Текст: Андрей МУСАЛОВ
Из книги «Таджикистан 1992 – 2005: война на забытой границе». 2022 г.
6 апреля «бортом» я вылетел в отряд — по хозяйственным нуждам. А 9 апреля бандиты начали своё наступление на хорогском направлении. Сначала они напали на заставу «Язгулём», отрезав «Ванч» от отряда с левого фланга. На правом фланге был взорван мост на дороге со стороны Калай-Хумба. Кроме того, боевики захватили асфальтовый завод недалеко от поста «Хумраги». Таким образом, была отрезана связь с соседними подразделениями и «Ванч» оказался в полном окружении, как яйцо на блюде — бери и ешь.
Черёд «Ванча» пришёл вечером 9 апреля. Примерно в 18.30, начальник заставы — Андрей Кириллов, выстроил заставу на осмотр и чистку оружия. Именно в это время застучали первые выстрелы. Позже стало известно, что атаковали банды Салама, Ризвона, а также Джаги — Мирзо Зиеева.
Первыми под огонь попали часовые, стоявшие на КРП — рядовые Ином Садритдинов и Шодихон Рахномбеков. Они получили тяжёлые ранения и были какое-то время были живы, но их не добивали. По тем, кто пытался вытащить раненых, стрелял снайпер. Оба так и истекли кровью.
Одновременно обстрелу подверглась и территория заставы. Били со стороны кишлаков Пайшанбеобад и Рог, с близлежащих высот. Огонь вели реактивными снарядами и минами, стреляли «безоткаки», крупнокалиберные пулемёты, снайперы. Боевики рассчитывали взять заставу за несколько часов. Им казалось, что таджики, составлявшие большую часть личного состава заставы, дрогнут и побегут. Но никто не ушёл. Все держались стойко!
Почти сразу же заполыхали вещевой и продовольственный склады, разнесло дизельную, частично обрушился дом офицерского состава. Прямым попаданием была повреждена командно-штабная машина (КШМ). Под огнём пограничники сумели вынести с пылающего склада часть продуктов питания.
Большой удачей было то, что боевики ни разу не попали в оружейный склад. Старшина заставы Артур Сергеев в первые же минуты боя вскрыл его и организовал вынос боеприпасов и вооружения. Благодаря расторопности прапорщика, застава во время боя не испытывала недостатка в боекомплекте.
С наступлением сумерек противник попытался пробиться на территорию заставы, атакуя с разных направлений. Но продвинуться ему не удалось — все секторы хорошо простреливались с заставы, подступы были засыпаны минами-«лепестками». Хорошо проявил себя рядовой Мастибеков — в первые же минуты боя он метко отстрелялся по противнику из РПО и гранатомёта, вынес из-под обстрела тело погибшего товарища. Затем, получив ранение, рядовой остался в строю, вскрывал цинки с боеприпасами и разносил их по позициям.
Бой шёл всю ночь, при свете горящей на склонах травы. Со стороны речки по каменной ограде заставы стали бить два гранатомётных расчёта, прикрываемые пулемётчиками. Боевики надеялись сосредоточенным огнём проделать здесь пролом. Пограничник Андрей Семенчук, вооружившись РПО, выскочил за ворота, дождался, когда вражеские гранатомётчики обнаружат себя и метким выстрелом уничтожил их. На время на этом направлении стало тише.
Где-то далеко, на нашем посту «Хумраги», находились установки РСЗО «Град», но они не могли вести огонь — была опасность попасть по самой заставе. Оттуда нас поддерживало несколько миномётов, которые корректировал радист на ПБО — рядовой Андрей Иванов. Поскольку КШМ была повреждена вражеским огнём, его радиостанция была единственным средством связи. Впрочем, у станции довольно быстро скисли «батареи», поэтому связь была неустойчивой.
В сложившихся условиях особую роль играли огневые позиции поста боевого охранения. ПБО возвышался над полем боя, подступы были заранее пристреляны, поэтому с него можно было подавить противника на большинстве направлений. Подразделением командовал старший лейтенант Григорьев, однако с началом боя он оказался внизу и не сразу смог пройти к своему подразделению из-за шквального огня. Командование принял на себя командир отделения управления старший сержант Александр Михайлов. Он умело организовал оборону, давал целеуказания пулемётчикам и миномётчикам, которые не давали боевикам приблизиться к заставе.
Рядовой Иван Мальцев, ведя огонь из крупнокалиберного пулемёта «Утёс», сумел подавить расчёт вражеского ДШК. Позже он сжёг две вражеские машины, подвозившие боеприпасы. Старший сержант Александр Петрушин огнём из станкового гранатомёта АГС подавлял вражеские огневые точки, в том числе — снайперские.
Ночью на помощь заставе прибыло 50 человек из состава Душанбинской десантно-штурмовой маневренной группы (ДШМГ). Каким-то чудом, пользуясь затишьем в ходе боя, эта группа сумела пройти со стороны поста «Хумраги» через наши минные поля и без потерь оказаться на «Ванче».
Сначала оборонявшиеся обрадовались, десантники — это солидно! Но как позже выяснилось, то были прикомандированные военнослужащие, не имевшие реального боевого опыта. Не те десантники, на которых мы рассчитывали.
Видимо ребята сильно натерпелись страха, поскольку, оказавшись на территории заставы, они тут же укрылись в подвале и долгое время не хотели выходить. Возглавлявшему их подполковнику Кириллов предложил занять место на позициях, на что тот ответил:
— Моя задача — сохранить людей.
Андрей возмутился:
— А какая, тогда, у меня задача?..
Лишь спустя какое-то время это подразделение вышло на позиции, позволив передохнуть бойцам заставы.
С началом боевых действий на «Ванче», меня вызвали в оперативно-войсковой отдел — ОВО «Хорог», которым командовал полковник Малофеев. Он посадил меня перед картой:
— Показывай, где у боевиков могут быть огневые точки.
Я ответил, что у меня данные только до 9 апреля. Как на самом деле обстоят дела на данный момент, ручаться не могу. Тогда Малофеев спросил:
— Сколько времени сможет продержаться застава? С ПБО доложили, что на «Ванче» осталось только две-трети личного состава.
Я удивился:
— Как две-трети? Этого не может быть.
Оказалось, что связи с заставой нет, хотя там была командно-штабная машина (КШМ). Позже выяснилось, что КШМ была повреждена взрывом, а Кириллов руководил боем непосредственно на позициях. Из Хорога удалось связаться только с постом боевого охранения (ПБО). В какой-то момент радист сообщил, что застава в огне, и там похоже почти всех убило.
Прямо при мне Малофеев спросил абонента на ПБО:
— Видишь ли боевиков на самой заставе? Ведёт ли застава огонь.
Оказалось, что застава продолжает обороняется, боевики на её территорию не прорвались. При мне отцы-командиры начали совещаться —продержится застава до утра или нет? Нужно ли наносить по ней бомбоштурмовой удар силами штурмовиков СУ-25 и вертолётов?
Я слушал их и переживал — у меня каждый мой подчинённый стоял перед глазами.
Тогда я обратился к начальникам:
— Помогите мне попасть к вертолётчикам. Я им на местности покажу — где у боевиков какие цели находятся.
Те удивились, но быстро согласились.
Утром на «Ванч» сумел пробиться вертолёт. Он вывез с заставы тела двоих погибших и пятерых раненых, в том числе — двоих офицеров из разведотдела. Всем стало ясно, что застава держится.
Этим же бортом я вылетел из Хорога на пост «Хумраги». Когда машина села на посту, то меня поджидала неожиданная и впечатляющая картина: в небе, словно огромный рой пчёл, кружило множество вертолётов. Ни до, ни после такого количества «бортов» в одном месте я никогда не видел! Как позже выяснилось, операцией командовал сам Герой Советского Союза генерал-майор Фарит Шагалеев.
Я стоял на вертолётной площадке, когда один из «бортов» приземлился буквально рядом со мной. Из него высунулся лётчик:
— Ты корректировщик? Заскакивай.
Вертолётчик разъяснил мне порядок действий:
— Полетишь на месте бортинженера. Будешь трассирующими очередями из пулемёта обозначать места нахождения вражеских опорных пунктов. За тобой пойдут «борты» и отработают по указанным тобой целям. Смотри —будь внимателен, не ошибись!
Поднявшись на борт, я увидел, что внутри он загружен буквально горой боеприпасов. Один из лётчиков пояснил:
— Для вашей заставы. Сбросим после того, как отработаем по целям.
Затем он указал моё место за курсовым пулемётом.
Вертолёт резко взмыл вверх.
Когда мы подлетели к «Ванчу», я быстро сориентировался. В своё время мы с Кирилловым, наблюдая за деятельностью боевиков, предполагали — где и что противник расположит: позиции для СПГ, миномётов или пулемётов. Теперь это всё было как на ладони.
Огнём из пулемёта я дал целеуказание по первой цели. Лента была снаряжена трассирующими патронами, из-за чего очереди были хорошо видны на фоне земли. Наш борт выпустил пару НУРСов и отвалил в сторону. За ним ударил следующий борт. Затем — следующий.
Заметив вражеские позиции, я давал по ним очередь из пулемёта, затем следовал запуск неуправляемой ракеты, поиск новой цели. При этом вертолёт выделывал в воздухе какие-то невероятные кульбиты. Это напоминало какой-то классный аттракцион и было так увлекательно, что я забыл об опасности. Остался только невероятный азарт!
После того, как по всем целям были нанесены удары, вертолёт направился к посту боевого охранения. Зависнув на небольшой высоте, он высадил меня. Следом лётчики сбросили боеприпасы. На дорогу один из них протянул мне коробку:
— Держи, на удачу!
Внутри оказались жестяные банки с водкой. На этикетке красовался череп и надпись по-английски «Чёрная смерть».
Первый борт улетел, за ним к ПБО по очереди подлетели остальные вертолёты. С каждого вниз сыпались боеприпасы. Несколько экипажей передали ящики с водкой: «Корректировщику!» Так у меня накопилось шесть ящиков этой «Чёрной смерти».
Мои подчинённые, увидев, как я высадился на ПБО, опешили:
— Все отсюда хотят свалить, а вы наоборот – прилетели!
Кириллова я нашёл в одном из блиндажей. Узнав о боеприпасах и водке, он усмехнулся:
— Нормально ты съездил. Затарился, как следует!
Между тем бой продолжался. Придя в себя после удара вертолётов, боевики продолжили наступать. В критические минуты боя хорошо проявил себя солдат-контрактник, который вёл огонь из БТРа, установленного прямо напротив центральных ворот. Сидя в бронетранспортёре, превращённом в неподвижную огневую точку, он, стреляя из спаренных пулемётов, не давал противнику продвинуться.
В ответ противник несколько раз пытался подбить бронемашину из РПГ. Несколько гранат попали по касательной, но повреждений не наносили. Однако в какой-то момент выстрел из РПГ попал в корпус и разорвался. Пулемёты затихли и все решили — всё, конец.
Мы, с Кирилловым подбежали к бронетранспортёру. Постучали по люку:
— Ты живой?!
Люк открылся, оттуда выглянул контрактник:
— Чего кричите? Я перезаряжаюсь…
Несмотря на невероятное напряжение боя, нашей заставе везло — кроме двоих бойцов, погибших в самом начале, убитых и тяжелораненых больше не было. Однако многие пограничники получили ранения лёгкой и средней степени. Получив перевязку, они возвращались на свои позиции и продолжали мужественно сражаться.
К середине дня удалось восстановить работоспособность КШМ. Из штаба отряда передали, что в нашу сторону летит пара «Грачей» — штурмовиков Су-25. Уточнив на местности расположение огневых точек противника, я передал лётчикам их координаты. Вскоре показалась пара «сушек», которые атаковали противника, засевшего в кишлаке Пайншанбеобад. Однако бомбы упали с недолётом, ближе к нашей заставе. Я произвёл корректировку по дальности. Со второго захода «Грачи» попали точно в цель.
После авианалёта стало заметно, что наступательный задор у боевиков пропал. Они продолжали заливать заставу огнём из стрелкового оружия, реактивными снарядами и минами, но в атаку больше не ходили. Некоторые банды, вроде сидевшей на мраморном заводе группы Гоибназара, предпочли ретироваться с поля боя.
Несмотря на наступившее затишье, застава периодически обстреливалась со стороны кишлака Пайншанбеобад вплоть до 13 апреля. В это время большую роль сыграл и снайпер заставы — Мастибек Н. Памирец по происхождению, он отличался хладнокровием и меткостью. Работая вместе с ним на пару, мы уничтожили до пяти самых ретивых боевиков.
Чтобы прекратить обстрел заставы из Пайншанбеобада, офицерами разведотдела майором Аксёновым и капитаном Семечуком был разработан план вылазки. Было решено в ночь с 13 на 14 апреля выдвинутся в кишлак и ликвидировать беспокоившие нас огневые точки. Сходить в гости, так сказать.
Была подготовлена группа в составе десяти человек — все добровольцы. С ними было проведено занятие по владению ножом. Незадолго до боя на минном поле подорвалась корова. Мы её вытащили и разделали. Ногу от этой коровы подвесили на крюк и стали использовать для отработки ножевых ударов.
Предстоящее мероприятие майор Аксёнов назвал «разведкой боем». О нём он доложил в вышестоящему командованию. Сначала начальство дало «добро», но затем пришёл отбой. Однако Аксёнов всё равно решил идти, взяв ответственность на себя. В вылазке участвовали офицеры: Семенчук, Сергеев, я, а также семеро рядовых. Каждый был вооружён автоматом с подствольным гранатомётом и дополнительно — одноразовым гранатомётом.
Около четырёх утра мы скрытно выдвинулись к Пайншанбеобаду. Подойдя к кишлаку, приготовили ножи, однако никакого вражеского охранения встречено не было. Похоже, духи совсем «расслабились». Без проблем мы вышли к зданию предполагаемого штаба, где разделились на три группы. Одна пошла к зданию, где по нашим предположениям находился штаб боевиков, остальные остались на прикрытии. По задумке действия нашей разведгруппы должен был поддержать расчёт станкового гранатомёта — СПГ. Однако, когда его расчёт открыл огонь, то выяснилось, что выстрелы от СПГ до целей в кишлаке не долетают — подрываются в воздухе.
Группа, атаковавшая штаб, произвела по зданию выстрелы из подствольников и одноразовых гранатомётов, а затем закидала его гранатами. Не ожидавшие нашего нападения боевики заметались, стали выскакивать на улицу, где попали под огонь прикрывающих групп. В этот момент я получил контузию. Один из наших бойцов бросил гранату Ф-1 в сторону противника, однако она угодила в дерево и, отскочив, упала рядом со мной. Всё что успел сделать — упал на спину. Раздался взрыв, осколки пролетели надо мной. Учитывая убойную силы «эфки», мне тогда сильно повезло.
С десяток духов было уничтожено, однако в завязавшейся схватке капитан Семенчук и радист — рядовой Мамадаимов, получили ранения. На Мамадаимова выскочил из дома дух, который выстрелил в его сторону из гранатомёта. Боец успел укрыться от разрыва за машиной, но был ранен осколками в обе ноги. Семенчуку осколок попал в бедро.
Я вколол Мамадаимову промедол. Затем пара бойцов взяла его под руки и потащила в сторону заставы. Фактор неожиданности сработал в нашу пользу. Мы уже отошли от кишлака на приличное расстояние, когда боевики пришли в себя и начали стрельбу. Без дальнейших потерь группа вернулось на заставу. Раненых и меня, контуженного, посадили в экстренно прилетевший «борт» и отправили в госпиталь — в Душанбе.
В госпитале я узнал, что что косвенной жертвой того боя едва стал мой отец. Оказалось, ещё когда я был на посту «Хумраги» и ожидал вертолётов для корректировки, меня заснял оператор телевидения. В тот же день в выпуске новостей был показан репортаж о том, что на заставе «Ванч» идут жестокие бои, застава воюет в окружении. Это увидел мой отец. Он знал, что я служу как раз на Ванче. Его сердце не выдержало — инфаркт. Отца отвезли в местную больницу, еле откачали.
Взяв отпуск, я прямо из госпиталя отправился домой, к отцу. Постарался успокоить. Он принял меня в окружении многочисленных родственников. Когда короткая побывка закончилась, я попрощался с отцом:
— Ну, я поехал.
Он ответил:
— Поезжай сынок!
Родственники попытались было возразить:
— Зачем ты его на войну отпускаешь?
Но отец быстро пресёк все эти разговоры:
— Мой сын учился на военного. И раз пришла война, должен делать своё дело. Это лучше, чем вместо него пошлют молодых и неопытных. Езжай, сынок!
Когда я вернулся в Хорог, то узнал, что банды Салама и Ризвона были отброшены от Ванча, а участок отряда взят под контроль пограничниками. Кириллов ушёл на повышение в штаб отряда. Кроме того, меня обрадовали новостью о представлении на получении высокой награды — чуть ли не звания Героя России. Но, в результате, я так и не был награждён чем-либо. Наверное, документы где-то затерялись.
Поскольку после боя на Ванче я был у боевиков на особом счету, меня перевели на заставу в Рушан, где командовал майор Николай Сахно. Некоторое время прослужил там заместителем начальника заставы. Но вскоре местные боевики узнали про то, что я воевал на Ванче и стали в отношении меня проявлять агрессию. Тогда начальник штаба отряда Сергеев принял решение перевести меня в Ишкашимский отряд, на должность начальника заставы «Андароб». Там было относительно тихо.
На «Андаробе» я служил вполне успешно и даже успешно пережил проверку, которую проводил сам заместитель директора Федеральной пограничной службы генерал-полковник Николай Бордюжа. Замечу, сдать ту проверку было непросто!
К сожалению, не всё в жизни гладко. В один из дней 1996 года поступила информация о появлении на участке заставы группы неизвестных. Я поднял заставу «В ружьё!», посадил тревожную группу на БТР. Как назло, накануне у меня на дембель ушёл водитель бронетранспортёра. А нового ещё не прислали. Водить БТР умел только я, пришлось сесть за руль. Дорога была хорошо знакома, но одного я не знал — накануне на одном из КРП, на закрытом повороте, было построено каменное заградительное сооружение, чтобы машины его объезжали. Никто меня о нём не предупреждал… Одним словом, на всём ходу мой БТР налетел на защитное заграждение и перевернулся. В результате ДТП один из моих подчинённых погиб.
После этого был суд. Мне дали два года условно и уволили из рядов Федеральной пограничной службы России. Так, совершенно неожиданно, я оказался на «гражданке». Что делать — российского гражданства у меня нет, таджикского — тоже. Отправился на родину, в Ленинабад и почти год ничем не занимался — переживал сильно.
В 1997 году ко мне пришёл местный куратор из Комитета Национальной безопасности Таджикистана. Предложил вернуться на военную службу — в составе таджикских Пограничных войск. Он познакомил меня с начальником Управления по охране Государственной Границы КНБ РТ генерал-майором Александром Роговым.
Александр Иванович тепло меня встретил. Оказалось — он также выпускник Голицынского пограничного училища. Спросил:
— Поможешь в колхозе порядок навести?
— Отчего же не помочь? Помогу!
Вскоре я был назначен на должность заместителя начальника штаба оперативно-войскового отдела «Худжант», а позже — стал начальником штаба. Национальные пограничные войска создавались с нуля. Особенно сложно было на севере, на новом рубеже с Узбекистаном, где мне и предстояло служить. Приходилось решать такие вопросы, как демаркация и делимитация границы, создавать на пустом месте новые отряды, комендатуры и заставы.
После подписания мирного договора между правительством Таджикистана и вооружённой таджикской оппозицией, боевики вернулись в страну. Многие из них влились в государственные силовые структуры страны — министерство обороны, МВД и КНБ. Часть боевиков была передана в состав пограничных войск, в том числе — в ОВО «Худжант».
Когда бывшие духи прибыли, мне было предложено познакомится с новыми подчинёнными. Когда я вошёл в кабинет, где они сидели, то слегка обомлел. Передо мной сидели «старые знакомые» — все, против кого приходилось воевать в Хороге: хихикский бандит Якшамов, рушанский Халбашев, хорогский Сироджев…
Увидев меня, бывшие боевики также впали состояние шока:
— Ты!?
А когда они узнали, что я их начальник штаба, то и вовсе обалдели. Впрочем, быстро пришли в себя:
— Джураев умеет воевать, мы его уважаем. С ним мы будем служить.
Бывшие полевые командиры приехали к новому месту службы со своими бандами, на своих машинах, со своим оружием (долгое время эти мои новые подчинённые не давали начальнику арт-тех вооружения провести учёт этого оружия). Помимо всего прочего, бывшие вовчики привезли кучу наркотиков и неучтённой валюты. Я докладывал обо всём этом наверх, но ответ начальства был — никого не трогать, обучать пограничному делу.
Превратить бывших духов в пограничников оказалось непростой задачей. Они не понимали, что такое книга пограничной службы, зачем начальнику заставы делать доклад у карты, как выставляются пограничные наряды и для чего они предназначены. А уж понятия о пограничной зоне или пограничной полосе для бородачей были чем-то вроде высшей математики! Дольше всего пришлось бороться с их бородами. Убеждали, что пограничник иметь уставной вид. В конце концов бороды были сбриты.
Куда большей проблемой было то, что эти мои новые подчинённые были назначены сразу на должности комендантов. Причём, они с ходу получали звания не ниже подполковника, а то и полковника! Забавно, что, будучи их начальником, я был всего лишь капитаном, хоть и на полковничьей должности. Дело в том, что в независимом Таджикистане за очередное звание полагалось заплатить «кому следует». Мне также предлагали подобное, но я ответил отказом:
— Никогда звания не покупал и не собираюсь!
Дел на новом месте было невпроворот. Отношения с Узбекистаном у Таджикистана складывались непросто, в том числе и по пограничным вопросам. Соседнее государство попросту заминировало границу со своей стороны. При этом существовало огромное число несогласованных и спорных участков. Генерал-майор Рогов уполномочил меня во главе делегации отправиться в Ташкент, где мы доказывали, что рубежи необходимо создавать в соответствии с советской административной границей от 1987 года.
Самым спорным объектом на границе стала водозаборная плотина в Наувском районе, недалеко от узбекского города Беговат. После развала Советского Союза её под свою охрану взяли узбекские пограничники. Но по советским картам выходило, что плотина — таджикская.
Моей делегации пришлось встречаться в Ташкенте с министром землеустройства Узбекистана Сергеем Кимом (корейцем, по национальности). Он со своими помощниками отрицал факт принадлежности плотины Республике Таджикистан. Лишь после того, как мы продемонстрировали советские документы и карты, они согласились создать межгосударственную комиссию по данному вопросу.
Ещё одной проблемой было то, что узбекская сторона не желала создавать в районе плотины пунктов упрощённого пропуска для жителей приграничных районов. Чтобы попасть в соседнюю страну им приходилось делать крюк в 120 километров. Переговоры длились не один год.
Ситуация с плотиной разрешилась довольно неожиданно. На очередном совещании по безопасности, проходившем в Ленинабадской области Президент Таджикистана Рахмон приказал руководителю местной администрации Касымову решить проблему любым доступным способом.
Вскоре после этого меня вызвали в административный штаб. Касымов задал вопрос:
— Вы можете вернуть спорную территорию в состав Таджикистана?
— Если поступит такой приказ, вернём!
— Считайте, что он уже поступил. На подготовку отводится три дня.
В назначенное время операция началась. Во главе группы бойцов я заехал на территорию Узбекистана со стороны Матчинского района. Дойдя до дороги в сторону плотины, я заблокировал её, аккурат между узбекским пограничным и узбекским таможенным постами. Расставил огневые точки, организовал контрольно-пропускной пункт с приказом: со стороны Таджикистана всех выпускаем, со стороны Узбекистана всех останавливаем.
Тут приехал из тыла наш начальник районного КНБ, которого не предупредили о проведении операции. Он стал хвататься за сердце:
— Джурабек, ты что делаешь!?
За ним подтянулся начальник МВД, который был в курсе происходящего:
— Все мои подчинённые в твоём распоряжении.
Узбеки не сразу поняли, что происходит, но затем начали действовать — нагнали войск с БТРами, «Хаммерами», зенитными установками. Всё это выстроилось напротив моих позиций. В ответ я вызвал на подмогу бывших боевиков, с которыми когда-то воевал на Ванче. На узбеков появление бородачей произвело впечатление (тогда победить бороды ещё не удалось). Я вышел на связь с командиром пограничного узбекского района подполковником Ташматовым:
— Заметил моих бывших моджахедов? Имей в виду, они скучают по войне. У твоих срочников магазины в подсумках, а у моих духов патрон в патроннике. Если не отойдёте, тут будет жара и месиво!
Видимо, мои слова возымели действие. Узбеки отошли, и спорная территория вошла в состав Таджикистана. Правда награду за проведение операции получил начальник местного управления МВД, однокашник президента Рахмона.
Что до бывших боевиков, то с ними Рахмон поступил красиво. Примерно через полгода после описываемых событий он объявил масштабную демобилизацию, а через полгода — ещё одну. Всем вовчикам было предложено уйти на гражданку, в том числе и моим подчинённым. В результате ряды войск очистились, на службе оставались лишь считаные единицы.
Затем начались массовые проверки силами прокуратуры на предмет растраты госимущества. Боевики, думая, что всё имущество, что им досталось на службе, теперь принадлежит лично им. Они его продавали, проедали. А теперь их стали спрашивать за растраты, заводить уголовные дела. В результате многие оказались за решёткой. Бывшие полевые командиру к тому времени уже не имели за собой ни банд, ни влияния, а потому были уже беззащитны. Так бывшая вооружённая оппозиция попросту растворилась.
Другим боевикам повезло куда меньше. Например, Ризвон Содиров после возвращения из Афганистана какое-то время пытался наладить через командующего президентской гвардией Гаффора Мирзоева связи с правительством Таджикистана. Хотел занять какой-нибудь пост. Но когда ему не дали никакой должности, вернулся к привычному промыслу — бандитизму и захвату заложников. В заложниках у боевиков Содирова побывали самые разные люди, в том числе родные оппозиционера Мирзо Зиеева, а также сторонника правительства Гаффора Мирзоева. Когда Ризвон совсем обнаглел и стал захватывать представителей международных организаций, его ликвидировали в ходе спецоперации.
Показательной стала история того же генерала Салама Мухаббатова. После подписания межтаджикских мирных соглашений, он, согласно тридцатипроцентной квоте, полагавшейся объединённой таджикской оппозиции, стал председателем Комитета по нефти и газу при Правительстве Таджикистана. Позже Салам возглавлял различные топливные компании.
Однажды Салам заехал по делам в Ленинабад. Узнав, что я служу в этом районе, предложил встретиться. Мы встретились в местном аэропорту. Бывший полевой командир к тому времени стал респектабельным господином, в костюме вместо привычного камуфляжа. Увидев меня в форме, он сказал:
— Ого, а ты ещё служишь!
Мы побеседовали, повспоминали прошлое. Салам пригласил меня в гости, в Душанбе, пообещал помощь в решении любых проблем. Но больше повидаться не довелось. Мухаббатова сняли со всех постов и отправили в ссылку, в глушь. Где он и живёт поныне. Его брат, Мамади, лечился от наркозависимости и пару раз приезжал на реабилитацию в Москву, где мы с ним пересекались.
Далее моя судьба сложилась совсем не так, как ожидалось. После истории с плотиной, карьера развивалась нормально. Я провёл не одну спецоперацию по поимке бандитов и нарушителей границы. Пришлось немало побегать по горам. Ожидал, что дорасту до солидных постов. Но в ноябре 1999 года произошёл мятеж полковника Махмуда Худойбердыева, этнического узбека. Мятеж был подавлен, после чего начались поголовные увольнения из силовых структур Таджикистана всех узбеков.
Неожиданно мне припомнили, что моя мать — узбечка. Хотя мой отец — таджик и в советском паспорте, полученном в 1987 году, у меня значилось «таджик». В ходе очередной переаттестации комиссия сочла, что я не могу продолжить службу. Заодно припомнили былое ДТП и увольнение из рядов российских пограничных войск.
Я тогда психанул и сказал комиссии:
— Я родился в таджикском кишлаке, мой отец — таджик. Всё время, пока служил, защищал Таджикистан, в том числе - действовал против Узбекистана. А теперь я для вас узбек!?
Одним словом, меня уволили на «гражданку». Что было делать? В Таджикистане я продолжать службу не мог, потому что теперь меня здесь считали узбеком. В Узбекистане — я враг народа. Оставалось только одна страна, куда я мог уехать и где мог жить — Россия.
В Москве я связался с бывшими сослуживцами – пограничниками. Они помогли восстановить документы, получить российское гражданство. С тех пор живу и работаю в Подмосковье.
Вспоминая пережитое, ни о чём не жалею — как военный человек я реализовался на сто процентов, честно отслужив как Таджикистану, так и России. Но главное — сумел сберечь жизни большинству своих подчинённым, тех, с кем служил и воевал на границе.