Кукла.
Так мы назвали щенка, которого нашли бегающим на территории детского дома, в парковой части около вторых ворот. Было нам в ту пору лет по восемь, и находка вызвала щенячий восторг именно у нас, а не у Куклы. Щенулька оказалась голодной, грязной, худой. Кто-то из девчонок быстренько слетал до столовой, утащил оттуда хлеб и мы, сев в кружочек, наблюдали, как она жадно поглощает простенькую еду. Стало ужасно её жалко.
Это был май. Тепло, зелено, солнечно. Радость. Нас только что отпустили с последнего звонка, поэтому пришлось по очереди бегать переодеваться. На наших белых фартуках быстро стали появляться отпечатки грязных лапок. Лохматое чудо шутливо кусалось, царапало нас когтями, норовило облизать. А мы готовы были облизать его.
Суматоха вокруг щенка длилась до самого вечера. Мы притащили коробку, напихали в неё тряпья, но шустрая девчонка сидеть там не собиралась. Помню, что мы никак не могли от неё уйти. Она обязательно бежала следом, а ей показываться на глаза взрослым, было крайне не рекомендуемо. Мы это прекрасно понимали. Уже темнело, надвигался отбой, а мы всё ещё тусили в кустах. Еле удрали тогда от неё.
На следующий день, сразу после завтрака мы побежали проведать находку. Щенка на месте не оказалось. Поиски привели нас в район хоздвора, буквально за ним начинались огороды жителей. У забора крайнего огорода она и лежала. Уже без дыхания. Её голова была разбита тяжёлым камнем, который валялся неподалёку.
Хозяйка как раз ходила по ограде и, увидев нас, закричала, мол, это вы её притащили, а она мне все посадки на грядах потоптала, тварь.
Боже! Мы сразу поняли, кто это сделал. Кто взялся за камень. Кто перекинул её тельце через забор и кто здесь тварь.
Схватив окровавленного щенка, мы убежали в сторону зарослей. Там, среди кустов, ревя в голос и проклиная сотворившую это женщину, мы палками вырыли ямку, в которой и похоронили несчастную Куклу. Радость от наступления летних каникул была омрачена напрочь.
Всё лето через дыру в заборе, в которую когда-то пробралась Кукла, мы лазили в злосчастный огород и портили в нём посадки. Топтали гряды, а позднее, рвали уцелевший урожай. Лично я делала это от души. Дырку заколачивали, а мы всё равно отдирали доску.
Это была месть, впитавшая в себя всю горечь нашего бессилия.
Фамилию той тетушки до сих пор помню. А имя нет.
Вот так.