В главе 12 мы узнаем, как отец Евы Леонид Ланге медленно шел ко дну, как Антону удалось провернуть трюк с исчезновением, а Ева найдет несколько зацепок
Ева.
Безликий. С таким козырем должность будет в кармане, тут даже старая конторская крыса проглотит все возражения. Крайнов обещал расшевелить коллег из киберотдела.
— Я бы на это не слишком рассчитывал, — Крайнов покачал головой. — Безликий засветился только однажды, и то благодаря твоему отцу. Тогда о распознавании лиц и не слышали. В провинции сама знаешь, какой бардак… до сих пор фотоархив разгребают, чтобы оцифровать. К тому же Раневский числится в покойниках, до них руки еще не скоро дойдут…
Попрощавшись с Андреем, Ева помчалась к дому через деловой центр. Цитадель щетинилась башнями из стекла, священными храмами благоденствия. Выше всех сиял «Тахти». В свете огней на фоне вечерней синевы небоскреб был так прекрасен, что Ева поневоле залюбовалась. Башня притягивала и других мотыльков: прохожие, вялые от предосеннего сплина, проходя мимо, оживали и поднимали руки, чтобы сохранить в телефонах волшебный миг. Будто молились.
Ева увидела в стекле бледное уставшее лицо девушки и не сразу себя узнала. Вот и она так же рвется ввысь, и никогда ей не будет покоя, пока не коснется неба. А там, глядишь, замаячит новая цель.
Из небоскреба вышел мужчина. Присмотревшись, Ева не сразу поверила глазам.
Антон.
Сердце заколотилось, как у притаившейся в траве львицы. Нужно заманить его в машину и отвезти в Контору. Только как? Арестовать? У нее нет полномочий. Если выдать себя, он поймет, что под колпаком, и снова исчезнет, на этот раз навсегда. Соблазнить? Не сильна она в этом. Самым разумным выглядело предложение подвезти, но при виде Литейного он пулей вылетит из машины, попробуй за ним угнаться. Но главное, вдруг Антон вовсе не Безликий?
Еще не время. Она должна убедиться.
На всякий случай Ева написала Андрею: как успехи с нашим подозреваемым? Но Крайнов был не в сети.
Ева решила повременить с действиями и всё хорошенько обдумать. Ничего, кроме ловли блох, не должно быть сделано в спешке. В глазах заплясал свет фар, стрелка спидометра быстро ползла к девяноста, перевалила за сотню и с визгом тормозов рухнула к нулю у родной многоэтажки.
В квартире Ева поспешно распахнула окна и только затем перевела дух. Мегаполис гудел, как пылесос, и ловил души в непроницаемый пыльный мешок. Ева включила телевизор для фона; если не прислушиваться к смыслу льющихся оттуда речей, его тихое бормотание убаюкивало.
Темнота сочилась через приоткрытую дверь папиной комнаты.
Снова ветер, думала Ева и поспешно отводила глаза.
Давно пора протереть там пыль, постирать занавески или хотя бы закрыть окно, чтобы сквозняк не дурачился, заставляя вздрагивать от внезапного полуночного хлопка. Ева на цыпочках проскочила мимо приотворенной двери, будто папа прилег отдохнуть. Будто мертвая тишина обитаема. Но зайди в комнату незнакомец, посмотри на голый холодный матрас, пустые настенные полки и обчищенный шкаф, не поверит, что в ней вообще кто-то жил. Что папа действительно существовал.
— Здравствуй, Подруга, — Ева нежно погладила плотные листья комнатного растения; стреловидные листья топорщились, словно приветливая пятерня. Кроме растения, ничего живого в квартире не обитало. Женское прозвище пришло Еве на ум само собой, когда цветок начал плодоносить. Вот и сейчас Ева заметила на Подруге новые яйцевидные зачатки, размером в перепелиное яйцо.
Ева села на табурет, поджав под себя ноги, помешала ложкой с длинной тоненькой рукоятью растворимую кофейную муть. Сахар рассыпался по столешнице, она рисовала пальцем по белому песку волнистые линии, похожие на щупальца гидры.
Крайнов наконец позвонил: безуспешно, биометрика ничего не дала.
«Хитрец Раневский. Всё за собой подчистил».
Да и мать его хороша: медицинские карты якобы потеряли все поликлиники, где Антон наблюдался с детства. Не иначе как мать что-то знала о сыне, но на допросе сказала лишь, злобно сверкнув глазами:
«Я только что потеряла сына, а вы меня обвиняете в том, что я помогала ему взламывать какой-то банк!».
«Мы вас ни в чем не обвиняем».
Папа рассказывал, что держалась она спокойно, только красные лихорадочные пятна на щеках выдавали бушевавший внутри ураган.
«И всё же я здесь».
«Вы можете знать, где он».
«Он в могиле. А вы сумасшедший».
Большего от нее добиться не удалось.
Ева глянула на часы в деревянной раме, с бумажными журавлями под стеклом. Уже десять вечера, а Крайнов, судя по шуму на фоне во время звонка, еще не дома.
Эфэсбешники живут на службе, думала Ева. На службе, а не работе, ведь в Контору приходят не ради денег. Или не только ради. Госслужба вообще не про деньги, а про идею — взамен лишаешься простых человеческих радостей вроде свободного времени, не говоря уж о том, что гордиться тобой будут лишь самые близкие, а недолюбливать большинство. Дома, в отпуске, на другой планете — ты всегда должен быть на связи. Она мечтала о такой жизни, в вечной гонке, чтобы ни секунды свободы, ни шанса воспоминаниям.
Дома об отце ничего не напоминало — спрятано от глаз в картонной коробке. Сердце каждый раз сжимало тисками, когда папины вещи оказывались на виду. Придется засунуть проклятую память подальше.
Коробка из-под обуви задвинута в глубину шкафа, завалена тряпьем, которое Ева давно не носила, но жалко отдать, заставлена пакетами с бесполезной новогодней мишурой: ёлку она не ставит вот уже пятый год. Одежду отца Ева отдала в храм, и в коробке всё, что осталось. С другой стороны, от многих не остается и таких мелочей. Бритвенный станок с застрявшим меж лезвий волоском, частый коричневый гребень, зубная щетка с окаменелостью пасты, кожаный бумажник, почти новый, внутри полустертые чеки, банковская карта с истекшим сроком и фотография дочери. На снимке ей почти десять, еще пару месяцев девочка будет счастлива. Часы с широким хромированным ремешком до сих пор отсчитывают время. Как можно судить о человеке по его вещам? Отец ценил пунктуальность, носил черную щетину на подбородке, был не слишком богат. Воспитывал дочь. Одежда покажет достаток, любовь к порядку, его рост, телосложение. Картонный персонаж. Большего хлам поведать не в силах: вещи знают отца не целиком, а лишь по отдельным фрагментам. Даже фотографии улавливают только миг, черту, настроение, а вот человек запомнит близкого целиком.
Ева впервые достала коробку с тех пор, как отца не стало. Фотографии сразу отложила, нет сил смотреть. Остальное связано с работой, которой он отдавался весь без остатка. Часто возвращался поздно, иногда под утро, опустошенный и уставший, но было в офицерской душе место и для его «золотой рыбки». Сейчас, после гибели, папа — ее недостижимый идеал. Ее супермен. Жаль, она поняла это слишком поздно.
Первой легла в руки толстая папка по делу Шиканова: план небоскреба, показания служащих, фото лаборатории — всё это оказалось ненужным ни полиции, ни прокуратуре, ни даже журналистам, обычно алчущим разоблачений. Что касается Черного, Ева помнила, в каком отчаянии вернулся отец после их разговора. Он порывался спалить всё, что с таким трудом накопал, но вовремя взял себя в руки.
Шиканов посмел явиться на похороны и ходил за ней по пятам со лживым сочувствием и навязчивым душным вниманием. Ева поняла: она следующая. Девушка провела не одну ночь без сна, вздрагивая при каждом шорохе, но шли годы, и она устала ждать. Но не смирилась. Несмотря на каждодневный страх, стучалась в двери тех, кто мог бы помочь, но поняв, о ком идет речь, ее поднимали на смех. Даже коллеги отца поджали хвосты и твердили, что никакого убийства не было.
Шиканов что-то замышляет, иначе зачем ему этот продажный хакер? Ева раскрыла следующую папку.
В апреле две тысячи пятого со счетов корпоративных клиентов известного банка Д. исчезла крупная сумма, информация о переводе была сфальсифицирована, а на рабочем столе управляющего возник незнакомый текстовый файл. В нем всего три слова: «Noname has you».
Реквизиты в платежных поручениях банков подменили, а несанкционированные переводы отправили на счета компаний-однодневок, откуда деньги бесследно исчезли. Базу данных украли — иными словами, кто-то мог скопировать сотни кредитных карт либо продать базу в даркнете.
Наутро сообщения о взломах посыпались, как личинки из трухлявого пня, — почерк тот же. Дело передали ФСБ, прямо в отцовские руки. С помощью «белых шляп» и неимоверных усилий он вышел на Безликого и отправился в провинцию, чтобы воочию увидеть новую рок-звезду преступного мира, а заодно увести из-под носа управления «К» весьма перспективный кадр.
Антон Раневский, так его звали. Родом из далекого Омска, отличник, призер всех возможных олимпиад, два года отучился на кафедре информатики в Московском интернате имени А.Н. Колмогорова при МГУ. Набирали туда с десятого класса, его же взяли после восьмого. Поступил в Бауманку на специалиста по компьютерной безопасности. Идеальная биография для будущего гения. Но случился взлом банка Д., и студент Раневский исчез. Как оказалось, поджал хвост, запаниковал и вернулся в Омск, под крыло матушки, но побег лишь немного затянул поиски. Из университета его позже отчислят, посчитав, что обвиняемый в уголовном деле позорит честь учебного заведения.
Когда отец разыскал Безликого, Еве было восемь, Антону — восемнадцать. Кожу хакера, словно кольчугой, покрывали нули и единицы — нечто вроде сувенира на память. Так, маньяки забирают у жертв какую-нибудь безделицу, чтобы тешить извращенное самолюбие. Из виртуального мира нечего выносить, и, стоит признать, Noname, или как позже он начнет себя называть, Безликий, нашел довольно изящный выход.
Рисунок на коже забили в компьютер, и ребус сложился: известные компании, правительства, спецслужбы. Взломы банков, что красовались на коже Раневского, так и остались нераскрытыми. Не было только последних жертв — вероятно, хакер не успел увековечить победу. Это осложняло дело, к тому же изъятое у Антона железо было чистейшим, как у невинного школьника.
Отец подозревал Антона в организации группировки, ведь одному не под силу обналичить большие суммы: как минимум нужны те, кто оставит закладку с деньгами в городском парке. Члены банды пользовались тройным VPN, браузером «Tor», шифровали и уничтожали чаты. В наши дни добыть переписку в разы проще, но тогда возможности силовиков были намного скромнее. Поиски грозились затянуться на годы, если бы один из подельников не сотрудничал с ФСБ. Кто поумнее, знал: с силовиками лучше дружить, чем воевать.
Но суд всё же освободил Раневского из-под стражи, посчитав, что набивать на себе каждый волен что хочет, а обвинение в организации группировки снял сам Ланге — взамен на свидетельские показания. Отец продолжил слежку, но хакера упустил. Вскоре на трассе нашли обгоревшую машину с чудом уцелевшими документами на имя Раневского и обугленный труп водителя. Погибшего никто не искал, а мать Антона наотрез отказалась от опознания и послала Ланге ко всем чертям. Без слепка зубов и образца ДНК зацепок не было. К тому же автомобиль был оформлен на самого Раневского.
Фортуна отвернулась от отца. После смерти хакера Ланге-старший сосредоточился на Шиканове. Не будь отец таким упертым, сидел бы сейчас рядом и перебирал фотографии, вспоминая с дочерью счастливые моменты, а его густой раскатистый смех наполнял бы квартиру спокойствием и уютом.
Глаза Евы ослепли, тяжелая капля обрушилась на бумаги, уродуя буквы, вывертывая слова.
Соберись, девчонка. Нашла время расклеиваться.
Она стряхнула слезу с газеты пятнадцатилетней давности. С первой страницы насмешливо улыбался Антон Раневский.
Не очень похож, но если исправить прическу, мысленно убрать очки…
В волнении она заходила по квартире с газетой в руке. Проверила еще раз: та же хитрая лисья усмешка, тот же взгляд. И она знает номер его телефона.
Нужно отпраздновать, хотя бы перекусить. Ева подошла к буфету и замерла. Из-за проблем с памятью она часто писала себе заметки на меловой магнитной доске, но эту надпись вывела чужая рука.
СКУЧАЛА ПО МНЕ?
PSЗАГЛЯНИ В ШКАФ К ПАПЕ
— Нет-нет-нет-нет….
Ева толкнула дверь в мертвую комнату. Рывком, будто папа сейчас ворвется и выскажет за копание у него в вещах, бросилась к шкафу. Всё сложено как обычно, только на верхней полке рядом с любимой забытой широкополой шляпой (море, Сочи, пять лет назад) сверток в розовом махровом полотенце. Ева, кусая губы, приподняла уголок и нахмурилась: в мягкой ткани притаился чужой пистолет Макарова.