В прошлой главе мы затронули две взаимосвязанные важные темы: изменение стратегической концепции действий Императорской армии в Японо-китайской войне и влияние на борьбу в восточной Азии глобальной международной конъюнктуры. Стремительный рост напряженности в Европе в сочетании с проводившейся «архитекторами Версаля» политикой уступок Германии создали у Токио иллюзию неизбежности скорого коалиционного «крестового похода» капиталистических держав против СССР. Именно исходя из этого видения японцы инициировали масштабную провокацию на границе Монголии, вылившуюся в Битву на Халхин-Голе. Решительные подвижки на севере по мысли военно-политического руководства империи Восходящего солнца могли оказать существенное позитивное влияние также и на положение дел в Поднебесной. Однако Японию ждала пара крайне болезненных потрясений. Во-первых, само сражение с советско-монгольскими войсками окончилось тяжелым поражением, ярко продемонстрировавшим вдобавок несколько серьёзных слабостей Императорской армии. Во-вторых, что было ещё важнее, Германия, вместо того чтобы возглавить антисоветский фронт, заключила с Москвой Договор о ненападении - причём не ставя в известность своего восточного партнёра и де-факто пренебрегая позицией Токио. Заключение Пакта Молотова-Риббентропа возымело в японской внутренней политике эффект разорвавшейся бомбы. В сочетании с общей потерей лица сухопутными войсками, неспособными уверенно довести войну против Китая до победного конца, это повлекло за собой поистине тектонические сдвиги в элитах империи Восходящего солнца. С осени 1939 доминирующее положение во власти заняла фракция Императорского флота, поддержанная рядом гражданских функционеров. Её доктрина включала в себя нормализацию и частичную демилитаризацию общественной жизни страны, а также концентрацию на разрешении кризиса в Китае. В отношении войны, начавшейся в Европе, Токио намеревался придерживаться нейтральной линии, о чём было, помимо прочего, заявлено публично.
Для Китая такого рода перемены сулили мало хорошего. Не скованная на других стратегических направлениях, Япония могла достаточно уверенно реализовывать свою концепцию изнурения не опасаясь оказаться истощенной сама. Вместе с тем, у Поднебесной пока не было поводов и для отчаяния. Тот факт, что СССР остался вне начавшейся на западе войны, означал дальнейшее продолжение поставок советских вооружений и стратегических материалов в Китай. За 1939 год идущая через Синьцзян новая магистраль была окончательно введена в строй - недосягаемая для японцев, она представляла собой мощную транспортную артерию, позволяющую провозить значительные объёмы грузов. НРА, по-прежнему уступая противнику в качественном отношении, росла количественно и, так или иначе, постепенно укреплялась кадрово. Опыт Зимнего наступления 1939-1940, пусть китайцам не удалось достигнуть ни одной по-настоящему крупной победы, доказывал принципиальную возможность сокрушения фронта заблаговременно ушедшей в оборону Императорской армии. В целом ряде случаев японцы едва-едва сумели избежать катастрофы. Владея инициативой, НРА, атакуя на множестве направлений разом, сохраняла шанс вывести врага из равновесия. Рост партизанского движения на оккупированных территориях угрожал линиям коммуникации японских частей и соединений. По совокупности факторов НРА и Республика в целом обладали необходимыми инструментами, чтобы разрушить замысел Японии и навязать ей свою игру.
Вместе с тем, ещё в 1939 году обозначалась опасная тенденция ослабления исключительно важного для Китая внутреннего единства. Предательство и бегство Ван Цзинвэя позволило японской стороне впервые сформировать дееспособное коллаборационистское правительство и облегчить с его помощью контроль над уже занятой частью Поднебесной. Даже опаснее в долгосрочной перспективе было охлаждение внутри Единого фронта. Недоверие Чана Кайши к КПК нарастало по мере возникновения всё новых трений в самых разных аспектах текущего взаимодействия. Но всё же до конца лета 1940 альянс Национального правительства с коммунистами, «поставивший на паузу» гражданскую войну, сохранялся. Рубежным моментом, после которого кризис Единого фронта начал нарастать лавинообразно, выступила так называемая Битва ста полков. И именно о ней нам следует подробно поговорить ниже.
Но прежде - несколько слов об общем положении Компартии Китая к лету 1940. Сразу после признания бывшей Красной армии в качестве войскового соединения НРА и постановки её на довольствие Национальное правительство приняло меры для минимизации политической составляющей своего соглашения с КПК. Иначе говоря, предмет договорённостей о Едином фронте считался достигнутым. Коммунисты легализованы в рамках системы. А все остальные вопросы им отныне следует решать в порядке стандартной военной иерархии. Вместе с тем Компартия напротив стремилась не допустить своего превращения в странный придаток ВС Республики и ставить на повестку дня проблемы политического характера. Некоторое время Чану Кайши удавалось успешно увиливать от неудобных ему аспектов взаимодействия с КПК, апеллируя к организационному хаосу в стране. Отчасти это соответствовало действительности, но отнюдь не в той мере, чтобы говорить об угрозе полного паралича всякой работы при любой попытке внесения изменений во внутриполитическую систему Поднебесной. Национальное правительство меняло столицы, однако страну оно всё таки контролировало.
Крупные перемены начались после того, как в декабре 1938 прибыл в Чунцин и начал там свою работу в качестве официального представителя 8-й армии (читай Компартии) Чжоу Эньлай. Последнее по всей видимости диктатору пришлось проглотить под давлением СССР, игнорировать позицию которого он в реалиях зимы 1938-1939 годов просто не имел возможности. Однако дальше бывший сослуживец Чана Кайши по академии Вампу отлично справился сам. Вообще стоит отметить, что чем больше автор настоящей работы погружался в тему Большой гражданской войны в Китае, тем более сильным уважением он проникался к личности Чжоу Эньлая. Этот по-настоящему великий человек сделал исключительно много для своей родины и партии. Разносторонне одарённый, Чжоу Эньлай был весьма неплохим военачальником, умелым организатором, феноменально талантливым дипломатом-переговорщиком, порой умудрявшимся находить точки соприкосновения там, где это казалось априори невозможным. Наконец, он являлся обладателем исключительно твёрдой воли и ясного стратегического видения. С моей точки зрения в определённые периоды борьбы Компартии вклад Чжоу Эньлая был вполне сопоставим с таковым у самого Мао. В позднейшие годы уже в рамках КНР он тоже неоднократно проявлял себя с самой лучшей стороны.
Наладив работу в Чунцине, Чжоу Эньлай пресёк наметившуюся было в руководстве Гоминьдана и НРА линию, согласно которой с формированием 8-й армии и созданием Особого пограничного района Шэньси-Нинся соглашения Единого фронта считались исчерпанными. Он вновь актуализировал некоторые принципиальные требования КПК - и, что удивительно, уверенно добился своего. В частности Чжоу Эньлай пролоббировал освобождение большинства содержавшихся в тюрьмах политзаключенных-коммунистов и их дальнейшее привлечение к борьбе против Японии. Ещё более важным достижением стало воскрешение явочным порядком открытого функционирования организаций Компартии в южных провинциях Поднебесной. Причём Чжоу Эньлаю удалось здесь обернуть против Чана Кайши его же оружие. Диктатор не желает давать каких-либо официальных разрешений? Но легализация означает частичный контроль, по крайней мере информированность. Действуя помимо воли главкома НРА коммунисты избегнут необходимости ограничивать свою деятельность теми пределами, которые установит Чан Кайши. А когда диктатор попытается принудить их к этому, у КПК уже будет множество живых ячеек с активистами, которые, даже если им воспретят вести свою работу под красными знамёнами, всё равно в идейном, внутреннем плане приверженцами социализма быть не перестанут. Имея некую сумму, которую можно, идя на уступки, уменьшать, Компартия обретёт хорошую платформу для торга с правительством по самому широкому кругу вопросов. Если же главком НРА попытается силой разгромить организации КПК на Юге, то это вызовет грандиозный скандал, способный скомпрометировать весь Единый фронт, а также прервать бесценные поставки советской военной помощи. На этом Чан Кайши не решится. Так рассуждал Чжоу Эньлай - и долгое время его расчёт оправдывался. За несколько месяцев 1939 года количество членов Компартии на юге Китая увеличилось в десять раз.
Об уверенном росте влияния коммунистов на партизанское движения в тылу японцев мы уже упоминали в предыдущих главах. Ошибкой главкома НРА стало и включение 8-й армии в 18-ю армейскую группу 3-го военного района, возглавляемого Янь Сишанем. Подчинив бывшую Красную армию в военно-административном отношении не сочувствующему Компартии «генерал-губернатору» диктатор рассчитывал постепенно «размыть» её. Действительно, не расформировывая 8-ю армию прямо, поскольку это явным образом нарушало бы договорённости с КПК, Ян Сишань своей властью растащил её дивизии по всему военному району. Только вот эффект оказался обратным ожидаемому. Вся 18-я армейская группа начала «краснеть». Больше того, пользуясь сложившимся положением, коммунисты начали легализовывать идеологически индоктринированные пополнения из состава бывших партизанских отрядов, просочившихся сквозь линию фронта. Не имея возможности официально наращивать численность самой 8-й армии, они вливали своих людей в другие части, расквартированные в 3-м военном районе. Таким образом к исходу 1939 года реально Красная армия, оставаясь внутри НРА, заметно приросла в количественном отношении, далеко превзойдя изначально дозволенные Чаном Кайши 40 000 штыков.
Тем не менее, 8-я армия и даже в целом 18-я армейская группа были задействованы в Зимнем наступлении 1939-1940 в крайне ограниченном масштабе. У руководства Компартии существовали обоснованные подозрения, что их не использовали сознательно, руководствуясь не военно-стратегическими соображениями, а политически мотивированной «ревностью». Вообще КПК не поддерживала остановку контрнаступления - в крайнем случае только как временную меру. Однако Национальное правительство, наблюдая в конце весны - начале лета за стремительными изменениями международной обстановки (о них мы ещё будем много говорить в рамках данной главы), намеревалось выжидать. Вероятно дополнительным триггером для Компартии послужило оформление весной 1940 режима Ван Цзинвэя, что в перспективе грозило сильно осложнить жизнь созданным под эгидой коммунистов освобожденным районам за линией фронта. Наконец, на решение лидеров КПК могли повлиять итоги поездки Чжоу Эньлая в Советский Союз осенью 1939, где от него и китайских товарищей в целом жестко потребовали не расшатывать с таким трудом созданный Единый фронт и, соответственно, чаще проявлять покладистость на переговорах с диктатором. Коммунисты желали продемонстрировать всем - главкому НРА, Поднебесной, СССР, а в чём-то и самим себе собственные возросшие возможности. Глобально, принимая во внимание резкую активизацию после заключения пакта Молотова-Риббентропа и достижения договорённости с Германией внешней политики СССР, КПК лелеяла надежду, что, видя их успех, Советский Союз может деятельно вмешаться и в Японо-китайскую войну, благо Японская Империя неоднократно устраивала масштабные вооружённые провокации на границах Советской России и Монгольской Народной Республики. Резюмируя, факторов было много. Итог - один: в середине лета 1940 КПК замыслила свою первую с начала Японо-китайской войны самостоятельную операцию.
Замысел её, впрочем, был весьма оригинальным, поскольку во многом при планировании приходилось исходить из реалий политического толка. Всё же одна только 8-я армия не могла рассчитывать разгромить японцев даже в рамках отдельного ограниченного по масштабу сражения, а потому предусматривалось такое построение баталии, при котором в дело постепенно окажутся вовлечены другие подразделения НРА. Идея заключалась в следующем. Под предлогом нанесения упреждающего удара перед якобы подготавливаемым японцами наступлением на Лоян, коммунисты атакуют их силами 8-й армии. Ответные меры Императорской армии непременно затронут всю 18-ю армейскую группу. Одновременно, как бы реагируя на успехи товарищей по ту сторону фронта, резко активизируются многочисленные партизанские формирования, массами выходя из полуподпольного состояния и атакуя японские тылы. Стратегически же, объединяясь во всё более крупные формации, они должны будут пробиваться навстречу 8-й армии. С крушением неприятельской линии обороны командование НРА не сможет игнорировать достигнутый успех и поддержит коммунистов своими резервами, что в свою очередь вскоре приведёт к возобновлению общего контрнаступления в масштабах, равнозначных Зимнему.
Особая роль отводилась в рамках плана руководства КПК так называемой Новой 4-й армии. Своё название она получила в память о соединении генерала Е Тина, сыгравшего ключевую роль в ходе Наньчанского восстания 1927 года.
Трудно сказать, насколько коммунисты отдавали себе отчёт в провокативности подобного наименования применительно к НРА и Гоминьдану. Фактически Новая 4-я армией не являлась, но объединяла под своим началом группы партизан в японском тылу, играя роль их мобильного штаба. Её формальный статус был очень запутанным. Де факто КПК объявила о создании Новой 4-й армии ещё 25 декабря (по другим данным 12 октября) 1937, но тогда это носило скорее характер политической прокламации, во многом призванной поспособствовать притоку дополнительной живой силы в ряды партизан - наряду со славным именем Е Тина, который, собственно, и возглавил формирование. Вместе с тем официальная НРА не считала руководимую им партизанскую группировку своей составной частью. Легализации подлежали лишь те подразделения из состава людей Е Тина, которым удавалось преодолеть линию фронта и примкнуть к регулярным войскам. Так это было в 1938 и 1939.
Части Новой 4-й армии вели боевые действия в Центральном Китае за линией фронта в районе Нанкина, Шанхая и Ханчжоу. Длительное время особенного значения, впрочем, её борьба не имела. Многое изменилось после Зимнего наступления. Массы простых китайцев поверили, что возможно достигнуть перелома в борьбе с оккупантами. И во всё большем количестве стали присоединяться к партизанам. Последние же в основном находились под идейным и организационным влиянием коммунистов. К августу 1940 КПК аккумулировала под своим контролем до 400 000 человек (что в Китае было условно эквивалентно 100 полкам), причём большинство из них - позади позиций японцев. Вот с опорой на них и вызрел план одновременного удара по частям Императорской армии с фронта и тыла, в который, достигни он успеха, предполагалось вовлечь и обычные подразделения НРА.
Войска 8-й и 4-й армий, а также партизанские соединения 20 августа 1940 выступили против оккупантов сразу в четырёх провинциях - Шаньси, Чахар, Хубэй и Хэнань, нанося удары по японским коммуникациям.
Ничего подобного командование Императорской армии не ожидало. По всем данным и расчётам НРА не планировала атаки. И, тем не менее, японцев били, причём чрезвычайно, порой до фанатизма мотивированные части. В сентябре 1940 КПК добилась крупных успехов: верные ей силы заняли территорию с населением более 5 000 000 человек, 73 населённых пункта, было убито свыше 20 000 японских солдат - в основном в тылах, при собственных учтённых потерях примерно в 22 000 штыков, было разрушено 500 км железных и около 1500 км шоссейных дорог, взорвано 260 мостов.
Успех мог бы быть и куда большим, если бы не полная пассивность НРА в целом, иногда переходившая и вовсе во враждебность. Одна же 8-я армия вместе с партизанами 4-й не могла радикально повлиять на громадный китайско-японский фронт. В октябре 1940 в серии контрнаступлений, часть из которых затянулась до 20 декабря, японцы в основном восстановили положение.
Печальным следствием Битвы 100 полков явилось ужесточение оккупационной политики Императорской армии в прифронтовых районах. И прежде жесткая, она стала предельно жестокой и выражалась так называемой доктриной Трёх всё - «убить всё, сжечь всё, ограбить всё». В отношении населения той местности, где фиксировались партизаны, вводился принцип коллективной ответственности. Осенью 1940 на местах начали выходить приказы такого рода:
Эта битва полностью отличается от прошлой, но цель состоит в том, чтобы полностью уничтожить Восьмую армию (о существовании обособленной Новой 4-й армии японцы не знали и называли общим именем все подразделения коммунистов авт.) и ее базовые районы. Все люди, находящиеся на территории врага, должны быть убиты, как мужчины, так и женщины и дети; все дома должны быть сожжены; все зерно, которые нельзя перевезти, должно быть сожжено; горшки и миски должны быть разбиты, все колодцы должны быть сожжены.
О практическом воплощении новой линии свидетельствует Ёсиро Кикучи, солдат 59-й дивизии японской армии, который, вспоминая ситуацию того времени, сказал:
Каждый раз, когда наши японские солдаты шли в деревню, мы разрушали всю мебель и сжигали дома. Мы часто говорили, что если подразделение численностью около 500 человек разместится на ночь в деревне с населением около 100 семей, то эта деревня, вероятно, не восстановится в течение десяти лет.
Окончательно в ранг руководящего документа доктрина Трёх всё была возведена Императорской ставкой приказом номер 575 от 3 декабря 1941, а с 1942 года применялась по всей Поднебесной, включая удалённые от передовой провинции, повсеместно. В результате китайский народ перенёс чудовищные страдания, погибли сотни тысяч людей. Забегая вперёд, следует отметить, что Поднебесная борется с Советским Союзом за сомнительное первенство как страна, которая понесла самые большие потери во Второй мировой войне (считая Японо-китайскую частью последней). Оценки числа жертв очень сильно разнятся, величина разброса измеряется миллионами. Консервативная оценка говорит о 19,5 миллионах, а в максимуме цифра доходит до 35 миллионов. В чём сходятся все исследователи, так это в том, что, как и в нашем Отечестве, большую часть павших составляют мирные нонкомбатанты.
Автор не ставит себе целью излишне концентрироваться на зверствах японской оккупационной политики - желающие могут ознакомиться с соответствующими специальными работами. Но важно отметить, что, если Третий рейх придерживался в рамках своего видения будущего Европы идей намеренного «очищения» жизненного пространства от «низших рас», то Япония докатилась до ужасных преступлений прежде всего из-за осознания собственного бессилия. Неумение Императорской армии бороться с партизанским движением иначе, чем методами грубого запугивания, есть свидетельство той эффективности, которой достигла герилья в Поднебесной. КПК сумела, действуя в рамках разработанной Мао школы народной войны, создать за спиной неприятеля могучий инструмент, удар которого едва не вывел врага из равновесия.
К огромному облегчению для Японии, Чан Кайши воспринял действия КПК в ходе битвы Ста полков крайне негативно - как вызов себе и режиму власти Гоминьдана. Некоторые основания для этого у него были - в массовом сознании наибольшую легитимность получал тот, кто более успешно сражался против интервентов. Но, конечно, имелись у недовольства диктатора и иные основания. Прежде всего речь шла о контроле. Главком НРА пребывал в ярости от того, что Компартия сумела на третьем году войны организовать крупную операцию без его разрешения и содействия. А что ещё хуже - довольно успешно и в течение немалого времени её вести. С точки зрения Чана Кайши фундаментальным условием договорённостей о Едином фронте было сохранение в Поднебесной военно-административного единоначалия - естественно с ним самим на вершине пирамиды. Подспудно диктатор надеялся на то, что коммунисты, стеснённые армейской дисциплиной и получающие ровно столько ресурсов, сколько он посчитает нужным им дать, станут предсказуемыми. Главком НРА окажется тем человеком, волей которого будет подаваться воздух в меха КПК. Теперь практика самым драматическим образом демонстрировала Чану Кайши его неправоту. Мало того, что Компартия много на себя брала - диктатор внезапно осознал: даже давление на структуры 8-й армии уже не решит его проблему. Львиная доля сил коммунистов находится за линией фронта, где у главкома НРА не только отсутствуют необходимые для управления ими приводные ремни - зачастую он просто не имеет информации об их существовании. Нельзя ограничить и запретить то, о чём у тебя нет понятия. Или можно?
В октябре 1940, то есть в разгар Битвы ста полков, Военный совет Национального правительства высказал неудовольствие тем, что Новая 4-я армия создаёт опорные базы в районах Нанкина, Шанхая и Ханчжоу. На всякий случай напомню - все указанные выше пункты находятся в тылу японцев, иначе говоря речь идёт о действиях партизан. Совет указал, что это нарушает равновесие между Гоминьданом и Компартией, и идёт вразрез с приказом верховного главнокомандующего Чан Кайши о дислокации войск в Китае. Состоялся резкий разговор между Чан Кайши и Чжоу Эньлаем, в ходе которого Чан Кайши заявил, что КПК "проявила себя нехорошо, перешла в другой район, расширяя своё влияние, увеличивая без разрешения свои войска, организуя партизанские отряды, сосредоточивая свои войска вокруг войск центрального правительства". А теперь Компартия должна отыграть назад.
С военной точки зрения это был нонсенс. Китай, чьё положение в противоборстве с Императорской армией отнюдь не являлось блестящим, де факто производил самокастрацию собственного партизанского движения. И именно в тот момент, когда оно ярко и убедительно продемонстрировало свою силу. Невзирая на нехватку оружия и иные очевидные трудности, в ходе Битвы ста полков сражающиеся за линией фронта патриоты Поднебесной нанесли тяжелейшие для врага удары по его тылам. Партизаны страшно рисковали - и сами, и их семьи: в рамках японской доктрины Трёх всё им не приходилось рассчитывать на снисхождение. Многим не хватало опыта - хотя инструкторы из числа прошедших огонь и воду старых активистов КПК старались это исправить. И, однако, потери неприятеля в сражениях августа-октября 1940, как мы помним, лишь немного уступали китайским. Да, большинство партизан или непосредственно вливались в состав Компартии, или сочувствовали ей. Но разве это было преступлением даже в глазах правительственного официоза Республики - ведь существует же Единый фронт!? Кто виновен в том, что КПК не смотрела на оставшихся на оккупированных территориях людей как на списанный ресурс, чем страдали НРА и Гоминьдан, но деятельно работала с ними, завоевывая авторитет и доверие?
Теперь за собственные победы красным партизанам предстояло рассчитываться кровью перед своей же Родиной, а точнее правящим Китаем режимом. От коммунистов потребовали прорыва фронта силами Новой 4-й армии и её вхождения в состав регулярных и подчиняющихся центральному командованию сил НРА. На практике такая спонтанная попытка массами пробиться через японские линии обороны могла (и должна!) были обернуться кровавой баней. Но Компартии просто не оставили иного выхода. Дипломатические навыки Чжоу Эньлая не помогли - требования диктатора к началу ноября 1940 приобрели вид ультиматума. Чан Кайши настаивал на выполнении своего приказа, а в противном случае угрожал выступить против 8-й армии КПК и уничтожить её по частям. В заключение он добавил, что войска коммунистов необходимо сосредоточить в указанном им месте и ограничить их численность 80 000 солдат — тогда военный министр Хэ Инцинь выполнит его приказ о снабжении КПК боеприпасами и деньгами.
Это был саботаж на грани предательства. У Национального правительства не было никаких доказательств того, что Компартия намеревается что-либо предпринять против него. Ориентирующиеся на КПК войска по существу карали за то, что они уж слишком хорошо дрались! Про неизбежное падение обороноспособности Поднебесной при этом главком НРА вспоминал на удивление мало. А главное - худшее для Компартии в любом случае было ещё впереди.
Чжоу Эньлай согласился выполнить основную часть требований диктатора, несмотря на противодействие японцев, но это уже ничего не могло изменить - Чан Кайши просто взбесился. Было решено «преподать коммунистам урок». 19 декабря 1940 года Хэ Инцинь подписал приказ об ударе по главной штабной колонне Новой 4-й армии, только-только вырвавшейся, как она считала, к своим. На измождённую боями группировку, насчитывавшую около 9 000 человек, совершили внезапное нападение 12 дивизий командующего 3-го военного района Гу Чжутуна. Коммунистические войска, уступавшие в численности нападавшим примерно в 7 раз, были полностью разгромлены 7-13 января 1941. Командующий Новой 4-й армией генерал Е Тин попал в плен (и оставался там до самого 1946 года, хотя его полководческие дарования могли бы сильно пригодиться Китаю), заместитель Е Тина — Сян Ин — был ранен в бою, схвачен и зверски убит. 17 января Чан Кайши издал приказ о расформировании Новой 4-й армии и предании суду её командующего. По всей стране начались репрессии Гоминьдана против КПК и её организаций: были закрыты представительства 8-й армии в провинции Гуанси, начались аресты молодёжи на территории 6-го военного района, и так далее. В своей совокупности действия режима непоправимо подрывали Единый фронт и живо напоминали предательское нападение 1927 года. Как некогда во время Шанхайской резни, Компартия получила подлый удар в спину.
Всё-таки в некоторых аспектах положение вещей в Поднебесной слишком существенно отличалось от того, каким оно было в середине 1920-х. Во-первых, продолжающаяся война с Японией, так или иначе, ограничивала размах антикоммунистических операций, поскольку НРА не могла себе позволить по-настоящему свободно маневрировать силами и средствами. Во-вторых, в сознании масс китайцев диктатор должен был оставаться защитником страны - иначе воля истощённой нации к дальнейшему сопротивлению под эгидой Национального правительства рискует оказаться подорванной. Гласный разрыв соглашений о Едином фронте по собственной инициативе в разгар иностранной интервенции грозил резко подорвать авторитет главкома НРА. Соответственно, публично карая лишь тех, кто якобы нарушал его приказы как верховного военного лидера, остальные свои мероприятия Чан Кайши должен был проводить скрытно. Наконец, но не в последнюю очередь, важным фактором выступала зависимость Поднебесной от поставок из СССР. Безусловно, советская помощь поступала прежде всего по той причине, что Москве было выгодно сдерживать Японию руками китайцев. Однако демонстративные нападения на коммунистов не могли не встретить негативную реакцию главного стратегического партнёра Китайской Республики. Гнев Советского Союза потенциально стоил бы Поднебесной и НРА очень дорого - в самом буквально смысле.
Здесь имеет смысл пробросить мостик от внутрикитайских сюжетов к большой международной панораме. Хотя спусковым крючком для Чана Кайши стала Битва ста полков, автор настоящей работы убеждён в том, что у его агрессии против КПК имелась и другая подоплёка, связанная с переоценкой диктатором общего положения Китая в мире.
Август и сентябрь 1939 были для Поднебесной временем больших и нежданных удач. Советско-германский договор о ненападении снял с повестки возможность коалиционного выступления капиталистических держав против СССР, что означало для Китая сохранение прежних объёмов помощи, а также сильно ограничивало свободу рук японцев, вынужденных иметь в виду вероятность прямого советского вмешательства на Востоке. Начавшаяся схватка немцев и «архитекторов Версаля» - Франции и Британии - тоже соответствовала интересам китайцев. Империя восходящего Солнца, невзирая на заявленную нейтральность, воспринималась Лондоном и Парижем как близкий партнёр Берлина - и это могло возыметь позитивные для Поднебесной последствия. Как и большинство наблюдателей, Чан Кайши ожидал, что борьба на Западном фронте примет затяжной характер, подобно Первой мировой. Однако май и июнь 1940 опрокинули все расчёты. Вермахт сенсационно разгромил французов, а также армии государств Бенилюкса за чуть более чем полтора месяца. Третий рейх добился оглушительной победы. И теперь, как казалось почти всем, кроме немногих самых прозорливых аналитиков, получил возможность диктовать условия мира с позиции европейского гегемона. В возможность длительного сопротивления англичан на рубеже лета-осени 1940 мало кто верил. Высадка на Альбион - рискованное дело. И всё же стратегически упорствующей Британии придётся признать новый порядок, установленный Германией.
Эхо ожидаемого триумфа немцев докатилось и до Азии. О его влиянии на японскую политику мы ещё будем говорить ниже. Что касается Китая, то там не могли не помнить о плодотворном сотрудничестве с Рейхом времён середины 1930-х. Чан Кайши знал: между Германией и Японией нет искренней теплоты. В конце-концов это читалось уже из особенностей заключения Пакта Молотова-Риббентропа, когда Берлин высокомерно проигнорировал Токио. Немцы просто искали побольше сильных союзников перед началом задуманной Гитлером большой драки. Но теперь она выиграна. Германия же на правах ведущей страны Старого света (а может и планеты) непременно захочет взять на себя роль глобального модератора. Почему бы не позволить немцам посредничать при разрешении китайско-японских противоречий? Берлину будет выгодно выступить гарантом границ и высшей инстанцией не только для Запада, но и для Востока. Важно лишь оказаться в глазах Рейха соизмеримой с Японией величиной, а не пренебрежимой малостью. И не раздражать лишний раз могущественного фюрера. При любых связанных с Германией комбинациях излишняя близость Поднебесной и СССР оказывалась опасной помехой. Берлин и Москва вроде бы налаживали сотрудничество, но инерция прежних отношений не могла просто взять и исчезнуть. Антикоммунизм Гитлера являлся вещью общеизвестной. Вот держа всё это в голове Чан Кайши и мог решиться на то, чего уже давно желал, только прежде не рисковал осуществить. Удар по КПК в глазах европейских правых делал диктатора более самостоятельной и в целом приемлемой фигурой.
И, однако, сделать последний шаг главком НРА боялся. Никаких движений в сторону Китая Третий рейх не предпринимал. 12 ноября 1940 Япония стала официальным и полноправным союзником Германии в рамках Берлинского договора. Одновременно также к ноябрю-декабрю обозначился провал люфтваффе, и неспособность немцев выиграть Битву за Англию, а также твёрдая воля Черчилля и стоящих за ним британских элит продолжать борьбу. В подобных условиях рвать с Москвой ради даже самых желанных химер было чересчур опасно.
Между тем на предательское нападение на отряд Е Тина и прочие недружественные (мягко говоря) шаги режима во второй половине января 1941 последовала ответная реакция КПК. Не имея однозначных инструкций по линии Коминтерна, они действовали сразу по нескольким направлениям. 18 января 1941 газета «Синьхуа жибао» в Чунцине опубликовала стихотворение Чжоу Эньлая, посвящённое вероломному нападению гоминьдановских войск на Новую 4-ю армию:
Большое зло, равного которому не знала история,
Учинено к югу от Янцзы в отношении Е Тина.
Почему среди членов одной семьи
Один поднял нож на другого?
Стихотворение было помещено на том месте газетной полосы, где должно было находиться изъятое цензурой сообщение об инциденте. Когда гоминьдановцы стали избивать газетчиков, продававших этот номер «Синьхуа жибао», то Чжоу Эньлай вместе с сотрудниками представительства 8-й армии (читай Компартии) в Чунцине сам стал продавать их на улицах города. 22 января 1941 КПК предъявила чунцинскому правительству «Двенадцать требований», среди которых были немедленное повсеместное прекращение военных действий политического террора против коммунистов по всей стране, освобождение Е Тина и восстановление его в должности командующего армией, возвращение захваченных во время инцидента со штабной колонной Новой 4-й армии пленных и оружия и т. д. Так как их публикация в газете «Синьхуа жибао» была запрещена цензурой, список требований стали распространять в форме листовок. Национальное правительство отмалчивалось, но в это же время вопросы начали задавать те, кому не отвечать было нельзя.
В связи с инцидентом с Новой 4-й армией посол СССР в Китае А.С. Панюшкин специально посетил Чана Кайши и заявил, что правительство Советского Союза интересует вопрос: будет ли он впредь продолжать вооружённую борьбу против Новой 4-й армии и 18-й армейской группы? Судя по описаниям, диктатор встретил заявление посла очень нервозно. Панюшкину пришлось трижды повторять вопрос, интересовавший советское правительство. В конце концов Чан Кайши заявил, что сделает всё от него зависящее, чтобы мирным путём урегулировать конфликт и не допустить развязывания гражданской войны, и попросил доложить об этом в Москву.
Потребовали от главкома НРА разъяснений и по военной линии. Прибывший в Чунцин в конце декабря 1940 года новый советский военный атташе (и главный военный советник) генерал-лейтенант В. И. Чуйков при первых же встречах с военным министром Хэ Инцинем и начальником генерального штаба Бай Чунси выразил своё недоумение «заранее спланированным нападением правительственных войск на Новую 4-ю армию, которая неплохо сражалась с японскими войсками». В беседах с другими ответственными военными работниками чунцинского правительства Чуйков недвусмысленно давал понять, что междоусобная война в Китае может привести к прекращению помощи Советского Союза. Так как в конце 1940 — начале 1941 годов СССР был единственной страной, регулярно снабжавшей Китай военными материалами, столь недвусмысленные угрозы произвели отрезвляющее воздействие на гоминьдановское руководство.
Параллельно Москва и ИККИ успокаивали как могли ЦК КПК. Нападение на Новую 4-ю армию вызвало бурю возмущений в Особом районе, и Мао Цзэдун был склонен использовать этот инцидент в качестве предлога для разрыва Единого фронта. Георгию Димитрову пришлось 4 февраля 1941 отправить специальную телеграмму в Яньань с просьбой о пересмотре позиции Компартии Китая. В результате давления, оказанного советским правительством и Коминтерном на руководителей как КПК, так и Гоминьдана, единый антияпонский фронт удалось сохранить. Формально. Реальность была несколько более тонкой. Масштабные боевые действия между НРА и верными Компартии соединениями прекратились в начале февраля 1941, хотя отдельные локальные стычки и продолжали вспыхивать. Однако Чунцин взял курс на намеренную минимизацию контактов с КПК. Особый район очутился в изоляции, 8-я армия и некоторые другие подразделения почти перестали организованно и регулярно снабжаться. Штаб НРА не учитывал их в своём военном планировании и не привлекал к каким бы то ни было операциям. Ячейки Компартии вне Особого района и некоторых прилегающих к нему регионов загнали в подпольное положение.
Особенно сильно обозначенные выше тенденции начнут проявляться во второй половине 1941. И причина вполне понятна: Чана Кайши с уже начатой им кампанией остановил страх лишиться материальной поддержки Советского Союза. Однако с середины весны она всё равно начала быстро сокращаться. А после 22 июня 1941 вскоре иссякла совсем. Вторая дата едва ли нуждается в пространных дополнительных пояснениях - с началом Великой Отечественной СССР и РККА потребовались все имеющиеся ресурсы для обороны собственных пределов. Что же касается весны 1941, то рубежом здесь служит 13 апреля - именно в этот день в Москве был подписан Советско-японский Договор о взаимном нейтралитете. Его значение для Восточной Азии можно с полным правом сопоставить с Пактом Молотова-Риббентропа для Европы - он принципиально менял ставший привычным расклад. В Поднебесной к Договору отнеслись предсказуемо негативно. Многие китайцы считали его предательским шагом со стороны Советского Союза. После вторжения вермахта в СССР обвинительный накал несколько поутих, но заданные в апреле 1941 параметры взаимоотношений в треугольнике Москва-Токио-Чунцин во многом сохранились до самого лета 1945.
Разумеется заключению Договора предшествовали крупные внутриполитические перемены и в Советском Союзе, и особенно в Японии. На последней нам необходимо остановиться более подробно, в том числе несколько отступив назад. Дело в том, что именно в период с сентября 1939 по середину-конец весны 1941 элиты империи Восходящего солнца приняли большую часть тех решений, которые сделали неизбежным вступление их страны во Вторую мировую на стороне Оси. Но продолжим по порядку. Ранее мы остановились на том, что двойной удар поражения под Халхин-Голом и Советско-германского Договора о ненападении на фоне не самого успешного развития противоборства с Китаем привёл к подрыву казавшегося незыблемым авторитета военной фракции. После небольшого переходного периода руководящую роль приобрела флотская фракция, глава которой - адмирал Мицумаса Ёнаи - стал 16 января 1940 премьер-министром Японии. Де факто влияние ориентирующейся на него группы стало определяющим ещё на пару месяцев раньше.
Кабинет адмирала Ёнаи практически полностью заморозил обсуждение возможного подписания формально обязывающего военного союза с Германией и Италией, которое муссировалось до событий конца августа – начала сентября 1939 года. В Европе Польша пала очень быстро, что, теоретически, свидетельствовало о силе немцев, но тот факт, что флаг со свастикой реял над покорённой Варшавой, решительно никак не влиял на стратегическое положение Японии. Западный же фронт сделался даже более статичным, чем таковой в Первую Мировую – и куда более инертным. В Токио могли предполагать следующие основные варианты развития событий:
- Длительная позиционная война, колоссальных масштабов битва на истощение, причём даже не столько армий, сколько экономик, где Англия и Франция имеют ощутимое преимущество за счёт колоний и в целом доступа на мировой рынок, тогда как Рейх можно достаточно надёжно блокировать с моря. Впрочем, сырьё может поступать из Советской России, что увеличит с течением времени зависимость Берлина от воли Москвы. Общий прогноз для Германии скорее неблагоприятный.
- Примирение сторон на почве некоего компромиссного соглашения, либо с целью совместного сдерживания начавшего проводить активную внешнюю политику СССР. Последнее было бы весьма выгодно для Японии.
- Попытка перенести борьбу из Европы вовне – на моря и в Азию с Африкой. Здесь Рейх столкнётся с объективными сложностями, связанными с относительной слабостью Кригсмарине. Теоретически, всё же, возможны какие-то операции, особенно в Северной Африке и на Ближнем Востоке, но от сферы интересов Империи это по-прежнему достаточно далеко.
- Наконец, возможно наступление той или другой стороны (всего вероятнее через Саар, если говорить о французах, и Бенилюкс, если вести речь о немцах, как некогда предусматривал План Шлиффена, а теперь диктуют линии Мажино и Зигфрида). Наименее вероятный из всех сценариев.
Легко можно видеть, что тесный альянс с Рейхом едва ли мог что-то принести Японии, тем более он не способствовал и решению главной, китайской проблемы. А вот превращение во врагов стран Запада было чревато, пусть и не сразу, но огромными опасностями – и в Китае, и в целом практически повсюду. В апреле 1940 Япония, разумеется, отметила и проанализировала опыт операции Везерюбунг – вторжения вермахта в Данию и Норвегию. Она продемонстрировала силу авиации в целом и воздушно десантных и воздушно-посадочных войск в особенности, показала, что на современном этапе развития техники внезапное хорошо организованное вторжение с моря и воздуха может позволить сломить сопротивление врага раньше, чем со всей остротой встанет вопрос о снабжении. И Япония учтёт и применит на практике эти идеи когда придёт время для ударов по Филиппинам и Малайе, Голландской Ост Индии и Новой Гвинее.
Но, в то же время, после Везерюбунга совершенно очевидной сделалась морская слабость Третьего Рейха. Кригсмарине могли успешно действовать только в двух случаях: либо когда германским морякам удавалось упредить англичан, либо когда их плотно поддерживали Люфтваффе. В противном случае Роял Нейви безоговорочно царил на морских просторах. Немецкий флот понёс весьма серьёзные потери: потоплены тяжёлый крейсер «Блюхер», лёгкие крейсера «Карлсруэ» и «Кёнигсберг», 10 эсминцев, артиллерийское учебное судно «Бруммер», 8 подводных лодок, миноносец, 11 транспортов и более 10 малых кораблей. Повреждения получили линейные корабли «Шарнхорст» и «Гнейзенау», карманный линкор «Лютцов», тяжёлый крейсер «Адмирал Хиппер», лёгкий крейсер «Эмден», артиллерийское учебное судно «Бремзе».
Несмотря на то, что Британия лишилась авианосца Глориес, в целом её потери, включающие в себя также 7 эсминцев и 4 ПЛ, были куда меньшими - особенно, относительно общей численности флота. В первое время после операций у берегов Норвегии Кригсмарине вообще оказался ограниченно боеспособным.
Всё это, мягко говоря, не особенно способствовало тому, чтобы Токио решился на подписание нового союзного соглашения с немцами. Особенно с учётом того, что во главе кабинета находился адмирал и в недавнем прошлом морской министр. Вообще период правления Ёнаи Мицумасы можно назвать временем последнего шанса для империи. Она уже сильно запуталась в китайском вопросе, да и не только в нём, но наряду с теми тенденциями, которые вели Японию к роковому финалу, были и противоположные. В начале 1940 сохранение нейтралитета в глобальном конфликте с опорой на значительную военно-морскую силу, постепенное разрешение проблем в Поднебесной, всё ещё могло сделаться реальностью. Япония не имела видимых противоречий ни с Рейхом, ни с Англо-французским альянсом, начала делать первые шаги в сторону нормализации отношений с Советским Союзом.
Не менее важными, собственно, и дающим возможность происходить всем этим внешнеполитическим переменам, были изменения во внутренней политике, настоящая смена внутригосударственного климата. Тайные военные общества стали ощутимо отходить в прошлое. Это вполне объяснимо с учётом того, что подавляющее большинство беспокойных молодых голов в офицерском корпусе сражались в Поднебесной – там им было решительно не до политики. Практически полностью ушло и поколение генералов, сочувствовавших группам заговорщиков и покрывавших их. Одним из последних титанов из их числа был отправленный в отставку после Халхин-Гола Араки. Если ещё недавно гражданские власти тряслись от мысли, что вооружённый путч может грянуть буквально в любую минуту, то теперь его вероятность была сведена до минимума, какого ещё не было с начала 1930-х.
Адмирал Ёнаи не был политиком, да и не хотел им быть. Но у него имелся весьма трезвый и рациональный взгляд на вещи со своей, военно-морской колокольни. Кроме того, он был чётко и последовательно готов отстаивать порядок и субординацию. Высшей же инстанцией являлся император, который по целому ряду свидетельств благоволил новому курсу, так как полагал союз с немцами предприятием рискованным. В общем и целом в политике стало куда меньше чрезвычайщины, постоянного хождения по натянутому канату, где чуть оступись - и последует страшный по последствиям взрыв. Наступала нормализация, причём широкие слои общества, ощущая её почти интуитивно, выражали происходящему своё сочувствие.
Будь у Ёнаи лишних полгода, а лучше год – и Япония могла бы стать другой страной. А главное - избежать той дороги, которая приведёт её ко 2 сентября 1945. В обществе, в системе власти намечались очень важные и мощные сдвиги. Вот только история не дала адмиралу этого времени…
В мае 1940 Германия нанесла решительной удар по Франции. Что было дальше - известно: блестящая реализация замысла «Среза серпом», окружение наиболее боеспособных сил союзников, экстренная эвакуация из Дюнкерка... 22 июня французы капитулировали.
А ровно месяц спустя - 22 июля 1940 окажется вынужденным капитулировать Ёнаи Мицумаса, который в этот день подаст в отставку с поста главы кабинета министров. Видя то, что происходит в Европе, армия вспыхнула, как сухой порох. На премьера обрушился настоящий шквал критики за те препоны, которые он ставил на пути у подписания будущего Тройственного союза. Теперь, когда Франция рухнула, все предвидели скорый конец войны. Третий Рейх господствовал в Старом Свете, он в самом скором времени станет решать, каким будет новое мироустройство, как некогда это решали прежние победители в Версале. Причём, если тогда они были истощены битвами, и победа в Первой Мировой далась крайне дорогой ценой, то теперь Германия раздавила своих врагов чуть ли не играючи, а значит может практически ни на кого не оглядываться в принимаемых решениях.
В прошлый раз, несмотря на то, что Японская империя была в числе стран, участвовавших в войне на стороне Антанты, недостаточно активная степень этого участия позволила расправиться с ней в Вашингтоне американцам и предателям-англичанам почти так же жестко, как с врагом. А что можно ожидать теперь? Италия в последний момент успела запрыгнуть в уходящий поезд - 10 июня 1940 она объявила войну французам. А японцы? Они после сентября 1939 подчёркнуто всё более и более дистанцировались от Рейха. Вдруг этого окажется достаточно для того, чтобы в китайском вопросе Гитлер встал на сторону Чана Кайши? Ведь контакты Китайской Республики с Берлином до 1937 года успешно и широко развивались...
Одним словом, армия стала не просто настаивать на скорейшем заключении союза с Германией - союза с победителем, но требовать этого в авральном режиме. Как можно скорее! Вся остававшаяся политически активной часть сухопутных ВС мобилизовалась для давления на правительство и решения этой задачи. Ёнаи же медлил. Как опытный флотский офицер он хорошо понимал, что вопиющее неравенство военно-морских сил англичан и немцев никуда не исчезло, что только если Лондон психологически, сам для себя признает поражение и смирится с ним - тогда да, войне вот-вот конец. В противном случае немцам придётся решать весьма нетривиальную задачу организации высадки на Британские острова - и очень сложно предсказать, чем подобный десант окончится. Да, есть факторы боевого духа, есть могучая авиация Рейха, но по всем морским канонам, всё равно велика вероятность победы Роял Нэйви. Кроме того, неясна была позиция Соединённых Штатов. Ёнаи уйдёт раньше, чем будет заключено знаменитое англо-американское соглашение «Эсминцы в обмен на базы», предшествовавшее ленд-лизу - это произойдёт 2 сентября 1940, но общее возможное направление развития событий адмирал угадывал верно.
Подпитываемые дополнительно США, военно-морские силы Британии делались для Кригсмарине образца 1940 совершенно непосильным соперником.
Одним словом, Ёнаи Мицумаса не желает спешить и не собирается менять своих взглядов относительно полезности для империи военного союза с немцами. Армия, излюбленным способом провоцирует правительственный кризис. Военный министр Сюнроку Хата подаёт в отставку, параллельно он - почти неслыханное дело в Японии, гласно, открыто, не стесняясь в выражениях критикует премьера, которого изображают трусом, а главное - едва ли не предателем и наймитом Запада. Тем не менее, Ёнаи был не из пугливых. В отличие от гражданских глав кабинета середины 1930-х он не боялся попыток покушения или переворота. Вернее, опасался, безусловно, но готов был принять меры. Исход борьбы оставался неопределённым, особенно с учётом того, что приближённые к императору элиты очень не хотели ренессанса всевластия военной фракции и, хотя и осторожно, благоволили к Ёнаи. Но тут... с критикой главы кабинета совершенно неожиданно начинает выступать и парламент. Те люди, на поддержку которых против армейцев и их всевластия, вроде бы, адмирал мог рассчитывать, били ему в спину! Лишившись, как ему казалось, какой-либо поддержки, а также неготовый из-за своего понимания офицерской этики, открыто использовать фактор силового давления ВМС, как это обыкновенно делали сухопутные командиры, 26-й премьер-министр Японской империи счёл за лучшее уйти.
Почему же совершенно роковым образом парламентарии неожиданно поддержали армейцев? Ответ на этот вопрос можно легко найти, если вспомнить, кто именно сменил адмирала Ёнаи на посту главы кабинета. Этим человеком был Фумимаро Коноэ, который, судя по всему, искренне считал, что совершил триумфальный камбэк в большую политику, а в реальности обрёк миллионы японцев на гибель и страдания.
Князь Коноэ располагал обширными связями среди парламентариев, так что спровоцировать выступление против не особенно утруждавшего себя обрастанием знакомствами и клиентами Ёнаи было нетрудно. Куда сложнее было добиться такого компромисса с армейцами, который гарантировал бы кресло премьер-министра. Цена могла быть лишь одна - незамедлительное подписание комплекса документов, оформляющих союз с Третьим Рейхом.
И она оказалась уплачена. Если ещё недавно японцы упорно отказывались от немецких предложений, то теперь стали бежать впереди паровоза, сделались главной движущей силой заключения Берлинского пакта.
Почти вся подготовительная работа была проведена уже в августе 1940, а 27 сентября стороны поставили на документах свои подписи.
Занятно, что даже в тексте документа Великая Японская империя стоит раньше, нежели Германия и Италия. Буква пакта помимо прочего провозглашала следующее:
Статья 1. Япония признает и уважает руководящее положение Германии и Италии в установлении нового порядка в Европе.
Статья 2. Германия и Италия признают и уважают руководящее положение Японии в установлении нового порядка в Великой Восточной Азии.
В соответствии же с духом документа Токио начал действовать даже раньше. Ещё при Ёнаи, вскоре после капитуляции Франции, 29 июня Япония заставила вишистов подписать соглашение о запрете провоза грузов в Китай через территорию Французского Индокитая, служившим для Гоминьдана одним из немногих оставшихся каналов связи со внешним миром. В общем и целом этого было достаточно для решения задачи применительно к борьбе с НРА. Более того, соглашение давало возможность прекратить малопродуктивные бои в Южной Гуанси, вывести оттуда войска, которые прежде пытались пробиться к границе с Индокитаем, что японцы даже успели начать делать до того, как грянул политический кризис, изменивший прежние расклады.
Теперь же всё было по-другому. Армейцы, политические и бизнес элиты обратили внимание на то, что после немецких побед в Европе, в Азии громадные колониальные владения побеждённых вермахтом держав оказались почти бесхозными. В первую очередь, конечно, речь шла о Голландской Ост-Индии, но королева и правительство Нидерландов были в своё время эвакуированы в Лондон и продолжали, таким образом, войну с Германией в союзе с англичанами. Прямой удар по их владениям мог с высокой степенью вероятности означать втягивание Японии в вооруженное противостояние с Британской империей. Французы же из войны вышли, так что там свобода рук была куда как большей. Так, во всяком случае, мыслили в кабинете Коноэ в сентябре 1940.
22 сентября 1940 между Францией и Японией под мощным силовым давлением последней было заключено соглашение о размещении японских войск в Северном Индокитае. Японцы получили право базирования и транзита до 6000 военнослужащих. Уже через день была осуществлена их высадка в Хайфоне, одновременно началось выдвижение войск в Индокитай из оккупированного японцами Южного Китая. Практически сразу договорная численность оказалась на порядок превзойдена и, тем самым, документальная основа японских действий в общем и целом нарушена. Происходило вторжение, вооружённая агрессия. Именно так это оценили французы и на месте, и в Европе. Отдельные части оказали японцам вооружённое сопротивление, хотя, конечно, оно оказалось достаточно слабым в силу разрозненности и неподготовленности колониальных войск. 23 сентября вишистская Франция обратилась к правительству Японской империи с протестом против нарушения условий соглашения. Однако уже 26 сентября две японские дивизии завершили размещение на севере Индокитая.
27 числа, как мы помним, был подписан Берлинский пакт. Совокупность действий сентября 1940 и подписала Японской империи приговор. Исходя из них, в самом скором времени в США будет принят ряд решений, которые запустят процесс, точка в котором окажется поставлена в сентябре 1945.
Имеет смысл теперь кратко взглянуть на положение дел в мире с точки зрения Соединённых Штатов. К концу 1930-х, наконец, страна полностью оправилась от последствий Великой депрессии и готовилась к мощному рывку вперёд. Прежде всего, чтобы не перегревать опять внутренний рынок, благо совсем свежий опыт наглядно показал, чем это может грозить, США нуждались в рынках сбыта. Проблема заключалась в том, что традиционная сфера влияния в Латинской Америке, была недостаточна для решения задачи. Требовалось нечто большее, иными словами, часть тех рынков, которые, в первую очередь, находились под контролем европейских государств.
Теоретически для мощнейшей экономики мира это было не столь значительной проблемой - заградительные меры Англии, Франции и других стран-колониалистов показывали себя все менее и менее эффективными, но имелся нюанс. Помимо Штатов в мире было ещё две быстрорастущих экономики, которые могли съесть тот кусок, на который рассчитывал Вашингтон. Советский Союз и Германский Рейх по большинству экономических показателей уверенно делили второе место на Земном шаре. Пока что их хозяйство существенно уступало таковому у Соединённых Штатов, но вот беда - темпы роста были выше, причём заметно. Уже прямое экономическое состязание по этой причине имело известную степень неопределенности. Но было и ещё кое-что. Самым большим страхом американцев являлось объединение Старого Света в более или менее цельный хозяйственный организм. В какой-то момент экономическое, или же военно-политическое могущество той или другой из стран, идущих под вторым номером, могло оказаться достаточным, чтобы занять ведущее положение в континентальной Европе. И вот это бы было уже крайне серьёзно. Подобную мощь Штаты едва ли сумели бы превзойти не только в среднесрочной, но и в долгосрочной перспективе. Даже в наше время, после Второй Мировой и всех её тяжелейших последствий для Европы, после многолетнего раскола Германии, в том числе и хозяйственного, ВВП Евросоюза, если рассматривать его в целом, превосходит таковой у США (хотя, благодаря «блистательной» экономической политике ЕС это скоро может измениться).
Впрочем, угроза долгое время выглядела достаточно блеклой – казалось, что всё естественным путём разрешится к вящей выгоде Америки. Два ключевых конкурента сцепятся друг с другом в войне, да такой, с учётом их идеологий, что только клочки полетят по закоулочкам, а победитель выйдет из неё почти столь же истощённым, сколь и проигравший. К этому всё шло начиная с Гражданской войны в Испании, а по большому счёту – с момента прихода Гитлера к власти в 1933. Его, в общем-то, и терпели, исходя из перспективы превращения Рейха в таран против большевиков. В конце же этой новой большой войны вновь, как в Первую Мировую, могли появиться США – и продиктовать измождённым дерущимся свою непреклонную волю относительно будущего устройства мира.
Но в августе-сентябре 1939 что-то в этой стройной схеме замкнуло. Германия начала войну, но не с Советами, а с Англией и Францией. Это было… неприятно. Победа бывшей Антанты, а она представлялась более вероятной, грозила Вашингтону потерей контроля – в первую очередь над Францией. Если после ПМВ её удалось удержать – совместно с Лондоном и из последних сил – от того, чтобы она установила границу по Рейну и полностью, до нитки разграбила проигравших немцев, на сей раз подобный номер едва ли прошёл бы. Без Рейха же, существующего в той или иной форме как мощная держава, французы, с опорой на военную силу достигали политического господства на континенте. Это ещё не синоним экономического – хозяйство Третьей Республики было слабее, нежели у Германии, или СССР, но всё равно не самая лучшая возможность.
Всё же, более вероятным в Вашингтоне виделся сценарий повторения Первой Мировой – даже более точного и, так сказать, «дословного», нежели вариант Советско-германской схватки: долгая, кровавая и изматывающая позиционная война, в которой Англия и Франция постепенно начнут брать верх, но очень многим ради этого пожертвуют. И, опять же, в какой-то момент, главное – не упустить его, наступит минута выхода на сцену дядюшки Сэма…
То, что случилось в мае-июне 1940, стало для Штатов таким же шоком, как и для Японии. Хотя нет – куда большим. Франция не просто проиграла. Она потерпела такой полный крах, что вообще выбыла из игры как значимый фактор. И был очень большой риск, что англичане скоро последуют за ней. Или заключив более-менее свободный и почётный мир с Берлином, если упёртый Черчилль уступит своим политическим соперникам, или принужденная немцами силой. Если же это произойдёт, то тогда… катастрофа. Рейх быстро и решительно, как он действовал всегда, переформатирует экономику Старого Света под себя, дополнительно получит ресурсы с Ближнего Востока, а также из СССР (ещё один крайне тревожный звонок – нарастающее сотрудничество с Москвой) – и… Прямое военное противостояние с такой армией, как вермахт образца 1940, было для США заведомо проигранным, особенно с исходной задачей с нуля завоевать себе плацдарм по другую сторону Атлантического океана. Остаётся только экономика. А там шансы, хотя и получше, но тоже довольно скромные.
Что делать!? Только одно – немедленно и всеми доступными способами поддерживать способность и волю Лондона к сопротивлению. Но вот беда: возможности помогать англичанам, не объявляя войну Германии, весьма ограничены. При заключении упоминавшегося договора «Эсминцы за базы», президенту на пару с Госдепартаментом уже пришлось показывать чудеса эквилибра, обходя Акт конгресса о нейтралитете. Самые широкие массы граждан США были в 1939-1940 годах однозначно настроены решительно против вовлечения страны в какую-либо войну! Всё, что остаётся – всевозможные оружейные сделки на льготных для британцев условиях. Но будет ли этого достаточно? Едва ли. Остаётся только две вещи: молиться, что появится некий повод, вроде потопления Лузитании в прошлую войну, который взорвёт общественное мнение, а также всеми силами ограничивать способность немцев пользоваться неевропейским сырьём, поддерживая английский флот (иногда – прямо нарушая международное право относительно статуса нейтральной державы), который будет блокировать всякий ввоз морем в порты захваченной нацистами Европы.
И вот тут, неожиданно, очень важной становилась Япония – обладательница могучих ВМС, при этом как ранее крепившая свои связи с Германией, так и теперь разворачивающаяся к ней лицом. Подписание Тройственного пакта и действия в Северном Вьетнаме решили дело: с сентября-октября 1940 Соединённые Штаты начинают рассматривать империю Восходящего солнца как союзника Гитлера – и своего вероятного противника.
Что же американцы предприняли? Ответ прозвучит очень знакомо - они ввели санкции. Примеры санкционного давления на империю Восходящего солнца уже имелись в прошлом - и Токио в общем и целом достаточно успешно с ними справлялся. Но на этот раз кое-что изменилось. Международная торговля имела для Японии критическую важность. В этом смысле глобальный военный конфликт, даже безотносительно распределения ролей и результатов, был экономически невыгоден ей. На начало осени 1940 года морская торговля со Старым Светом практически полностью прервана английскими ВМС, за исключением стран Пиренейского полуострова, Балкан, Советского Союза и, конечно же, самой Англии. В свою очередь всё, что идёт в Британию, пытаются отправлять на дно «акулы Дёница». Из крупных торговых партнёров, таким образом, практически выбывают для Японии Германия, Италия, Франция, ну и, до некоторой степени, Британия, так как с ней можно вести дела не только через Метрополию, но и через Гонконг, Сингапур и Индию, откуда товары пойдут уже на английских кораблях. Так или иначе, убытки уже выходят довольно заметные, причём они ничем не компенсируются. Если во время Первой Мировой воющие страны (главным образом Российская Империя) размещали в империи Восходящего солнца военные заказы, то теперь никто приобретать японское оружие не спешил. Несомненно, ключевым партнёром для Японии являлись Соединённые Штаты. Так было прежде — и с тех пор их значение лишь ещё более усилилось...
Главное же - санкции теперь носили принципиально иной характер. Если раньше они были во многом формальными, то сейчас били по больному и с размаху. Итак, 26 сентября 1940 - в тот же день, когда завершился захват Северного Индокитая, Соединённые Штаты вводят эмбарго на вывоз в Японию некоторых видов стратегического сырья, в первую очередь железа и металлического лома. Под угрозой разом оказывается вся металлургия империи - и все отрасли, связанные с ней, то есть весь тяжпром, и, разумеется, военпром. Одно это решение уже в известной степени поставило под вопрос будущее японской стратегии истощения в войне с Китаем. Могло оказаться так, что как раз возможности заводов Японии выпускать адекватное задачам количество боеприпасов истощатся первыми - и тогда или жесткое нормирование, постоянное недоедание в отношении боепитания, а ведь только артиллерия и авиация позволяли компенсировать преимущество НРА в живой силе, или риск оказаться прямо посреди какой-нибудь крупной битвы, вроде Зимнего наступления, без снарядов вообще...
Также США остановили поставки в Японию самолётов, металлообрабатывающих станков и авиационного бензина. Затем за оставшуюся часть 1940 года последовало постепенное лицензирование вообще всего американского и английского экспорта в Японию. Иными словами, была подготовлена правовая и организационная почва для установления режима тотального эмбагро. При этом, согласно предварительным расчетам японского Планового комитета правительства по мобилизации материальных ресурсов, сделанным летом 1940, 80% всех сырьевых ресурсов, используемых экономикой империи, подлежат поставке с территорий, находящихся под контролем Британии или Америки!
Если бы война в Европе вдруг окончилась, то эти шаги администрации Рузвельта не имели бы принципиального значения для империи Восходящего солнца. Всего вероятнее, они почти сразу были бы в этом случае отменены. Вот только Вторая мировая совершенно не желала завершаться. Сентябрь 1940 стал временем наивысшего накала в воздушной битве за Англию. С 24 августа по 6 сентября немецкая авиация совершала в среднем по 1000 самолето-вылетов в день, нанося удары главным образом по английским аэродромам. С 7 сентября было принято стратегическое решение (как показала практика - ошибочное) перенести основную тяжесть ударов на города и инфраструктуру. 12 октября 1940 - дата операции Морской лев - десанта на Британские острова, была перенесена на 1941 год, причём без указания более определённого времени. В ноябре-декабре ОКХ интенсифицирует разработку планов удара вермахта на восток - против СССР, а 18 декабря 1940 Гитлером будет подписана Директива №21, утверждавшая вариант, известный под кодовым названием Барбаросса.
В Токио, конечно, этого знать не могли. Зато там не могли не видеть того факта, что Британия исполнена решимости драться - и начинает наносить достаточно ощутимые контрвыпады в тех сферах, в которых она сильна. Постепенно разворачивались стратегические бомбардировки Германии: первый крупный налёт Королевских ВВС на Берлин состоялся 26 августа 1940, а к концу года общий урон от английских налетов стоил столице Рейха примерно 200 убитых и до 1800 разрушенных зданий. 12 ноября 1940 в ходе удара по морской базе в городе Таранто Роял Нэйви вывел из строя основные ударные силы ВМС Италии. 16 сентября 1940 иссякла и замерла развернувшаяся было атака итальянцев на Египет, а позднее, 9 декабря 1940 англичане начнут так называемую операцию Компас - контрнаступление, которое завершится тотальным разгромом 10-й итальянской армии и пленением 115 000 человек.
В целом у Муссолини дела явно не задались - предпринятое им 28 октября 1940 вторжение в Грецию окончилось позорным провалом: Элладу не только не удалось захватить, но ещё до начала 1941 года греки сумели перейти в контратаку.
Одним словом, оказалось, что союзники Японии могут терпеть и неудачи, причём довольно болезненные. При этом, ни немцы, ни, тем более, итальянцы не могли как-либо облегчить Императорской армии её борьбу в Китае, или ослабить воздействие экономического давления Штатов. Стала складываться весьма неприятная для Японии ситуация фактической изоляции в окружении стран разной степени враждебности: CCCР, Китайская Республика, Британия (Малайзия), США (Филиппины).
В это самое время премьер Коноэ добивается (причём не с первого раза - на флоте его попросту презирают после той роли, которую он сыграл в падении Ёнаи) встречи с командующим Объединённым флотом Ямамото, на которой тот и произносит свою знаменитую фразу относительно будущей войны с США:
Если мы получим такой приказ на это, то я гарантирую цепь побед в течение первых шести месяцев, но абсолютно не уверен, что произойдет, если все затянется на два или три года. Сейчас уже слишком поздно что-либо делать с Трехсторонним пактом, но я по крайней мере надеюсь, что вы сделаете все возможное, чтобы избежать войны с Америкой.
Остановимся пока даже не на ответе Ямамото. Для начала нас интересует сам вопрос. Коноэ, при всех его недостатках, не был ни националистом, убеждённым в превосходстве японского духа до степени шапкозакидательства, ни кровавым маньяком, готовым с бухты-барахты атаковать даже заведомо сильнейшую державу. Уже первые следствия новой торговой политики Штатов так обострили положение, что война оказалась в числе дискутируемых вариантов, встала на повестку дня. Пока - как самая крайняя мера. Вариант, который нужно на всякий случай рассмотреть - и тут же отложить куда-нибудь подальше. Но это - пока что. Уже скоро мыслить её будут в категориях неизбежного рока, фатума империи. Пока было неясно, что Вашингтон хочет получить взамен за снятие санкций. Когда же этот вопрос прояснится, станет понятно, что Японию ждёт или бой не на жизнь, а на смерть, или позор.
Несколько слов стоит сказать и о силовом давлении США. Всем известно, что Япония атаковала основные силы Тихоокеанского флота Соединённых Штатов в Перл-Харборе. Существенно меньшему количеству людей - что они, эти силы, оказались там менее чем за год до декабря 1941, когда в начале того же года распоряжением президента Рузвельта их перевели туда из прежде бывшего основной флотской базой Сан-Диего. Вполне недвусмысленный посыл. Вашингтон ставил красную черту для практически любых силовых действий империи где бы то ни было на Тихом океане, перейди она которую вооруженное вмешательство американских линкоров делалось более чем вероятным сценарием. Причем достаточно оперативное. К лету 1941, когда вопрос встанет крайне остро, в Токио были уверены на 100%, что янки не допустят захвата Голландской Ост-Индии и её ресурсов и, в случае попытки, нанесут мощный удар на море, а затем и в воздухе.
Возвращаясь к советско-японскому Договору о взаимном нейтралитете, первые переговоры об оформлении подобного документа начались ещё в июле 1940 – при позднем Ёнаи, незадолго до падения кабинета адмирала, отвечая его общей генеральной линии на максимально надёжное предохранение Империи от втягивания в мировую войну, особенно – на чужих условиях. Впрочем, тогда очень мало что удалось успеть, а вскоре тема и вовсе ушла с повестки дня, полностью уступив место Тройственному пакту и отношениям с Рейхом. Тем не менее, в начале 1941 в руководящих кругах Японии интерес к формально-юридическому улаживанию противоречий с СССР возрождается вновь. Давление Штатов оказывается реальным и весомым, война не желает оканчиваться, фронт в Поднебесной, как казалось после Битвы 100 полков, и не думает становиться тихим.
Принципиально важно понимать – в Токио ничего не знали о Барбароссе и решении, которое принял Гитлер ещё в 1940 году, потому что тот, даже не то чтобы не доверяя союзнику, но просто не считая его достаточно значимым фактором, не пожелал ради него рисковать нарушить режим секретности. Крупная ошибка фюрера. Берлин даже весной 1941 (а первоначально датой старта Барбароссы значилось, напомню, 15 мая 1941 года – и только невозможность своевременно вернуть на восточный рубеж часть войск, экстренно задействованных в боях на Балканах, заставила перенести её чуть более чем на месяц) не счёл нужным информировать империю ни о своём решении порвать с Советским Союзом как таковом, ни, тем более – о конкретных сроках, масштабах и форме предполагаемой операции. Что видели японцы? Они наблюдали резкое, а главное, как казалось, вполне основательное, базирующееся на сходстве интересов в целом ряде вопросов, сближение ранее категорически не желавших друг друга выносить государств. С августа 1939 по начало весны 1941 в мире поменялось очень многое, но этот тренд – остался. Так почему бы Японии – союзнице Рейха, не попробовать пойти тем же путём и не прийти к компромиссу с Советским Союзом?
Что это могло дать? Прежде всего – безопасность. И без американских санкций война с СССР гарантированно была бы долгосрочной и изматывающей. Теперь же – заведомо катастрофической. Танковые клинья русских сразу вторгались в главную ресурсную базу Империи – Маньчжурию. Этот факт, в сочетании с масштабом возможных боёв – и материальных затрат в них – делал всеобъемлющий кризис поставок и снабжения для Императорской армии вопросом буквально одного месяца, а то и меньше. С чисто оперативно-стратегической точки зрения имелся риск в случае выхода советских ударных групп на оперативный простор перехвата ж/д линии, снабжавшей Северокитайский фронт, а затем наступления ему в тыл – об этом мы уже говорили в одной из предыдущих частей. При борьбе против Советского Союза почти исключенным из решающих сражений оказывался такой могучий козырь империи, как флот. В общем, контригра за Японию в описываемом выше варианте крайне слабая: основная надежда – вмешательство Рейха на Западе.
А что если его не будет? Вдруг Германия, как она это уже сделала летом 1939, проигнорирует японцев, сочтя отношения с Москвой более ценными? До Токио доходили слухи о том, что некоторые политики в Рейхе вынашивают идею вовлечения СССР в единый фронт против Британии (некогда такие замыслы действительно циркулировали в руководстве Германии всерьёз, затем, после окончательного утверждения Барбароссы, это стало частью комплекса дезинформации, вот только японцам об этом никто сообщить не удосужился). Вдруг Советский Союз посчитают более ценным союзником – и сдадут Японию? От мысли о том, чтобы самостоятельно атаковать СССР, в империи отказались уже давно. Тот же Халхин-Гол реализовывался в своё время исключительно в надежде на коалиционную борьбу с большевизмом – и был решительно и окончательно свёрнут, когда стало очевидно, что её не будет. В реалиях весны 1941 это и вовсе смотрелось как изощрённый способ самоубийства: одновременное противостояние в полной изоляции Советскому Союзу, Китаю и США. Опыт тех же немцев показывал – гораздо легче и скорее можно получить советские сырьевые ресурсы не путём сражений, но мирными торговыми соглашениями. А Япония в ресурсах нуждалась как в воздухе.
Тут стоит отметить, что непосредственно подписанию Пакта предшествовала беседа между министром иностранных дел Империи Мацуокой и Сталиным 12 апреля 1941, когда было достигнуто согласие по ряду спорных вопросов. Каких? В первую голову Япония отказалась от старого требования продать ей (причём за ею же определённую сумму) Северный Сахалин в обмен на обещание поставки 100 000 тонн нефти. Да, это требование было уже почти что данью политической традиции, заведомо неисполнимым, как сейчас – претензии на Курилы, реликтом периода слабости СССР и неопределённости его позиций начала 1920-х. Но вот как раз отход от него – это уже довольно весомый, очень громкий и наглядный шаг, свидетельствующий, что в Токио хотят нормализации отношений (сравни, опять же, с тем, что в наше время Япония вдруг объявила бы, что готова рассмотреть отказ от претензий на Курилы). Кроме генеральной смены линии по Сахалину, японцы отказывались от вполне материальных активов – концессий, вытребованных силовым давлением в те же 1920-е, целого комплекса торгово-экономических прав и привилегий. Крупный объём чёрного золота прямо сейчас оказывается предпочтительнее неопределённых выгод будущего. Нефть уже рассматривается как дефицитный ресурс, который может в скором времени стать критически слабым звеном военной экономики страны, да и в целом её хозяйства. А ведь это – ещё до Штатовского эмбарго!
Ну и, наконец, безусловно, фактором в пользу Пакта была тихая надежда на то, что подписанная бумага окажется сочтена в Москве всеобъемлющей, полностью снимающей комплекс противоречий между странами – и это приведёт к резкому (а лучше полному) прекращению потока советской помощи Китайской Республике. В рамках войны на истощение и весьма туманных её перспектив после вмешательства Америки, которое могло вызвать в дальнейшем, а кое-где – уже почти незамедлительно привело к ресурсному голоду в промышленности Империи, высыхание главного русла оружейных поставок в Поднебесную могло стать не просто важным, но решающим фактором будущей победы.
Зачем искать соглашения с Москвой потребовалось Империи – понятно. А с какой целью на это пошёл СССР? Представляется сомнительным традиционное объяснение мотивации советской стороны – дескать Пакт с японцами был средством обезопасить себя от войны на два фронта в случае атаки Германии. В первую очередь по той причине, что, как только дело реально дойдёт до вооружённого конфликта с Третьим Рейхом, никто не сможет дать гарантии, что Токио будет его соблюдать. Даже с чисто юридической точки зрения есть коллизия, противоречие между Тройственным пактом и договором, подписанным в Москве – обязательства, которые там и там берёт на себя Империя оказываются взаимоисключающими. Во вторых же, безусловно, куда более действенным, нежели любые бумаги, фактором было наличие на Дальнем востоке мощных контингентов РККА. Вплоть до начала операции Тайфун и немецкого наступления на Москву концентрация их продолжала оставаться там более чем значительной. 15 сентября 1941 в дополнение к Дальневосточному даже будет сформировано управление Забайкальского фронта. Советский Союз так и не смог вследствие Пакта перебросить все силы на Запад, в Европейскую часть страны, оголив границу с Маньчжоу-Го, да и не рассчитывал на это.
Много более вероятным представляется, что нормализация отношений с Японией должна была как раз таки помочь избежать войны с Рейхом. В конце 1940- начале 1941 стало понятно, что в скором времени в Берлине будет принято некое принципиальное решение по дальнейшему выстраиванию отношений с Советским Союзом. Условия, при которых в августе 1939 заключались Молотовым и Риббентропом как открытые, так и секретные договорённости, изменилась радикально. Доказавший свою огромную силу, полностью отмобилизованный и имеющий боевой опыт вермахт был в большей части (даже если верить в то, что Германия продолжает подготовку операции Морской лев – в десанте в Англию предполагалось задействовать не свыше 250 000 человек) свободен для действий на континенте – один этот факт создавал известную неопределённость и угрозу. Тройственный пакт повторял по составу участников и структуре Антикоминтерновский, который очевидным образом был направлен именно против СССР. Позиция Италии, которая по всем показателям являлась слабейшим из союзников, а также не имела границ с Советским Союзом, Москву беспокоила в меньшей степени. С Германией, как будто, не было ярко выраженных противоречий: отсутствовали территориальные претензии, не было принципиального экономического противостояния. Напротив, видимо нарастали торговые обороты, причём к ощутимой выгоде той и другой стороны – и, стоит добавить, продолжался этот процесс едва не до самого 22 июня.
Япония же многие годы имела крайне натянутые отношения, если не сказать большего, с Советским государством, только в 1938-1939 дважды оказывалась на грани войны с ним – и ни один из тех факторов, которые породили Хасан и Халхин-Гол, кроме, может быть, общей изоляции СССР и настороженно-враждебного отношения к нему со стороны тогда ещё могучих англичан и французов, не был изжит и преодолён. Что если новый инцидент вдруг прорвётся таким громом, что перед Берлином встанет выбор – или признавать ничтожность Тройственного пакта, или вписываться в схватку за японцев? Вот какого развития событий можно было гарантировано избежать, подписав договор о нейтралитете.
Итак, обе стороны по весьма весомым причинам желали бы улучшить отношения друг с другом и оформить это специальным документом. Не удивительно, что дела пошли достаточно быстро – почти так же, как некогда у Молотова и Риббентропа в августе 1939. Пакт вышел очень коротким – всего-навсего 4 статьи, из которых главная – 2-я:
“В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта”.
Дополнительно к тексту были согласованы в рабочем порядке вопросы о признании МНР со стороны Японии и Маньчжоу-Го со стороны СССР. В конце марта 1941 министр иностранных дел в правительстве Коноэ - Ёсукэ Мацуока был в Берлине, где зондировал почву относительно того, как возможное примирение с Москвой будет воспринято в Рейхе. Ничего определённого он там не добился, но и ни одного явно негативного сигнала не получил. И, без возвращения домой, уже в начале апреля он приступает к согласованию с советской стороной ключевых положений, а 13, как мы помним, ставит свою подпись на оригинале Пакта. Впечатляющая скорость!
Любопытно, к слову, что как раз Мацуока был одним из наиболее резких противников его заключения, а затем, после начала Великой Отечественной – соблюдения. Кадровый дипломат с просто таки громадным сроком нахождения на службе – с момента окончания ещё в 1900 году юридического факультета Орегонского университета он был непрерывным, т.е. к апрелю 1941 – уже более чем в 40 лет продолжительностью, Мацуока был на удивление радикален в своих националистических взглядах. Возможно, по этой причине никогда, за исключением подписания Тройственного пакта и Пакта о нейтралитете, он нигде не блистал на международной, или внутренней арене, а после того, как кабинет Коноэ частично ушёл в отставку в июле 1941 (об этом подробнее будет сказано ниже), вовсе почти не участвовал в политике до самого 1945.
Интересно и то, как Пакт был воспринят в мире. Германия и Италия отреагировали на него сдержанно-негативно. Заключенный в середине апреля 1941, он де факто гарантировал, что в июне того же года Японская империя окажется не готова к вступлению в войну с советами, даже если того и захочет. Это было плохо, но не настолько, чтобы оповещать японцев о Барбароссе, тем более, что резкий отыгрыш Токио назад наверняка сильно насторожил бы Москву. С крайней озабоченностью договор был воспринят в США и Великобритании. Особенно лютовал Вашингтон. Развернись на полную катушку ресурсные поставки японцам из СССР – и вся их политика экономического удушения Империи летит к чёрту. Больше того, Пакт был воспринят как сигнал, что и между Советским Союзом и Берлином удалось достигнуть взаимопонимания. А вот это - возможность, что война русских с немцами так и не начнётся, было уже очень опасным. Администрация Рузвельта до того разнервничалась, что не придумала ничего лучше, как ввести против СССР торговые санкции наподобие тех, которые они ввели после заключения за два года до того пакта о ненападении с Германией. В прессе при этом советско-японский договор рассматривался как сильный удар по американской дипломатии. Кроме того, американцы опасались за судьбу военной помощи китайцам — в то время основная поддержка Китаю шла из СССР. В самом Китае новости о договоре вызвали сильное разочарование, многие восприняли его как предательство. Чан Кайши был убеждён, что если в ближайшее время не начнётся война между Японией и Америкой, или, как минимум, не будет открыт канал поставок от западных союзников, равносильный тому, который работал в 1938-1940 в Туркестане, то он пропал.
Советское правительство в конце апреля-начале мая 1941 успокоило главкома НРА, заверив что оно не собирается сокращать оказываемую его стране помощь. Сложно сказать, как оно было бы на самом деле. В начале июня, судя по всему, поток ещё не пересох, но заметно сократился. Однако после 22 числа все прежние обещания и договорённости разом стали неактуальными - с началом войны с Германией военные поставки в Китай прекратились, и советники были за оставшуюся часть 1941 года отозваны домой, где некоторые из них, например генерал Чуйков, сыграют видную роль и прославятся на фронтах Великой Отечественной.
Для китайского диктатора конец весны и лето 1941 были очень сложным временем. Чан Кайши тяготился зависимостью от СССР, его не устраивала глубина вмешательства Москвы во внутренние дела Поднебесной и особенно - неизбежная заинтересованность Советов в сохранении тесного альянса с Компартией. Если бы у Китайской Республики появились бы иные партнёры, готовые компенсировать своими поставками слабость военпрома и в целом индустрии Поднебесной, главком НРА с радостью отказался бы от помощи великого северного соседа. Как минимум - продемонстрировал бы свою готовность к этому и переопределил параметры взаимодействия Чунцина и Москвы. Теоретически шанс на подобное развитие событий существовал. Логика мировой войны вела к охлаждению отношений англосаксонских держав и Японии, черты последней уже ощущались в воздухе. Но спешка могла оказаться для Китая чрезвычайно опасной. Порвав с СССР раньше времени, диктатор, ошибившись со сроками вовлечения США в войну, оказывался бы на голодном пайке с самими тяжелыми последствиями для вооруженных сил Республики. А ведь есть ещё фактор логистики. Маршрут из Советского Союза - не теория, он существует и действует. Чан Кайши ради диверсификации источников получения ресурсов ещё в 1937-1938 годах отдал приказ начать работу по сооружению магистрали в Британскую Индию - и со стороны Поднебесной к 1941 работа в основном оказалась завершена. Но по ту сторону границы сделали крайне мало. Транспортная инфраструктура Северной Бирмы оставалась крайне недоразвитой. Плюс политика - 18 июля 1940 Великобритания вообще на 3 месяца прекратила эксплуатацию дороги под дипломатическим давлением Японии. Чтобы довести поступления вооружений по южному маршруту до северного, советского уровня, потребуется существенный срок даже при самом искреннем обоюдном стремлении сторон. Пока американцы (а Британия связана слишком многими собственными фронтами, чтобы интенсивно снабжать Китай) наладят перевозки своих грузов через Тихий океан в Малайю и Бирму, а оттуда - в Поднебесную, пройдёт минимум полгода, а всего вероятнее - в два-три раза больше.
Соответственно, даже после подписания советско-японского Договора Чан Кайши был вынужден задабривать СССР. Начало Великой Отечественной подвесило Китай над пропастью. В конце июля 1941 главком НРА никак не мог знать о Перл-Харборе. Всё больше сигналов свидетельствовали об обострении американско-японских отношений. Но вдруг война начнётся только в 1942? Или Вашингтону вообще удастся как-то договориться с Токио - причём разменной монетой наверняка выступят как раз китайские интересы? Диктатор не без оснований полагает, что ему следует быть крайне осторожным. Не расходовать лишний раз бесценные ресурсы, ничем не рисковать, не провоцировать Императорскую армию и вообще кого-либо избыточно резкими действиями. Соответственно минимизируется активность НРА. Поднебесная, и прежде двигавшаяся по этому пути, окончательно принимает предложенную японцами стратегию борьбы на истощение, «экономной» войны. Если та или иная операция, пусть даже успешно начавшаяся, в дальнейшем сталкивается с упорным вражеским сопротивлением, а факторы, первоначально дававшие преимущество наступавшим, оказываются исчерпанными, то атаку не пытаются форсировать, крайне редкими становятся решительные и крупномасштабные штурмы. Не столько добиться победы, сколько уверенно избегать поражения – вот девиз, который будет характеризовать противоборство не только в 1941, но и ещё почти 2 ближайших года. Экономить людей, технику, снаряды.
Это, конечно, не означало, что боевые действия вообще прекратились. Разумеется, фронт не замер, не настало полное и окончательное торжество позиционной статики – для этого всё же слишком изрезанной была линия его начертания и слишком мала насыщенность войсками. Поле для манёвра, а значит и для того, чтобы ловить шансы, у генералов, по-прежнему готовых на риск и активность, оставалось. В конце января 1941 японская 11-я армия в составе 3-й, 4-й, 15-й, 17-й, 39-й и 40-й дивизий и целого ряда отдельных бригад и иных соединений попыталась повторить в общих чертах манёвр, который так удачно был реализован немногим менее года назад в ходе битвы за Цзаоян и Ичан. Та, как мы помним, была своеобразной оперативного масштаба ловушкой-провокацией. Но китайцы уже не в первый раз продемонстрировали, что учатся быстро и не позволят дважды обводить себя вокруг пальца одним и тем же трюком. Войска перед фронтом атакующих на сей раз расступились почти без сопротивления, предоставляя свободную дорогу для 11-й армии в потенциальный обширный котёл. Генералу Ваитиро Сонобе, руководившему ударом, стало понятно, что китайские группировки на флангах продвигающихся на запад сил 11-й армии успеют перейти в наступление и сомкнуться позади слишком зарвавшихся японцев раньше, чем сами, в свою очередь, окажутся под мощным воздействием Императорской армии, как то было в 1940-м. В итоге пришлось организовывать бесславное отступление, завершившееся к 1 марта, причём в арьергардных боях японцы понесли довольно заметные потери. Суммарно в ходе боёв за Южную Хэнань они лишились до 9000 человек убитыми и ранеными (впрочем, это – по китайским данным, которые наверняка являются существенно завышенными). Очень похожим образом всё повторилось, когда начиная с 14 марта 1941 та же 11-я армия попыталась нанести повторный удар чуть в другом направлении, в основном – по 19-й армии НРА в районе Шанггао. Здесь сражения, так же закончившиеся организованным отступлением японцев завершатся к 19 апреля.
Крупнейшим сражением 1941 года в Китае стала Вторая Чаншайская операция, проходившая в промежутке с 6 сентября по 9 октября, в которую суммарно оказалось вовлечено с обеих сторон чуть менее полумиллиона человек. И вновь огромную роль как в инициировании битвы, так и непосредственно в ходе неё играла политика.
Лето 1941 года было временем, когда в Японии начали всерьёз обсуждать возможность рывка в регион Южных морей - в частности в Голландскую Ост-Индию - в качестве средства решения встающей перед империей в полный рост проблемы нехватки стратегического сырья и топлива. Вернее дискуссии велись и раньше, но в рамках утверждённой японским правительством летом 1940 «Программы мероприятий в соответствии с изменениями в международном положении» захват «южной ресурсной зоны» предусматривалось осуществить вооруженным путем в наиболее удобный момент и, прежде всего, «при удачном разрешении китайского инцидента» — иными словами только после завершения борьбы против Китайской Республики, которая вполне могла затянуться на годы. Ограничительные меры, введённые США, а также вступление Третьего Рейха в войну против СССР и общее её затягивание, заставили Токио пересмотреть прежние концепции. В Японии сознавали, что бросок на юг практически неминуемо вызовет силовой ответ не только со стороны Великобритании и её союзников, но также и напрямую от Вашингтона. И видели в этом значительную опасность для империи. Однако альтернативные сценарии воспринимались военно-политическими элитами страны Восходящего солнца как ещё более страшные. Коротко мы уже останавливались выше на том, почему. Тех читателей, которые хотели бы разобраться в теме подробнее, автор отсылает к своей работе, специально посвящённой японской политике экспансии и тому стратегическому выбору, который пришлось сделать Токио в начале 1940-х годов - «Самурай на распутье». Вкратце имеет смысл констатировать то, что столкновение с США постепенно начало видеться руководству Японии как нечто практически неизбежное. И в этих условиях постепенно созрела идея упреждающего обезоруживающего удара по американским ВМС, который даст Императорскому флоту и вооруженным силам в целом временную фору, после которой страна сможет вести оборону уже с опорой на сырьевые запасы Юго-Восточной Азии и Океании, превратив ранее занятые острова в мощные морские крепости.
Окончательное решение относительно нанесения удара по Перл-Харбору было принято очень поздно. Лишь 5 ноября 1941 Советом в составе Правительства империи и Ставки военного командования в присутствии императора были утверждены следующие «Принципы осуществления государственной политики империи»:
- Стремясь преодолеть сложившееся в настоящее время кризисное положение, империя с целью обеспечения своего существования и самообороны, а также с целью построения нового порядка в Великой Восточной Азии принимает решение начать войну против Америки, Англии и Голландии и проводит нижеследующие мероприятия: а) военные действия открыть в начале декабря; к этому времени армии и военно-морскому флоту закончить подготовку к развертыванию операций; б) переговоры с Америкой проводить на основе специального приложения; в) предусмотреть укрепление коалиции с Германией и Италией; г) непосредственно перед началом военных действий установить тайные военные связи с Таиландом.
- Если переговоры с Америкой к 0 час. 1 декабря закончатся успешно, начало действий вооруженных сил отменить.
Между тем проработка нового стратегического решения и большой кампании на юге (имени собственного в отличие от «Барбароссы» у неё не было, и автор настоящей работы условно называет её Броском тигра) стартовала как раз летом 1941. В частности военный и военно-морской отделы Ставки приняли решение «О форсировании политики продвижения в южном направлении» 11 июня 1941 года.
Неизбежным следствием данной переориентации, а также начавшегося после 22 июня 1941 укрепления Квантуской армии в виду возможного вовлечения Японии в войну против Советского Союза, являлся перевод частей Императорской армии в Поднебесной на «голодный паёк». Не то чтобы подкрепления и необходимое боепитание вовсе перестали поступать или даже сократились до критических значений, нет. Но в рамках нового стратегического замысла прежде основной фронт империи стремительно становился второстепенным и периферийным. Естественно, не всех в командовании Экспедиционной армии в Китае это устраивало. Однако какую альтернативу они могли предложить? Средств, позволяющих выйти из наметившегося ещё два года назад тупика, как и прежде, не просматривалось. Тем не менее, даже в рамках единственно возможного сценария затяжной «экономной» борьбы на истощение степень ухода Поднебесной в тень других направлений могла быть разной. Экспедиционная армия в Китае стремилась внести коррективы в интенсивно идущее на центральном уровне военное планирование, борясь за ресурсы. И лучшим способом добиться своего являлась демонстрация боевой мощи и достаточно громкая победа. Ею и должно было стать взятие уже однажды не давшейся в руки империи Чанши. 16 января 1941 японская армия подготовила «Долгосрочный оперативный план против Китая», фиксировавший существующий формат ведения борьбы. В апреле 1941 генерал Корэтика Анами в качестве особого мнения к нему подготовил план действий против Чанша, надеясь ослабить мощь правительства Чунцина с помощью имеющихся сил. Но долгое время его идеи «лежали на полке». Острую актуальность им придали только политические и стратегические подвижки лета 1941.
Никакого глубокого оперативного смысла в сражении не было. Вообще первыми активизировались на направлении судя по ряду свидетельств части НРА - но в узком, локальном масштабе. Командование Экспедиционной армии в Китае воспользовалось этим как поводом, чтобы инициировать сражение в соответствии с уже имеющимися штабными наработками. 7 сентября 1941 два полка 6-й японской дивизии вышли из районов Чжунфан и Ситан и при поддержке авиации окружили являвшуюся ключевым шверпунктом в этом секторе фронта гору Дайюн с востока, запада и севера. Четыре дивизии 4-ой и 58-ой армий Китая потерпели поражение. 8 сентября Императорская армия заняла гору Дайюн. День спустя НРА контратаковала, и японцы отступили, но 16 сентября японцы сумели занять Дайюн вновь. Пользуясь этим, на рассвете 18 числа на узком фронте в 20 км. к западу от Янлиня основные силы японской армии пересекли реку Синьцзян. Их встретили шесть дивизий 4-ой, 58-ой и 20-ой армий НРА. В итоге 19 сентября японцы вышли на северный берег реки Милуо, форсировали её и прорвали неприятельскую линию обороны. 24 и 25 сентября китайский главнокомандующий 9-го военного района Сюэ Юэ приказал оставить Чанша. Однако вязкие бои измотали атакующих. Уже в начале октября НРА нанесла мощный контрудар, вынудив неприятеля оставить только что занятый город. К 6 октября части 11-й японской армии откатились обратно за реку Синьцзян. Итоговые территориальные изменения по завершении операции оказались минимальны. Потери НРА, простирающиеся до 54 000 человек, были заметно выше, а Чанша после пожара 1938 года сама по себе не являлась особенно ценным призом. Но в целом Вторая Чаншайская операция лишь подтвердила все проявившиеся ранее тенденции и, к вящему разочарованию командования Экспедиционной армии в Китае, укрепила Генеральный штаб империи в его выводах и расстановке приоритетов.
29 ноября уже находящаяся в море и двигающаяся по направлению к Гавайским островам ударная авианосная группа Кидо Бутай получила (несмотря на режим строжайшего радиомолчания) сообщение из Токио «нет надежды на японо-американские переговоры». Теоретически сигнал об отмене операции мог быть отдан штабом флота и ещё позднее — едва ли не вплоть до самого утра 7 декабря. Но вот в 3.25 утра 8 декабря 1941 по японскому времени первая бомба упала на американскую военно-морскую базу - её сбросил пикировщик капитана 2-го ранга Такахаси. Империя Восходящего солнца вступила в войну с США, а Вторая мировая окончательно обрела свой глобальный характер.
О том, какие изменения открытие Тихоокеанского ТВД повлекли за собой для Поднебесной и в целом об истории Китая в 1942-1945 годах мы поговорим в следующей главе.