..В главный донской казачий городок Черкасск пришла весна. Дон вышел из берегов и привольно раскинул свои воды на огромном пространстве поймы. Озера и ерики, во множестве расположенные в окрестностях казачьей столицы, заполнились гомонливыми стаями птиц, прилетевших с юга. Зазеленели деревья, повеселели казаки…
Но смутно было на душе донского войскового атамана Фрола Минаевича Минаева.* (Минаев Фрол Минаевич (ум. в 1700 г.) – родился на Дону. Боевую деятельность начал в рядах разинского войска, отойдя затем от повстанцев. В 1673 году являлся станичным атаманом, два года спустя в составе дипломатической миссии князя Черкасского ездил в Крым. Войсковой атаман с 1680 года В конце жизни ушел в монастырь под именем схимонаха Филарета. Похоронен на Преображенском кладбище Черкасска (станица Старочеркасская). Выйдя на крыльцо своего двухэтажного каменного куреня, он молча и рассеянно смотрел на величественную картину весеннего разлива, а думы, одна тревожней другой, теснились в его голове. Атаман знал, что государь Петр Алексеевич в великой тайне ото всех готовит большой поход под город Азов с намерением добыть эту турецкую крепость, получив таким образом давно желанный выход в Азовское и Черное моря. “Сколько казаков сложили здесь свои головы, пытаясь взять сию проклятую крепость! – подумал Минаев. – Вот уже второе столетие делаются безуспешные попытки добыть Азов, но тщетно. Правда, в 1637 годе, при атамане Михайле Татаринове, взяли-таки деды наши и отцы Азов-город, пять лет держали его своей столицей, отбились от многотысячного басурманского войска, но не помог тогда им государь Московский, дед нынешнему Петру Алексеевичу. Долго тогда совещался государь Михаил Федорович с лучшими людьми земель русских, долго судили-рядили дворяне и священнослужители, дети боярские и посадские люди брать или не брать Азов под высокую руку государеву, да так и не рискнули принять сей дар казачий, опасаясь войны с султаном турским. Если б тогда государем был Петр Алексеевич, он бы принял Азов!..” Журавлиный клич раздался откуда-то сверху, Минаев поднял голову: мощный клин журавлей, устало рассекая крыльями воздух, тянулся откуда-то с юга. “Грядут события, кои взбаламутят тихий Дон…” – подумал Минаев, опуская голову. – Надобно иттить в станичную избу, честь старшинам грамоту государей Ивана да Петра Алексеевичей…”
…В просторной станичной избе, стоявшей на высоком незатопляемом месте, уже собрались близкие к атаману старшины: Обросим Савельев, Лукьян Максимов, Илья Зерщиков, Григорий Белицкий. ( Из названных старшин двое - Лукьян Максимов и Илья Зерщиков – в дальнейшем станут войсковыми атаманами. Максимов будет казнен булавинцами в мае 1708 года, а в апреле следующего года здесь же примет смерть Илья Зерщиков: по приказу Петра 1 палач обезглавит его «за измену государю»). Последний только что вернулся во главе зимовой станицы из Москвы с государевым жалованьем и грамотой. Эту-то грамоту и собрались сейчас слушать старшины.
- Братья казаки! – оглядев собравшихся, сумрачно начал Фрол Минаев. – Сотоварищ наш Григорий Белицкий ноне возвернулся из Москвы и привез грамоту от государей наших Ивана и Петра Алексеевичей”. Фрол протянул грамоту сидевшему на скамье войсковому дьяку и коротко приказал:
- Чти, Данила!
Дьяк начал… После обычного предисловия и титулатуры государей шла царская благодарность атаманам и казакам за то, что они “зачали строить ледник и льдом накладен будет”. Благодарили государи и за то, что доложили об измене “Аюкая тайши и его улусных людей”. Старшины напряженно слушали, ожидая главного… “И как к вам ся наша грамота придет, - возвысил голос дьяк, - и вы б, атаманы и казаки, и впредь нам, великим государям служили и над неприятелем, басурманами, азовцами и над иными их татарскими юртами, где доведетца, воинские промыслы чинили по-прежнему своему войсковому обычаю, и о поведении их, неприятельском проведывая, писали в верх по Дону, к генералу нашему к Петру Ивановичу Гордону и во всем остерегательство ему чинили, со всяким радением и прилежанием”. Дьяк поперхнулся, замолчал на мгновение, потом продолжал окрепшим голосом: “А он, генерал, с нашими, великих государей, ратными людьми идет к вам в войско, в Черкасской”. Дьяк Данила аккуратно свернул грамоту и передал ее Минаеву. Тот, собранный и слегка бледный от волнения, тихо сказал: “Казаки, как вы зрите ноне, идеть на Дон рать государей наших воевать басурманский город Азов, который нам и отцам и дедам нашим столь много пакостей чинил и чинить продолжает. С божией помощию государь наш Петр Алексеевич град сей должон взять, и мы ему в том его предприятии споспешествовать должны, тем паче, что намедни получил я государскую грамоту, в коей сказано, чтоб мы в том воинском промыслу с генералом Петром Гордоном и с великих государей ратными людьми были и промысл над неприятелем чинили. Бросать клич по всем рекам казачьего присуду будем, гонцов с грамотами во все концы немедля посылать надоть… Большому походу быть!..
И полетели вестники быстроконные из Черкасска во все городки верховые, поднимая донцов в поход на басурманский Азов:
Вы вставайте, добры молодцы,
Вы вставайте, други, пробудитесь,
Борзых коней, други, вы седлайте,
Под Азов-город, други, поезжайте.
Ой, мы город разорим с головы до ног,
Много казны возьмем, много золота:
Сам сизой орел пробуждается,
Сам Петро царь подымается
Со своими князьми, боярами,
Со своими донцами, со своими запорожцами.
Вскоре Черкасск стал наполняться конными отрядами, которые со всех сторон земли донской шли сюда скорым маршем. К концу мая в донской столице и ее окрестностях собралось более пяти тысяч доброконных казаков. Ждали прихода государя Петра Алексеевича…
Государь же Петр Алексеевич тем временем двигался с войском к Черкасску. Армия вышла из села Преображенского солнечным весенним днем. Во главе нестройной колонны войск в роскошном парике и скромном мундире вышагивал генерал Головин. За ним дружно топали солдаты Преображенского полка, поднимая клубы пыли. Впереди этого полка шла бомбардирская рота под началом “первого бомбардира Петра Алексеева”. Светило солнце, восторженные толпы приветствовали войска, желая им победы. Солдаты, в предвкушении новых приключений на далеком юге, пели только что сложенную песню:
Собирается православный царь под крепкой Азов-город,
Собирает он тележенек сорок тысячей
В каждую тележку сажал по пяти молодчиков,
По шестому приставливал по извощику,
Укрывали суконцами багрецовыми,
Убивали гвоздочками полужоными.
Подъезжали к азовским крепким воротичкам,
Возговорит православный царь таково слово:
“Ой вы гой естя, азовские караульшички!
Доложите во Азове свым начальничкам –
Приехал к вам богатый гость Федор Иванович
С теми ли с товарами со заморскими,
Со куницами приехал и с соболицами”.
…Сначала были песни, потом стало трудней, о чем можно судить по письмам “бомбардира Петра Алексеева” к лицам, к коим он питал особое расположение. “Min Her Keniсh, - писал царь своему “потешному генералиссимусу и королю» Родомановскому из Нижнего Новгорода, - возвещаю, что холопи ваши, генералы Автомон Михайлович и Франц Яковлевич со всеми войски дал бог здорово, и намерены завтрашняго дня иттить в путь, а мешкали для того, чтобы иные суда в три дня насилу пришли, и из тех многия, небрежением глупых кормщиков, также и суды, которые делали гости, гораздо худы, иные насилу пришли.» Дьяку Андрею Виниусу, своему любимцу Петр сообщал в Москву: “Мин хер! Ветры нас крепко держали в Дединове дня дни, да в Муроме три дни; а больше всех задержка была от глупых кормщиков и работников, которые именем словут мастера, а дело от них, что земля от неба”. Зело недоволен был герр Питер!
Под знойным летним небом войско Петра на судах медленно плыло по Волге, добравшись седьмого июня до Царицына. Здесь бомбардир дал роздых уставшим войскам, ибо предстояло сухим путем “переволосься” с Волги на Дон и достичь старинного казачьего городка Панщина. Сей путь был тяжек и долог: ратные люди, и без того уставшие от долгой гребли по Волге, проклиная все на свете, в том числе и бомбардира Петра Алексеева, затеявшего этого поход, под палящими лучами летнего степного солнца тащили на себе орудия и пушечные припасы. протяжная солдатская песня медленно плыла над степным выцветшим небом:
Ах бедные головушки солдатские,
Как ни днем, ни ночью вам покоя нет!
Что со вечера солдатам приказ отдан был,
Со полуночи солдаты ружья чистили,
Ко белу свету солдаты во строю стоят.
Что не золотая трубушка вострубила,
Не серебряна сиповочка возыграла –
Что возговорит наш батюшко православный царь:
“Ах вы гой еси, все князи и бояре!
Вы придумайте мне думушку, пригадайте,
Еще как нам Азов-город взяти”.
Еще князи и бояре промолчали,
Еще ж сами наш батюшка прослезился:
“Ах вы гой еси, солдаты и драгуны!
Вы придумайте мне думушку крепкую,
Еще как ли нам Азов-город взяти”.
Как не ярые пчелушки зашумели –
Что возговорят солдаты и драгуны:
“Взять ли нам, не взять ли белой грудью”.
На восходе было красного солнышка,
На закате было светлова месяца …
Когда усталые и голодные солдаты Петра прибыли в Паншин, надеясь отъесться здесь на припасенных хлебах, выяснилось, что воры-подрядчики не заготовили обещанных запасов.
- Мин херц! – возмущался Менщиков, - даже соли воры-подрядчики не сподобились запасти. Полное оскудение ратным людям в пище, господин бомбардир!
- Ладно, не латошись, Алексашка, - зло дергая черными усиками, остановил Меншикова Петр. – Не может того быть, чтоб ничего не приготовили. Ведь я им, дьяволам, такие деньги заплатил … Суда хоть приготовили?..
- Суда есть, мин херц! – успокоил царя Меншиков. – Хоть счас в путь.
- Добро, Данилыч, - устало махнул рукой царь. – Роздых солдатам надобно дать, уж больно умаялись сердешные. К Черкасску тронемся девятнадцатого дня”. И добавил жестко: “А подрядчиков сих, злодеев, повесить велю, как сыщутся! Ужель и у Гордона такая ж конфузия, как у нас?.. Эх, Русь ты моя горемычная!..
У Гордона дела шли тоже не лучшим образом. Шотландец вывел свои войска из Тамбова в конце апреля 1695 года. Под его командой состояли четыре полка тамбовских солдат, Бутырский полк и семь полков московских стрельцов. С собой они везли мортиры, дробовики, фальконеты, порох, ядра, гранаты, доставленные в Тамбов из Москвы и Брянска. Планировалось за три недели добраться до Черкасска, но жизнь показала иное … С самого начала похода выявилась леность, непослушание и нерасторопность стрельцов, часто не выполнявших приказы командиров. Особенно возмутился обычно спокойный и беспристрастный Гордон, когда подойдя к Северскому Донцу, увидел, что моста, строительство которого было поручено стрельцам, нет и в помине. Пришлось бросать все и строить мост, тратя силы и драгоценное время …
- Эдак мы и до осени к Азову не дойдем! –возмущался Гордон. И в самом деле, вместо положенных по плану трех недель его войска потратили на путь к Черкасску два месяца. Ко всем неприятностям добавилась традиционная: подрядчики не запасли всех необходимых для похода продуктов, и войска стали испытывать недостаток в хлебе, соли. “Господин Бомбардир, печаль нам слезная из-за воров подрядчиков, что от непоставки их тебе …” – жаловался Петру Гордон, но упорно шел вперед, торопясь к азовским берегам …
…Недалеко от Раздорского казачьего городка Гордона с сотней донцов сопровождения встретил войсковой атаман Фрол Минаев. Уже издалека заметили они гордоновские струги, стоя на высоком берегу Дона. Было видно, что гребцы устали от долгого пути, и весла тяжко и медленно вздымались над водой … Рядом с Фролом Минаевым, плотным, темноглазым и смуглолицым, стояли старшины Обросим Савельев, Илья Зерщиков, Лукьян Максимов, Григорий Белицкий и некоторые другие старшины, одетые в праздничные одежды. Поначалу молчали, потом, завидев медленно ползущие по спокойному Дону Гордоновы суда, стали обмениваться негромкими фразами …
- Не по душе мне сии гости, - ни к кому не обращаясь буркнул Илья Зерщиков. – Чую нутром, беду они несут Дону… Слыхал я, крут норов у царя Петра, поотбирает он вольности казачьи, а брата нашего, казака, запишет в солдаты подневольные.
- Не каркай, Илья! – беззлобно отозвался Минаев. – Избавление от турок несут нам государевы полки. Свободный выход получим мы в Азовское и Черное моря; то, за што вот ужо почти две сотни лет бились наши прадеды.
- Поглядим!.. – неопределенно буркнул Зерщиков. … Пройдет с того момента немного времени, будет взят Азов, и казаки почувствуют крепкую руку царя Петра, именно в те поры родится песня, оплакивающая вольности донские, утерянные с приходом Петра на Дон:
Приуныли на Дону донские казаки,
Что взял у них государь царь город,
С тремя с теми малыми пригородками
А и со славною со Кубаньей, с крепким Лютиком.
Становились молодцы во единый круг,
Среди круга стоит войсковой атаман,
А по имени ли Фрол сын Минаевич.
Атаман речь говорил:
- А и вы, братцы, казаки, яицкие, донские, запорожские,
Пособите мне, атаману, вы думу думати,
Челобитну ли нам писати, государю подавати?
Cамому ли мне, атаману, в Москву ехати?
Перемирья бы нам взять перед самим царем:
Залегли пути-дороги за сине-море гулять.
Но это будет потом, а ныне и Фрол Минаев и Илья Зерщиков и их друзья-старшины дружно заторопились к раздорскому причалу, когда туда стали чалить суда генерала Гордона. С головного корабля, приставшего к берегу первым, кинули крепкий мостик без поручней, по которым резво сбежало несколько матросов. Потом неспеша, спокойный, высоко подняв голову, сошел Патрик Гордон. Он обнял смущенного атамана Минаева, раскланялся со старшинами, пожав затем им руки.
- Милости просим на Дон, господин генерал! – волнуясь проговорил Фрол. – Милости просим, Петр Иванович, к столу, закусить чем бог послал!
- Благодарю, господин атаман! – с улыбкой ответствовал Гордон, заметив на берегу Дона, под раскидистыми вербами, широкий и длинный стол, уставленный яствами. Гордон, велел объявить солдатам обед и отдых, в сопровождении офицеров направился под вербы, к столу.
В первые минуты молчали, утоляя голод, потом мало-помалу разговорились …
- Государь наш Петр Алексеевич задумал сие предприятие, имея надежду на вашу помощь, господин атаман, - вытирая жирные от мяса руки о расшитое полотенце, медленно проговорил Гордон. – Полагаю, что вы выполнили указ его величества о сборе казаков и ведении наблюдения за неприятелем?
- Сии указания государевы сполнены в точности, господин генерал, - глядя черными глазами на Гордона, ответил Фрол Минаев. – В Черкасском городке к нонешнему моменту собрано семь тысяч казаков, подготовлены струги к приступу под Азов. Все энто время, Петр Иванович, вели мы поиски под Азовом, поиски на стругах и коньми степью…
- И что представляет сия крепость и войска, там обретающиеся? – спросил Гордон, приподняв над столом тяжелый серебряный кубок с вином.
- Азов-город имеет сильные укрепления, - неторопливо продолжал атаман, - наружная часть его составлена из земляного вала с глубоким рвом и палисадом, затем идут каменные стены с бастионами и пушками, далее высится каменный замок. Фортеция сия есть крепкий орех, особливо учитывая, что там сидит большой и сильный гарнизон басурман, а на море постоянно шныряют турецкие каторги и прочие корабли, подвозящие оружие, боевые запасы и воинских людей. Окромя того, верстах в трех к востоку от Азова-города стоят две большие каменные башни-каланчи с пушками, кои огнем своим перекрывают путь нашим стругам вниз по реке. Нет свободного ходу к морю и по Мертвому Донцу: тут соорудили басурмане крепостицу по имени Лютик.
- А степной путь? – вставил вопрос Гордон, внимательно слушая атамана.
- Путь сей так же закрыт, господин генерал! Тучи татарской конницы кочуют там!” Минаев замолчал, давая шотландцу возможность осмыслить сказанное. Потом добавил просто: “Полагаю, господин генерал, что вам следует воздержаться от появления под Азовом-городом до той поры, пока в Черкасский городок не прибудет его величество государь Петр Алексеевич”
- Мы так же кумекаем! – загомонили старшины, поддерживая своего атамана. Гордон вперил тяжелый взгляд в Минаева, раздумывая. Потом встряхнул головой и решительно бросил:
- Я не могу ослушаться государева приказа, я должен быть под Азовом, господа!
… Через полтора часа флотилия тронулась в путь вниз по Дону. Фрол Минаев со старшинами правобережьем отправился на конях в Черкасск, ожидать приезда государя Петра Алексеевича …
… Степной зной господствовал повсюду. Спасения не было даже в тени, и только вода помогала временно получить облегчение от жары. Петр I, обнаженный по пояс, сидел в деревянном кресле на одном из головных стругов и неторопливо листал “Юрнал в путном шествии” (журнал продвижения флотилии), который он велел своим писарям вести скрупулезно и точно, что они и выполняли, зная крутой нрав царя. Петр перевернул плотный лист журнала и начал читать убористую писанину, с девятнадцатого июня начиная: “В 19 день. В 12 часу Доном пошли в путь и проехали городок Паншин, - стоит на острову на правой стороне; в 7 часу был дождь; во 2 часу ночи проехали городок Голубые, - стоит на нагорной стороне на берегу на ровном месте, огорожен тыном”. Петр вспомнил, как встретились им здесь черкасские казаки, доложившие, что передовой отряд Гордона переправился через Дон и движется к Азову. Царь крикнул дневальному, чтоб сей час доставили к нему писаря, а сам стал обдумывать содержание записки Патрику Гордону.
Писарь явился с бумагой, пером и пузырьком чернил. “Расторопный малый!” – подумал Петр и вслух произнес: “Пиши!” Писарь торопливо заскрипел пером, едва поспевая за царем:
- Min Her Jeneral!
Вчерашнего дня уведомеся мы о переправе вашей через Дон от казаков из Черкасского на Голубые коньми, а з Голубых на Паншин водою едущих … И того ради господин наш генерал приказал мне писать к вашей чесности, чтобы изволили, осмотря место, паче же пристань удобнейшую, где лутче и безопасней людям, паче же артиллерии, которой о величестве сам ведаешь, для которого дела удобно есть, дабы оное описаф и с нарочетым человеком в встречу нам прислать, да бы через письмо, такожде и через слова посланного удобной в том деле выразумеф, и ступать могли. А мы идем Доном с великим поспешанием днем и ночью”. Петр взял у писаря бумагу, перечитал написанное и, поставив размашисто подпись “Piter”, передал дневальному, коротко приказал: “Отправить немедля нарочным в Черкасск генералу Гордону”.
Отправив донесение, царь продолжил чтение “Журнала о путном шествии”: “20 день. В 12 часу в полы проехали городок Пять изб, огорожен тыном; стоит тот городок на берегу на ровном месте; в 10 часу проехали городок Верхний Чир, стоит, на правой стороне, на берегу, на ровном месте. День был тих; в ночи в 1 часу проехали Нижний Чир, там же стоит, как Верхний Чир”. Петр перевернул лист и продолжал читать: “В 21 день. В 6 часу проехали городок прозванием Кобыльский, на правой стороне, - стоит на берегу на ровном месте; той ночи в 10 часу проехали городок Есаулов, стоит так же как стоят общие городки; во 2 часу после полуночи проехали городок Зимовейский”.
- Суши весла! – раздался вдруг зычный голос капитана судна. Петр вздрогнул, поднял голову, посмотрел налево: на нагорной стороне Дона темнели казачьи курени очередной станицы. Суда флотилии одно за другим поднимали весла и усталые чалили к берегу. Царь вскочил, надел бомбардирский мундир, расставив по-морскому ноги, зашагал к середине корабля на выход. У трапа торопливо сброшенного матросами, государя ждали Головин* (Иван Михайлович Головин (1672-1737) станет потом адмиралом русского флота. В годы Северной войны он командовал отдельными морскими отрядами в борьбе со шведами периода 1714-1715 гг. В Гангутском сражении 1714 г. командовал отрядом из 9 судов. Главный кораблестроитель с 1717 г., заведующий Петровским якорным заводом. Сопровождал Петра 1 в Персидском походе 1722 г. С 1725 г. – генеральный военный комиссар; начальник галерного флота с 1732 г. - «Всемирная история. Энциклопедия». Т. 3. М. 2006. С. 65.) и Лефорт.
- Как зовется сей городок, господа? – указывая правой рукой на берег, спросил Петр.
- Курман Яр, господин бомбардир! – откликнулся Головин. – Сделаем короткую остановку, надобность есть в запасах пресной воды, герр Питер.
- Добро! – согласился Петр, первым ступая на выгоревший берег, на котором теснилось несколько десятков казаков во главе с станичным атаманом Саввой Кочетом, державшим на вышитом полотенце хлеб-соль. Приняв Головина, одетого в богатый мундир, за царя, Кочет с поклоном протянул ему хлеб-соль, но тот переадресовал все это высокому молодцу в скромном бомбардирском мундире. Станичный атаман удивленно вскинул мохнатые брови вверх, но быстро сообразил, что это, как ни странно, и есть царь Петр, с поклоном поднес ему хлеб-соль, добавив:
- Прими, государь Петр Алексеевич, от сердец наших хлеб-соль и не погребуй откушать, чем Бог послал”. Петр деловито отломил кусочек хлеба, макнул его в деревянную солонку и смачно захрустел поджаристой пахучей коркой, нагоняя аппетит у своих соратников.
…За столом разговорились… Петр, быстро находивший общий язык с людьми разных званий и классов, сидел в окружении станичного атамана и дюжего, плотного казака ростом до двух метров, имевшем возраст лет сорок пять. Савва Кочет представил его царю:
- Се, государь, есть наш курмоярский рожак Захар Петров сын Морковкин, первый силач на Дону, самого Стеньку Разина на лопатки кидал. Стрелок первейший у нас…
- Ужель первейший?! – подначил казака Петр. – А вон ту птицу, что насупротив нас у того берега плавает, подстрелить единым выстрелом можешь”. Морковкин поднял ружья, почти не целясь, выстрелил. Пороховой дым на мгновенье окутал присутствующих, а когда он рассеялся, все увидели сраженную наповал утку, покачивающуюся на волнах.
Петр восхищенно посмотрел на Морковкина, потом вскочил с места, обнял и расцеловал смущенного гиганта: “Молодец! Я тоже могу попасть, но только поцелюсь!”
- Ужель ты Стеньку Разина борол?! - продолжал восхищаться царь. – Признавайся, что приврал для красного словца, Захар Петров?
- Отчего же приврал, государь? – слегка смутился Морковкин. В сам деле, в натуре было!
- На-тка, поведай нам о Стеньке, Петрович, - поддавал жару Петр. – Расскажи. Хоть и супротивник он был отцу моему государю Алексею Михайловичу, царство ему небесное, а великой силы и таланта был сей Стенька. А я люблю талантливых людей, люблю сильных; они должны служить мне, служить России…
- Знавал я Стеньку недолго, государь. Было мне в те поры девятнадцать годков. Степан Тимофеевич, Стенька, стало быть, городок с ватагой своей построил в Кагальнике, недалече отсель, вот там я и видал его. Нашему брату, простому казаку, он колдуном казался, мог гутарить на разных иноземных языках, саблюкой рубился, как черт, а уж гутарить как красно мог, заслушаешься! Случилось мне раз повалить его в борьбе, да то случаем вышло, и сам не помню как” Петр внимательно слушал Морковкина, потом раздумчиво произнес:
- Жалко, что не успели тогда из Степана Разина сделать великую государству пользу. Жалко, что жил сей способный человек не в мое время, я сделал бы из него мужа, весьма полезного отечеству!”1 (1 Это высказывание Петра 1 о Степане Разине передано в ниге донского историка Евлампия Катальникова «Исторический очерк о Верхней Курмоярской станице», написанной в 1818 году). Потом помолчал и весело добавил, указывая на Морковкина: “Вижу, не перевелись еще богатыри на земле Донской. Жалую тебя полковником донским Захар Петров Морковкин и приглашаю на дело, зело государству нужное! Под город Азов приглашаю…”
Сидели еще около часа. Петр интересовался названиями городков, лежавших на пути. Отвечал на государевы вопросы атаман Савва Кочет:
- Дале, государь, лежит городок Нижний Курман Яр, потом Нагавкин, затем на левой стороне будет Филиппов городок, а дале городки Терновый, Цимла, Камшай, Романовский, Михалев, Троилин и другие наши городки аж до самого Черкасского городка”.
- Ну, с богом, в путь! Спасибо за хлеб-соль, казаки!” –поднялся из-за стола Петр…
Через полчаса флотилия двинулась по тихоструйным водам Дона к Черкасскому городку…
К донской казачьей столице петровская флотилия прибыла на рассвете двадцать пятого июня. И хотя был только пятый час утра, государя встретила группа старшин и казаков во главе с войсковым атаманом Фролом Минаевым. Петр, энергично сбежав по деревянному трапу на берег, порывисто обнял и трижды расцеловал зардевшегося от смущения атамана:
- Ну, здравствуй, Минаич! Рад ли ты мне! – сияя, говорил Петр. А Минаев все норовил подать царю хлеб-соль, смущенно повторяя:
- Безмерно рад, великий государь! Безмерно рад!
В этот момент рассветную тишину разрезал орудийный залп с придонских бастионов Черкасска: то казаки салютовали царю и его флоту.
- Казаки донские сим громом пушечным кланяются тебе, великий государь! – возвысив голос, взволнованно прокричал Фрол. А потом, выждав, когда орудийный гром эхом спрячется на левом берегу Дона, Минаев с поклоном пригласил:
- Милости прошу, государь, тебя, господ генералов и офицеров твоих в курень мой скромный откушать, чем бог нонче сподобил.
- Доброе дело предлагаешь, Минаич, мы согласны! Веди!
…Минаевский курень, названный самим хозяином “скромным”, был лучшим в Черкасске. Стоял он на возвышении невдалеке от майдана – соборной площади, на которой некогда располагался войсковой собор во имя Воскресения Христова, сгоревший в 1687 году. Курень был двухэтажным с дубовым балкончиком по междуэтажному поясу. Когда кампания во главе с царем подошла к нему, на пороге их хлебом-солью встретили три сына Минаева, казаки крепкие, прошедшие под отцовским приглядом походы, стычки, бои с врагами Дона и России. Государь принял хлеб-соль, по очереди расцеловал крепкотелых потомков атамана и по широкой дубовой лестнице двинулся на второй этаж, где в обширной горнице были накрыты столы. На стенах комнаты висели разномастные персидские ковры, на которых в красивых сочетаниях было навешано оружие: пищали, ружья, сабли, кинжалы, щеболташи,* (Шеболташ – ременный пояс с пряжкой, украшенный серебряными бляхами с чернью. На поясе висели рог для пороха, стальной мусат (огниво) и сафьяновый мешочек для пуль (гамаюн)), рога в серебряной оправе, луки, чеканы, конская сбруя, называемая у казаков ронзыками. На полу горницы лежали плотные малинового цвета персидские ковры. Вдоль стен, с одной стороны стола, были поставлены крепко сколоченные дубовые лавки, а с другой – стояли простого дерева раздвижные стулья, покрытые шелковыми подушками с золотым шитьем. Жена Фрола Минаича, наряженная в лучшие одежды, встретила дорогих гостей низким поклоном, предложив рассаживаться за столом.
Аппетитное благоухание разливалось по горнице, стол ломился от яств.
- Вот, спробуй, государь, круглики, сек! – суетился атаман, предлагая царю пироги с рубленым мясом и разварную филейную говядину. – А вот лизни, языки говяжьи, стал быть!” Расторопные слуги уже до краев наполнили терпким вином чеканные серебряные кубки для гостей, а царю Минаев самолично поднес тяжелый серебряный кубок тройного касильчатого меду, особо ценившегося у казаков за вкус и крепость. Кубком этим, подаренным ему два десятка лет назад в Москве, Минаев особливо гордился и подносил его только особо уважаемым гостям. Пили из него тайши калмыцкие и мурзы ногайские и послы московские, но государь всея России случился в курене Фрола Минаича впервые. Петр принял тяжелый кубок, улыбнулся в усы и тихо начал:
- Господа, давно и упорно стремились наши предки пробить желанный выход в море Азовское, а за ним и в Черное, но дело сие трудное свершить им не удалось. Труд сей тяжкий подъять господь положил на наши плечи. Верю в успех, верю в мужество ратных людей российских, верю в удаль геройскую донских казаков и славного их атамана Фрола Минаича, коего давно знаю и зело люблю. Виват!” Собравшиеся за столом дружно подняли кубки и в лад выпили, чокнувшись друг с другом.
Тут же слуги из числа пленных татар и татарок, живших на правах младших членов семьи атамана и звавших его “бачка!”, подали на серебряных подносах румяных поросят, гусей, индеек. В центр стола, ближе к государю, поставили молодого дикого кабана, обложенного зеленью. Все это ароматное мясное и птичье изобилие было встречено одобрительным гулом гостей. Лефорт поторопился налить царю, слуги наполнили кубки всех офицеров. В охотку выпили вдругорядь, и тишина на время установилась за столом, только слышалось разнобойное позвякивание вилок и ножей, да смачное почавкивание вкушавших аппетитное изобилие атаманова стола. Петр, утолив голод, комкая в сальных руках полотенце, спросил Фрола:
- Давно ль, Минаич, стоял в Черкасском городке генерал Петр Иванович Гордон с кораблями и войском и какие вести имеешь из-под Азова?
- Четвертого дни, государь, пришел сюда господин генерал Петро Иваныч Гордон. В вечеру того ж дни споймали казаки наши на море Азовском греческого торгового гостя по имени Федор Юрьев.
- Так, так! – оживился Петр… А Минаев продолжал: “При допросе, учиненном сему греку генералом вашего величества Петром Иванычем Гордоном, показал сей грек, что родом он из Крыму, из города Султан-Сарай, религии християнской, православной, занимается мелкой торговлей. В начале генваря сего году, пришел он в Азов на струге торговать. И сказал, государь, сей грек, что в Азове-городке живет три тыщи воинов; пехота, стал быть, в самой крепости, а конная рать басурманская стоит за городом, в палатках. Недели с три тому назад прибыло из Кафы в Азов четыре корабля по пять сот человек, а Муртаза-паша привел тысячу человек и из Константинополя ждут басурмане еще три корабля и десять фуркат с войском, боевыми припасами и продовольствием, государь. А еще сказывал тот грек, государь, что Турки Азов-город укрепили: вычистили рвы крепостные, одели стены каменные дерном толстым, поставили батареи с пушками многими”.
Петр слушал молча и хмуро. Спросил, едва замолк Минаев: “Кто за главнокомандующего в городе?”
- Главнокомандующим в Азове Муртаза-паша; зело, государь, храбрый и опытный военачальник. За ним Мустафа-бей идет по старшинству.
- Где ныне обретаетца генерал Гордон? - осведомился царь.
- Вчерашнего дни, государь, мои казаки, кои находятся в войске господина генерала Гордона, донесли, что он изволил перейти реку Батай при впадении речки Койсы в Дон и нашел там удобное место, дабы корабли вашего величества могли выгрузить пушки и припасы всякие. Господин генерал оставил в сем удобном месте стрельцов вашего величества для сооружения ретраншемента, сам же двинулся за речку Скопинку под Азов-город”.
- Добре! – отозвался Петр, довольный скрупулезным и обстоятельным докладом атамана. – Благодарение богу, все, кажись, идет по плану…” Хмурость сошла с лица Петра, уловив это, Минаев наполнил государев кубок, слуги проделали то же с кубками остальных гостей, чокнулись и с новой силой принялись за только что поданные слугами новые блюда: похлебку из баранины, суп из курицы с сарацинским пшеном и изюмом, борщ со свининой, ягненка с чесноком, дрофу, диких уток и куликов…
- Слыхал я, Минаич, - снова обратился царь к атаману, - что дюже знатно умеют у вас петь на Дону. А ну-ка покажь песенное искусство казачье, атаман”. Фрол засмущался, что-то попытался объяснить, но его выручил старшина Илья Зерщиков: приятным голосом он затянул старинную казачью песню:
У нас, братцы, на Дону, во Черкасском городу,
Проявился у нас, братцы, прирожденная тума,
Минаев и сидевшие за столом казаки дружно и напористо подхватили
Он из тум, братцы, тума, Сенька Маноцков злодей
Крепкой думушки с стариками он не думывал;
Думывал крепкую он думушку с ярыжками.
Перекинулся, собака, ко азовскому паше.
А азовский-то паша стал его спрашивати:
Ты скажи, скажи, приятель, правду истинную:
Што-то думают у вас, во Черкасском городу?
Петр, склонив голову и призакрыв глаза, слушал старательное пение донцов, которые почувствовав внимание царя, тянули раскованней и свободней
Да у нас-то на Дону, во Черкасском городу
Старики-то пьют-гуляют, по беседушкам сидят,
По беседушкам сидят, про Азов ваш говорят:
Он не дай, боже, азовцам ума-разума того:
Не поставили б они башенки на усть-речки Каланчи,
Не перекинули бы цепи через славный тихий Дон,
Не подвели бы они струны ко звонким колоколам.
Уже нельзя нам, братцы, будет во сине море пройтить,
По синю морю гулять, зипунов-то доставать.
За столом установилась тишина, все слушали, очарованные красотой и значимостью песни, сильными голосами певцов. Недалеко от Петра молча сидел голландец Яков Янсен, служивший государю и пользовавшийся его особым расположением. Было заметно по его лицу, что песня волнует его, затрагивая какие-то потаенные струны его души. И никто не догадывался, что за столом у атамана сидит, ест и пьет будущий предатель, такой же, как и Сенька Маноцков изменник, песню о котором заканчивали казаки и атаман Минаев:
…Как у нас было на Дону, во Черкасском городу,
Войсковой наш атаман во всю ночушку не спал;
Как со вечеру сокол наш роговыя проплывал,
Ко белу свету сокол наш по синю морю гулял,
По синю морю гулял, кораблики разбивал.
Певцы затихли, молчали и слушатели… Первым заговорил Петр, вставая и хлопая Минаева по плечу: “Уважил, Минаич, прими в награду!” и протянул удивленному атаману золотую монету. Повернувшись к Илье Зерщикову, Петр одарил и его золотым, добавив: “Сей чернобородый казак весьма речист голосом, надеюсь што и воин он столь же славный, как и певец?” Зерщиков поклонился, принимая государев подарок и комплимент, а Минаев вставил:
- Сего казака, государь, величают Ильей Григорьевым сыном Зерщиковым и воин он средь славных бойцов не последний!” Зерщиков снова поклонился, как бы подтверждая свое согласие со столь лестными словами атамана.
- Ну добре, коли так! – улыбаясь молвил Петр. – Беру тебя Илья Григорьевич к Азову, на баталию с турками, посмотрим на удаль твою в деле воинском…
- Счастлив служить тебе, государь! – склонил голову Зерщиков. И никто не ведал в тот час, что минет время, отгремят азовские баталии, отполыхает пламя булавинского восстания и приедущий в Черкасск Петр I велит отрубить голову Илье Зерщикову за измену, за то, что примкнет он к “вору Кондрашке Булавину”. Но это будет в апреле 1709 года…
- Не приметил я, Минаич, - снова заговорил Петр, - ни храма божия, ни часовенки в Черкасске. Ужель казаки твои не имеют потребности в молитве?
- Истинно говоришь, государь, што нет в городке нашем ни храма, ни даже часовни. С тех пор, как сгорел годков восемь тому назад в пожаре страшном деревянный храм во имя Воскресения Христова, обращались мы многократно к твоим чинам государским возобновить храм, но тщетно пока государь...” Минаев замолчал, сознавая, что сказал много… Но Петр успокаивающе похлопал его по плечу и сказал:
- Хоть нужда государства нашего в деньгах, железе и камне преогромная, но для строительства храма в Черкасске найдем мы средства… Обещаю, Минаич… Дай только ключ к Азову подобрать!..
…Три дня стоял петровский флот у черкасских берегов, три дня отдыхали солдаты и матросы, готовясь к штурму Азова. Для самого царя и его свиты в двух верстах от Черкасска был сооружен деревянный путевой дворец, укрепленный палисадом. (Крепость Святой Анны ХУШ века. Институт по реставрации памятников истории и культуры «Спецпроектреставрация».Научно-проектная документация. Историческая справка. Москва, 2003). Поздней ночью двадцать восьмого июня государевы корабли один за другим тихо снялись с якорей и неспешно тронулись вниз по течению, туда, где близкий, но невидимый, лежал Азов. Впереди плыл Франц Лефорт с полковниками своей дивизии, легкой казной и аптекой. За ним шел Головин с солдатами и стрельцами, сзади на тяжелых судах следовали артиллерийские боеприпасы и прочее снаряжение. Темная ночь один за другим поглотила петровские корабли.
Наутро к азовским берегам спорым шагом двинулась казачья конница во главе с атаманом Минаевым, пять тысяч бойцов… Передние затянули песню о Ермаке:
А и по край было моря синего,
Что на устье Дона-то тихого
Ее подхватили задние всадники, песня обрела мощь…
На крутом красном бережку,
На желтых рассыпных песках,
А стоит крепкий Азов-город
Со стеною белокаменною,
Земляными раскатами,
И ровами глубокими,
И со башнями караульными.
Середи Азова-города
Стоит темная темница,
А злодейка земляная тюрьма
И во той было темной темницы
Что двери были железные,
А замок был в три пуда,
А пробои были булатные,
Как засовы были медные.
Что во той темной темницы
Засажен сидит донской казак,
Донской казак
Ермак Тимофеевич.
- П р и б а в и т ь х о д у ! – п р и в с т а в н а к о н е, с к о м а н д о в а л Ми н а е в, и в с я м а с са к а з а ч ь е й к о н н и цы п о к а т и л а с ь п о и с с у ш е н н о й с т е п н о й д о р о г е. … В с е д а л ь ше Ч е р к а с с к, в с е б л и ж е Аз о в - г о р о д . Ч т о -т о т а м б у д е т ? Д а й , Го с п о д и, х о р о ш е го!..
Днем двадцать девятого июня передовые суда петровской флотилии достигли устья реки Койсуг. Началась высадка. Разведчики бросились выполнять приказ государя: отыскать лагерь генерала Гордона, а сыскав, доложили об этом Петру. Вечером бомбардир Петр Алексеев в сопровождении Лефорта и Головина прибыл в обширный лагерь Патрика Гордона. Осмотрев место стоянки шотландца, Петр остался доволен и назначил на следующий день военный совет в шатре Гордона.
Михаил Астапенко, член Союза писателей Росии, академик Петровской академии наук (СПб).