковой больнице. Даже там он смог засвидетельствовать о Господе. Заботу о нём в последние дни взял на себя Аркадий Семёнович, главврач этой больницы. Он и похоронил ушедшего брата. Потом стал верующим и проповедником нашей церкви. В семидесятом его избрали пресвитером, а в восемьдесят восьмом он сам занемог. На его место встал молоденький ещё Вениамин Францевич. А Франц Давидович был многие годы диаконом. Вот так, если вкратце.

- Интересно, - улыбнулась Маша. - Дедушка Руфи пришёл к вере практически шестьдесят лет назад. И все эти годы кто-либо из его родственников несёт служение в церкви. Я забыла спросить Вениамина Францевича, а сам Франц Давидович ещё живой?

- Да. Они живут уже больше тридцати лет в Германии. Им уже за восемьдесят.

- Получается, это он каким-то образом привил своим детям и внукам такое прилежание к служению, - размышляя, сказала Маша.

- Тут скорее важен был пример, - ответил Саша. - Мама Руфи вначале противилась вере. В её обращении принял важное участие будущий муж, Пётр Андреевич. В нашем случае чем-то похоже получилось.

- А в твоей жизни кто сыграл наибольшую роль для твоего обращения?

- Бог, - с улыбкой сказал Саша. - А из людей, наверно, Пётр Андреевич. Руфь во время нашей первой встречи была неверующая. А он позвал меня к себе и рассказал о своей жизни. Как-то принял меня внутренне, я почувствовал это. Он говорил мне, что почему-то почувствовал во мне, что я повлияю на его дочь. В каждом пасторе есть немного от пророка.

- То есть, Пётр Андреевич сыграл серьёзную роль в духовной жизни многих людей? - спросила она.

- Думаю, да, - Саша ответил очень уверенно. - Если взять Руфь, она тоже всегда доверяла отцу и знала, что его вера во Христа подлинная.

Маша встала и подошла к стенке с книгами. Она смотрела на фотографию Руфиных родителей в молодости, ту самую, что когда-то при первом визите к Береговым привлекла внимание Саши. Мебель и обстановка комнаты не сильно изменились с того времени. Саша вспомнил себя в тот вечер, когда вся его жизнь начала поворачиваться в новое русло.

- Скажи, Саш, - заговорила Маша, - а как ты относишься к тому, что Петру Андреевичу пришлось столько лет прожить в одиночестве после ухода Лии?

- Ему было нелегко, - ответил Саша. - Тогда ещё, когда я переступил этот порог, на его попечении были четверо детей, только лишь год прошёл с момента смерти Лии Францевны. Он работал в одной фирме и братья из церкви назначили ему небольшое жалование. Но всё равно это было его бременем. Это тоже стало для меня примером веры и любви.

- А сейчас в церкви проходят молодёжные встречи? - неожиданно сменила тему Маша.

- Завтра, - сказал Саша. - Прямо в доме молитвы в семь. Хотите туда сходить? Посмотреть на сегодняшнюю молодёжь?

- Можно. Поколения меняются. Спасибо тебе, Саш, за ответы. Может быть, ещё получится нам с тобой поговорить. Главное, не забыть взять у тебя историю общины в письменном виде, чтобы можно было отредактировать её и приложить к общему материалу. Поделишься с нами?

- Конечно.

Ближе к вечеру трое старших братьев и с ними Маша куда-то ушли и не возвращались три часа. Даня тоже решил посетить своего приятеля по школе. Для Саши и Руфи наступила небольшая передышка. Сын Петя сидел за ноутбуком, а младший Богдан ковырялся в игрушках. Саша и Руфь ушли на кухню и подогрели чайник.

- Навалилась на тебя забота, - сказал Саша жене.

- Чуть-чуть, - ответила она. - Слава Богу, сейчас не так мутит. Так то, я рада, что они приехали. Дядю Веню давненько не видела. И Даню. Он такой возмужавший стал. Я ведь его всегда за малолетку считала. А сейчас он прямо взрослый становится. Работает в мастерской, рассуждает по-деловому. Так, смотри, и женится на ком-нибудь.

- Я тоже рад Даню видеть, - сказал Саша. - Я с Максимом как-то не так общий язык находил. А Даня вообще мне друганом был. Я знаешь, что вспомнил?

- Нет.

- Помнишь, когда я на день рождения к тебе пришёл, - Саша улыбнулся, - меня рядом с Максимом посадили. А Даня тогда ещё совсем подростком был. Потом, когда я тебя поздравил и вернулся на место, Даня мне руку под столом протянул и второй рукой показал, мол, молодец, зацепил сеструху.

Они вместе рассмеялись, вспоминая те дни, когда только лишь происходило их сближение между собой и приближение к Богу. По сути, тогда вся семья Береговых приняла Сашу как родного. И когда дело подходило к свадьбе, они уже просто узаконили своё родство между собой.

- Как тебе эта сестра Маша? - спросила Руфь.

- Нормально, - сказал Саша. - Только мне бросилась в глаза одна странность.

- Какая?

- Она задаёт вопросы, - Саша посмотрел на Руфь, - но ничего никуда не записывает. Я посмотрел на то, что она называет оборудованием, так там просто камера, микрофон и обычный ноутбук. Дело, конечно, её. Но я представлял себе, что это будет какая-то запись и потом корректировка и монтаж.

- Может, ей просто захотелось побывать в родных краях?

- Скорее всего.

Иван.

На второй день Пётр и Вениамин решили исполнить одно своё общее желание – посетить соседа семьи Янцен в давние времена, который и теперь ещё жил там. Ванька, юношеский приятель братьев Янценов и Лии, с которым она общалась и изучала, как водить мототехнику. Именно у ворот дома родителей Вани встретились первый раз Пётр и Лия. До улицы Суворова доехали на микроавтобусе, Вениамин остановился напротив домика, где прошло его детство.

- Заругаются новые жители, - сказал он, но переставлять машину не стал. Вылезли на улицу, осмотрелись. Вениамин сфотографировал на телефон своё бывшее жилище и сказал, что это он сделал для своей супруги. Дошли до дома Ивана и остановились.

- Здесь, Маша, прошли наше детство и юность, - сказал Вениамин и спустился в полузаросший овраг для отвода дождевой воды. - Этот дом окончательно продали в девяносто седьмом. Давид и Иосиф с родителями уже жили в Европе. А здесь рядом жил Ваня, мальчишка, с которым мы тоже общались.

Пётр подошёл к дому Ивана и надавил на звонок. На счастье посетителей хозяин оказался дома и довольно быстро открыл дверь. Вышел крепкий полноватый мужчина лет пятидесяти, с коротко стриженой головой и заметной щетиной с проседью. Он недоверчиво поразглядывал своих гостей. Петра он узнал и улыбнулся.

- Здравствуй, Ваня, - сказал Пётр и пожал ему руку. - Это опять я. Не забыл меня?

- Привет, Петя. Конечно, не забыл. Заходите, только у меня особого угощения нет. Редко кто в гостях бывает.

Вошли все во двор. В самом углу под навесом стоял старенький зелёный мотоцикл “Урал” с коляской. Судя по всему, на нём давно никто уже не ездил. Может, Иван не избавлялся от него, храня память о прошлом.

- А это, Ваня, знаешь кто со мной? - Пётр показал на Вениамина, тоже уже покрывшегося сединой и морщинами.

- Нет. Извините.

- Это Веня, - сказал с улыбкой Пётр, - Вениамин Янцен, твой бывший сосед.

- Вот ты ж судьба – зараза, - немного выругался Ваня и подошёл к Вениамину. - Как же вы надумали вспомнить меня?

- Привет, Ванька, - сказал Вениамин, обнимая старого приятеля. - Сто лет не бывал на этой улице и в этих местах. Петя про тебя рассказал, что несколько лет назад видел тебя здесь.

- Видел-видел… Я потом три дня в себя не мог прийти, плакал как малое дитя… Эх, ты ж, Лийка… доброе сердце. Когда она пропала, в смысле, замуж вышла, я тогда такую пустоту пережил. Потом пару раз в городе встречались, она с девочкой, дочкой, за руку шла или с сыном. Ну, думаю, ладно уж, нашла подружка моя счастье, и я за неё рад. А потом, с Петей познакомились… узнал, что нет её уже, и сильно загрустил. Ты хоть, Петь, покажи мне как-нибудь, где её могилка. Буду хоть раз в год цветочек класть.

- Не грусти, Вань, - сказал Пётр. - Я к тебе зятя своего отправлю, Сашку. Он тебя свозит и покажет. И если вдруг он с дочкой моей будет, сильно не пугайся. Она очень похожа на маму. Только голос другой и волосы более волнистые.

- Пусть приезжают, - сказал очень искренно Ваня, - я для ваших родных хоть что сделать могу. Пусть с любой просьбой. Я же по технике мастер, грузовики и трактора ремонтирую, и в легковушках разбираюсь.

- У Саши сейчас японская машина, - сказл Пётр, - там внутри электроника сплошная.

- Да и в этом разберёмся, - засмеялся Иван.

- Иван, - вдруг включилась в разговор Маша, - насколько я поняла, Вы хорошо помните всех из семьи Янцен. Как Вы лично относились к семье служителей баптистской церкви?

- Не разбирался я, какая там церковь, - махнул рукой Ваня. - Но и Франц Давидыча уважал, и тётю Аню. И Веню. Осю с Давидкой, все они мне как друзья были. А особенно я Лию уважал. Да что там врать… любил её сильно. Она шутила всё надо мной, я стеснялся. Очень нравилось мне с ней общаться. Но у нас с ней ни – ни…

- А они никогда Вас не приглашали на какие-нибудь мероприятия?

- Звали… только я тугой на это. У меня в ящике, в комоде, лежит маленькая книжечка. Не помню, кто именно, но кто-то из ребят мне тогда подарил. Я правда не читал, врать не буду.

После общения с Иваном вышли на улицу и стали прикидывать, чем занять себя до вечера, в который должны были собраться две молодёжки. Одна – молодёжь девяностых, а другая – современная, на которую уговорили сходить Даню. Вениамин возжелал ещё заехать к одному родственнику, а Маша предложила Петру посетить городское кладбище и побывать на могилке у Лии и Михаила Зарубина, пресвитера послевоенного периода.

Они шли пешком, впереди им нужно было пройти не меньше четырёх километров. Наконец-то для Маши выдалась возможность поговорить с самим Петром Береговым, ради которого и затеяла она весь этот сложный трюк с серией интервью. Конечно, она не обманывала братьев, когда сказала, что намеревается выложить свой репортаж в интернет-канале. И всё-таки, главной скрытой в глубине сердца целью была возможность позадавать вопросы ему самому.

- Пётр Андреевич, - начала она. - Скажи, как давно ты живёшь один? Я ведь о всех вас почти ничего не знаю.

- Почти десять лет, - ответил он.

- Очень сочувствую тебе, - сказала она. - Я тоже осталась одна. Онкология.

- Ну, и у нас что-то похожее, - грустно сказал Пётр. - Всё произошло очень резко. Я как-будто не замечал до времени, что у Лии иногда головные боли или сильная слабость. И она... вставала, запрещала себе болеть и никому ни о чём не говорила. Не жаловалась на жизнь. Она переняла это от мамы, Анны Яковлевны. Если бы знать чуть раньше, месяца за три-четыре, может быть, был ещё шанс ей пройти лечение. Но все мы надеемся на лучшее. Что всё когда-то пройдёт и что всё это всего лишь мелочи.

- Мой муж тоже не придал значения некоторым симптомам. Мы просто молились вечерами и надеялись на выздоровление. А тут, целая череда эпидемий, ковид… Состояние ухудшилось. Он много в жизни работал. Мне даже показалось, что он уже устал от жизни. Он был меня старше почти на десять лет.

- У всех у нас деревенские корни, - усмехнулся Пётр. - А кто в деревне слишком заботился о здоровье? И рожали бабы в поле, и мужики – смётывали стог сена последний и валились замертво. Это сейчас медицина получше, а в генах наших заложено то, что ползти надо до конца, даже когда сил уже нет. Лия тоже мне сказала в конце, что устала от жизни. Не то, чтобы я её довёл… Она сказала мне, прощаясь: “Я верю, что не зря Лия Береговая прожила на земле”. Однажды мы с Сашей, зятем, стояли на кладбище и он мне признался, что ему была такая мысль, что Лия Францевна как упавшее в землю зерно, сама умерла, но тем самым как-то задела его безбожное сердце. Когда Руфь рассказала ему об этом. Всем нам Бог вложил в душу способность сострадать. Даже пока мы ещё ходим в грехах.

Они шли по тропе между сосновым молодняком, уже миновав последнюю улицу частного сектора. Солнце начало склоняться на вторую половину дня. На дворе стояла самая прекрасная пора начала июня, когда всё ещё очень свежее и ослепительно зелёное. Пётр вспомнил, что однажды они с Лией так же шли по этой тропе. Уже после свадьбы и когда её родители ещё жили здесь. Каждый клочок земли родного города был для него воспоминанием лучших дней его жизни.

- Пётр Андреевич, - вдруг опять заговорила Маша, - мы с тобой можем сделать интервью прямо по пути на кладбище.

- Зловеще звучит, - усмехнулся он,- но а так-то, конечно, можем. Спрашивай. Мне кажется, все два дня у нас проходят как бы маленькие интервью.

- Это тоже один из методов, - сухо сказала Маша. - Может, завтра, если у нас будет достаточно времени, мы посидим и запишем всё на камеру, чтобы уже можно было вставить живые голоса всех вас, как соучастников служения родной церкви. Остальное я добью своим голосом, вставлю музыкальные фрагменты. Но, это не важно. Скажи, Пётр Андреевич, ты не сильно на меня злишься, что я поговорила с твоим сыном?

- С Даней? Абсолютно. Я наоборот очень рад, что он вырвался из своего замкнутого положения, в котором жил последнее время. Вся его жизнь происходит на одной большой территории дома и мастерской Вениамина. А здесь… Я благодарен тебе, Маш... он мне сказал, что во время вашего разговора он вдруг вспомнил маму. Для меня это было самым непонятным, почему он её забыл. Я меньше всех уделял времени ему, думая, что он ещё маленький и не всё понимает. А он так нуждался в моей поддержке. Он так тяжело пережил своё сиротство. Но внешне он вёл себя слишком тихо и спокойно.

- Возможно, у него такой тип личности, - предположила Маша, - все его основные переживания прячутся где-то внутри и он не спешит их высказать всем.

- Скорее всего, - согласился Пётр. - А Руфь наоборот. Она и радуется очень ярко и горюет так же ярко. Даня по темпераменту ближе к Лиле, старшей дочери. Но та девочка. А он мальчик, и может, мы сами научили его всё переживать без слёз. А он стеснялся показывать свою тоску. Мне он сказал у придорожной гостиницы, что очень переживал за меня, и я это тоже не мог рассмотреть десять лет назад. Так что, эта поездка очень для него полезна. Только ради этого стоило съездить домой.

- Я поняла, что он сегодня хочет сходить на молодёжку?

- Пусть идёт, - весело сказал Пётр. - Мне очень трудно толкать своих детей на какие-то духовные шаги. Я больше молюсь за них. За Руфь мы с Лией сильно молились, но не знали как убедить её чаще посещать мероприятия церкви. А Господь послал Сашу. И мне внутри как-будто сказал, что он повлияет на мою дочь.

- А как вы с Лией пришли к созданию семьи? - спросила Маша и в голосе её что-то такое дрогнуло.

- Очень непросто, - Пётр почти остановился, услышав этот вопрос. Как-будто ему нужно было сэкономить энергию, чтобы вспомнить что-то и правильно воспроизвести ответ. - Это из-за меня так вышло. Хотя, в прошлый свой приезд я признался Руфи, что полюбил её маму сразу, как только мы первый раз поговорили. Прямо там, на улице Суворова, возле дома её родителей, где мы только что были. У Лёши и Даши намечалась свадьба. Была первая половина сентября. Я увязался за ними, встретив их на улицы. Это было моё первое знакомство с евангельскими истинами. А до этого я был погружён в уныние из-за неудачной любви. И ходил по земле злой и разочарованный. А тут произошло знакомство с Лёшей. Я пришёл с ними к родителям Янценам просто по пути. Даже не знаю, почему они меня тогда с собой взяли. Возле дома этого Ваньки мы и встретились с Лией. Когда шли к дому, она представилась. Завязался лёгкий какой-то разговор. Не могу понять, что она во мне нашла. А когда я анализировал все наши с Лией разговоры, то понял, что она меня каким-то своим женским чутьём выбрала именно тогда. И больше не отпустила…

- В смысле, не отпустила? - Маша очень изумилась такому выводу Петра. А он усмехнулся и посмотрел на яркое небо.

- Да в прямом смысле, - сказал он весело. - Может, конечно, это моя теория, но мне кажется, что часто в таких отношениях именно сёстры выбирают братьев себе в мужья. Даже пока те ещё ничего не подозревают. В смысле, братья…

- А в чём это выражалось? Что не отпустила…

- А-а… - Пётр потряс указательным пальцем. - Это такая тонкая игра. Если я отдалялся от неё, она немного обижалась. Если как-то пытался приблизиться, она сама немного отходила в сторону. Потом, интонации речи, улыбки… И ты уже понимаешь, что это твой человек. Но тут нет никакого насилия, всё было очень даже взаимно. Это я долго мучился, искал ответ в Библии, спрашивал у других, молился Богу со стыдом. А она всё знала. Особенно после своего искреннего обращения к Иисусу. А я? Не мог просто так подойти и сказать: “Лия, выходи за меня замуж”. Я написал ей проникновенное письмецо, где очень серьёзно и как бы оправдываясь, объяснился в своих чувствах и желаниях. Это письмо и сейчас лежит у меня в обложке паспорта как память.

Он шёл, исполненный мечтательного настроения. Смеялся и говорил с каким-то юношеским огнём, вспоминая своё признание своей любимой Лии.

- А когда она взяла моё признание, я вообще хотел исчезнуть с лица земли, - продолжил он. - А она приготовила самое лучшее… Стала моей женой, помощницей, матерью моих детей. Свой ответ она произнесла в доме родителей, когда я сидел у них в гостях. Мне не пришлось даже формально просить её руки у её родителей.

Теперь Маша вдруг остановилась и Пётр увидел в её глазах слёзы. Этого уж он совсем не ожидал. Он и не знал, как ему утешить её, и почему его рассказ вызвал в ней такую реакцию, если их разговор всего лишь обычное интервью?

- Ты что, Маша? - спросил он. - Я тебя задел за живое?

- Задел, - сказала она очень как-то лично, как-будто между ними есть какая-то связь, кроме воспоминаний жизни служителей.

- Что я сказал не так?

- Эх, Петя – Петя, - вдруг она назвала его так, как они называли друг друга в молодости. - Здесь нет твоей вины. Это я должна перед тобой исповедаться.

- В чём?

- В том, что уже третий день я обманываю вас, - сказала она. - Я даже не могу тебе передать всего, что я сейчас чувствую. Но ты многоопытный пастырь, ты сможешь меня понять.

- В чём ты хочешь исповедаться передо мной?

- Я иногда испытываю разочарование в своей жизни, - сказала она. - Как-будто я прожила не совсем ту жизнь, которую должна была прожить. Первая искорка веры во мне загорелась на нашей молодёжке, которую вы вели с Лёшей Морозовым. Я была очень зажатая, никогда не молилась вслух. И я думала ещё, надо мне верить или нет. Потом я уехала в Питер, хорошо училась на журфаке, всё было отлично. Стала посещать одну из церквей. Когда закончила ВУЗ, нашла вполне подходящую работу и потихоньку себе жила. И тут, мне сделал предложение Андрей, высокий и очень сформировавшийся и аккуратный по жизни брат. Он был членом церкви и я была уже членом церкви. Всё нормально, мы начали жить. Вот только, очень часто я почему-то вспоминала родную молодёжку и не во всех верующих, что окружали меня, я видела тот же огонёк, который был у вас. Я сбрасывала это на то, что здесь столица, а там провинция. Что в девяностые людям нечем было больше жить и они устремлялись к Богу. И в своём муже я видела недостаток этого огонька. Он всё делал правильно, он зарабатывал, заботился обо мне и дочке. Жертвовал в церковь и участвовал в каких-то делах. Но когда мы пытались пообщаться более сердечно, я видела, что ему это не надо. У него как-будто всё хорошо. И я стала воспроизводить веру в Иисуса из воспоминаний ваших слов. Твоих, Лёши, Саши Гринько, Лёни Сомова, Вениамина… Когда Андрей умер, мне было плохо с одной стороны. А с другой, наступило какое-то облегчение. Я очень себя корила за эту двойственность. Но я вижу, что моя двадцатилетняя дочь не интересуется Евангелием, не хочет особо слышать. Я не знаю, почему так. Как-будто не очень глубокая вера отца передалась ей. И я стала год назад молиться Богу с большой искренностью. Я просила дать мне ещё один шанс. Попробовать что-то утраченное в жизни ещё воссоздать! И тут, один брат из Москвы сказал, что знает Вениамина Янцена. У меня мурашки прошли по коже… Я ухватилась за эту мысль и, разыскав его контакты, позвонила ему почти год назад.

- Год назад? - недоумевал Пётр.

- Да, Петь, - сказала она, вытирая струёй текущие слёзы. - Я расспрашивала его обо всех, кто раньше был молодёжью. И он мне обо всех рассказывал. Это я попросила его никому не говорить о нашем с ним общении. Я знала всё о тебе, о твоих детях, внуках, о твоём вдовстве. Прости меня, дорогой брат. И не злись на Вениамина, пожалуйста. Я весь этот год молилась о вас и думала, как мне сделать мой самый сложный в жизни шаг.

- Машенька, - по-доброму сказал Пётр, - тебе надо было тогда ещё к нам приехать, мы с Веней всегда рады всем нашим .

- Это не всё, - сказала она. - Я тебе должна признаться, что тогда... в молодости я очень любила тебя. Мне нравилось, как ты говоришь, как ты отвечаешь на вопросы. Я часто ревновала тебя к Лии и надеялась, что у вас не всё так серьёзно. Я была маленькой глупой девочкой… Если ты помнишь, я перестала ходить на молодёжку, когда вы с Лией объявили о желании заключить брак. Меня иногда мучит одно чувство. Не из-за моей ли глупой ревности её не стало на земле?

- Да брось ты…

- Год назад я так захотела, чтобы ты хотя бы сейчас, когда мы уже не очень молодые, обратил на меня внимание. Я говорю теперь очень искренно, Петь. Вениамин сказал, что можно взять и попробовать. Просто пообщаться под каким-то предлогом, а там… Как Бог усмотрит.

- Сестра моя дорогая, - сказал Пётр, не зная, что в таких ситуациях можно говорить. - Ты приехала посмотреть на меня, каким я стал сейчас и попробовать как-то продолжить это?

- Если совсем уж честно, то да. У меня много твоих фотографий, сейчас не далёкие девяностые.

- Я не злюсь на тебя, Маша, - сказал он, - ты не смущайся того, что открылась мне. Но… ты задаёшь мне сейчас очень сложный вопрос. Этим вопросом меня мучают иногда мои родственники. Вениамин, Руфь, Лиля… Все они хотят найти для меня новую пару, чтобы я жил долго и счастливо. Я сам иногда ощущаю, что всё ближе ко мне подходит то, что называется одиночеством. У меня четверо детей, полно родни, много христианских друзей. На моих руках остался только Даня. Который в любой момент может сказать, что хочет начать какую-то свою жизнь. Через полтора месяца женится Максим, уже живущий немного отдельно. Я испытываю от этой мысли стресс… Но я не могу понять, нужен ли мне новый брак. Это не связано с тобой или с какой-то другой сестрой. Это связано со мной. Один брат спросил меня: “Ты же ещё мужчина, трудно тебе без жены?” В чём-то трудно, он прав. Но я не могу себя представить с кем-то ещё, кроме Лии. А её уже нет. Вернее, она есть, но она у Господа.

Пётр сел на какой-то пенёк и закрыл лицо руками. Маша видела, как сотрясаются его плечи, слышала его внутренний стон. Она поняла, что ей надо остановиться на этой точке и больше ни в коем случае не мучить его.

- Прости, Пётр Андреевич, - сказала она, - я залезла на очень личную территорию.

- И ты прости меня… сейчас я приду в себя. Мы дойдём до кладбища и я покажу, где похоронена моя Лия. Покажу памятник Михаилу Зарубину, брату, у которого вообще было мало чего-то хорошего в жизни . Вся его жизнь – это Евангелие, которое он передал Францу Давидовичу, Анне Яковлевне, Аркадию Семёновичу… Вениамин поставил ему шикарный памятник и написал: “Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, принесёт много плода”. Если б не уверовали Франц и Анна, у меня не было бы моей Лии. Или она была бы мирской женщиной. И я бы ходил в отрепьях этого нечестивого мира. Дорогая Маша, мы с тобой знаем Иисуса! Это ведь Он всё нам даёт! Зачем мы с тобой здесь посреди леса стоим и льём слёзы? А если говорить о нас с тобой… Подожди… Давай, мы немного подождём. Я пока не думаю об этом. Молись обо мне, молитва в тысячу крат сильней любых слов или чувств. И я буду молиться о тебе.

Отъезд.

Они побывали на кладбище. Над памятником Михаила Зарубина выросла высоченная берёза, закрывающая своей ярко-зелёной кроной этот добротный и очень заметный мемориал, поставленный в честь скромного и искреннего брата, проповедовавшего Евангелие. Пётр посмотрел на стих из Писания и понял, что даже умерев на земле, проповедник может свидетельствовать людям. Кто-то просто невзначай остановится возле него и задумается, почему над этим надгробием написаны такие слова. Непонятные разуму, но проникающие в сердце.

Вечером, около семи, молодёжь из девяностых собралась в квартире Саши Гринько. Разложили угощение на столе, Наталья Гринько вместе с Дашей Морозовой суетились вокруг него, почти как это бывало раньше. Пётр смотрел на своих друзей с радостью и тоской одновременно. Он старался не встречаться глазами с Машей, которая в этот момент тихо беседовала с Леонид Михайловичем. Вот ведь как всё оказалось. Он, будучи юным братом, приходил на молодёжки с единственной целью как можно лучше подготовить тему или предложить ребятам важную молитвенную нужду. В его мыслях почти не оставалось тогда места для размышлений о влюблённости или выборе себе сестры в жёны. Лишь спустя время он понял, что Господь расположил к нему сердце Лии Янцен. А уж совсем позже понял, что она в своей душе уже записала его, как своего лучшего брата.

Пётр ни в коей мере ничего не выдавал и Вениамину, понимая, что однажды они поговорят с ним в полушутку обо всём, произошедшем за эти три дня. Он не будет упрекать его и вытаскивать из него душу за хранение тайны приезда Маши и организацию всех этих мнимых интервью. Да и саму Машу ему не за что упрекать. Как он может понять всю глубину её переживаний? Он не видел её эти тридцать лет. Это для него память о счастливой жизни с Лией была чем-то искрящимся и радостным. Вспоминая, он благодарил Господа за все дни, что они с Лией прожили вместе. Он считал себя иногда уже получившим всю полноту житейского счастья на земле. А Маша? Может, действительно её брак с каким-то Андреем не принёс ей ощущения полной духовной и душевной гармонии. Может, она не избавилась от своих воспоминаний молодого Петра Берегового и мысленно всех сравнивала с ним. И не найдя никого похожего, просто вышла замуж за более менее нормального брата. Теперь Петру придётся как-то заставить себя думать обо всём этом, чтобы не ущемить и её искреннее желание, но и не сделать опрометчивый шаг лишь только чтобы не обидеть её. Как в пятьдесят с хвостиком лет разобраться, кто тебе нравится, а кто нет? Он всё-таки не совсем понимал, как именно люди, прожившие несколько десятков лет с кем-то и потеряв их, могут заново построить новую семью, лишь бы не давило это ужасное слово “одиночество”. Конечно, такие есть, и он не может их осуждать. И мужчине нужна женщина, и женщине нужен мужчина. Может, это всё его категоричность в мышлении виновата. Он однажды основательно и полным сердцем пришёл ко Христу. Точно так же полюбил всем сердцем Лию Янцен. Каждое его слово в том письме-признании сквозило мальчишеским рыцарским благородством и страхом хотя бы в чём-то перейти границы воли Божией. А может, он отдал себя Лии и своим детям без остатка. И теперь боится, что у него не хватит этой энергии для кого-то другого. Ладно… Он пообещал Маше думать и спрашивать у Бога, Которому он учится всю жизнь доверять.

В конце концов, все окончательно расселись за большим столом и братья попросили Вениамина благословить пищу. Немного подкрепившись, начали рассуждать, вспоминая, чем они жили в прошлом. Что-то вызывало улыбки, что-то даже споры, потому что не все уже всё помнили в деталях.

- Я помню, - сказал Лёша Морозов, - как Петя первый раз пришёл. После нашей свадьбы.

- Я тогда задал вам один вопрос, - сказал Пётр, - помните, какой?

- Помним, - улыбнулся Саша Гринько. - Ты спросил, а считаем ли мы друг друга настоящими друзьями?

- Точно, - сказал Леонид Михайлович.

- А Лёша тогда сказал, - присоединилась Наташа Гринько, - что мы должны этому учиться. Я тогда из сестёр была одна на этой группе.

- А я помню, что всем нам сказал Саша, - сказал Пётр. - Господь может так повести, что мы станем лучшими друзьями. Давайте подумаем, произошло ли это?

- Мы всё ещё учимся, - Лёша вновь повторил свою мысль, сказанную тогда.

- А мы теперь не только друзья, но и немного между собой родственники, - засмеялся Леонид Михайлович.

- А сегодня ещё параллельно нашему общению собирается современная молодёжь, - сказал Саша Гринько. - Очень хочется им пожелать, чтобы и среди них нашёлся свой Петя Береговой, который бы предложил стать друзьями на всю жизнь.

- Сегодня Даня среди них, пусть продолжит миссию отца, - сказала Маша, молчавшая до этого. - Он очень в чём-то похож на Петра Андреевича. В нём есть этот же полёт мысли, искренность души. Я имела счастье с ним пообщаться по пути.

- Я думаю, надо будет материал, который собирает Маша, показать и дать послушать новому поколению молодёжи, - сказал Пётр. - Я буду молиться за них, будет у меня полезное заделие, чтоб не облениться духовно.

Почти в десять часов вечера они разошлись после этого общения и ещё какое-то время пообщались на улице. Вениамин, Пётр и Маша шли до дома пешком. Пётр чувствовал, что с непривычки ноги немного гудели. Находился он по родным краям за эти дни. А завтра надо будет ехать назад.

Когда вернулись к Саше и Руфи, узнали, что Даня тоже только что пришёл. Ещё посидели допоздна в зале и поделились разными мыслями.

- Ну что, Дань, понравилось среди молодёжи? - спросил отец. Даня достал телефон и открыл общую фотографию, которую они сделали на память после молодёжки. Пётр посмотрел на весёлые и беззаботные лица ребят.

- О! А это кто такая глазастенькая? - спросил он с улыбкой.

- Яна Кригер, - Даня засмущался от вопроса отца.

- Ты телефон то хоть взял?

- А зачем? - спросил Даня, не понимая. - Они меня в свою группу включили, там и пообщаемся.

В комнату вошёл Саша, который тоже участвовал в молодёжной группе, и сел рядом с Даней.

- Пётр Андреевич, Вы знаете, что Даня помолился сегодня на группе?

- Даня? - отец растерялся.

- Да,- сказал Саша. - Он рассказал свидетельство, как Господь помог ему вспомнить лицо мамы, которое стёрлось из его памяти.

- Вот так дела…

- Пап, - скромно спросил Даня, - а ты отпустишь меня, если я захочу сюда ещё раз поехать?

- Если хочешь, поживи здесь ещё несколько дней, - вдруг вмешался Вениамин, от которого тоже зависело то, о чём просил Даня.

- Можно?

- Раз начальник разрешает, живи, - сказал отец и вышел на балкон.

Та-ак… Начинается что-то новое и пока ему не очень понятное. Что ж, на всё воля Божия, так он привык думать.

На следующее утро Вениамин, Пётр и Маша выехали в сторону Москвы. Во время всех их разговоров по пути Пётр никак не стал упрекать Вениамина или Машу за то, что они таким хитрым способом устроили ему смотрины. Он был рад неожиданной поездке в родные края и чувствовал в душе огромное облегчение. Они сделали остановку в одном придорожном кафе и пока сидели за столом, ему позвонил Даня.

- Пап, привет, это я. Ты не сильно обижаешься на меня, что я решил остаться?

- Всё хорошо, Дань. Живи и радуйся. Я за тебя рад.

- Ты только не подумай, пап, это не из-за Яны. Просто хочется со всеми пообщаться и в церковь сходить.

- Даня, я уже привык, что Господь что-то меняет в моей жизни. Я хочу, чтобы ты почувствовал себя самим собой, чтобы ты сам выбрал путь, по которому хочешь идти. Даже если бы это было из-за Яны. Даже если ты захочешь вообще жить там. Пусть Саша преподаст тебе крещение, если ты уверовал по-настоящему. Я буду рад за тебя. Я благословляю тебя, мой младший сын!