Не прошло и недели после свадьбы Фивы, как среди белого дня в избу к Тимофеевым заявились гости. Впереди шёл высокий, осанистый Виктор Петров, за ним семенила старуха Тинка, известная в деревне сваха. Виктор хозяйским взглядом оценил добротные стены и отдраенные деревянные полы.
Я открыла канал на Телеграмм. Там кроме романов я публикую больше своего, личного. Добро пожаловать на Телеграмм канал https://t.me/dinagavrilovaofficial
Альдук, усадив гостей из Анаткаса[1] за стол, подала свекольный квас в глиняном кувшине и горячие ржаные лепёшки. Они получались пышными, потому что в ржаную муку добавлялось немного лебеды. Слава богу, дети постарались, насушили и намолотили её целый ларь. Теперь не стыдно перед людьми.
Сваха, устроившись на деревянной лавке, накрытой домотканым паласом, пригубила квас, причмокивая от удовольствия. Этот хмельной напиток ярко-бордового цвета имел волшебную особенность отворять сердца друзей и уста недругов.
– Виктор говорит, больно ему Альдук приглянулась на свадьбе! – раскрасневшись, нахваливала хозяйку Тинка. – Говорит, и поёт, и пляшет! Глаз не мог оторвать! – трещала сваха, зыркая по сторонам.
– Я в окошко не смотрю, как люди гуляют-веселятся, – улыбалась Альдук. – Я сама вместе с ними веселюсь.
Для пронырливых глаз свахи не остались незамеченными и свежескобленнный стол, и полные вёдра с водой, и чугунный ковшик на гвоздике, и чисто белёная печка, и кружевные занавески на окнах. Не остались без внимания вездесущей старухи пучки ароматных трав и полыни, развешанные на стене за её спиной и издающие горьковато-дурманящие ароматы. Тинка осмотрела домашнюю утварь, пересчитала подушки, зацепилась глазом за добротный сундук, накрытый новёхоньким паласом. Добра в нём было, видимо, немало. Всё говорило в пользу Альдук. Холщовое платье, суконные белые чулки поверх вязаных говорили о хозяйке больше, чем слова. Невеста была мастерица на все руки: и пряха, и ткачиха, и швея.
Хозяйка за стол с гостями не садилась, стояла рядом, потупив взгляд и задумчиво перебирая в руках пышную косу. Виктор, пожирая глазами высокую статную фигуру вдовы, в мечтах своих уже обладал всем этим богатством. Пышно взбитая перина, накрытая весёлым подзором, и горка пуховых подушек под кружевными накидками наводили на мысли о законных плотских утехах, которых он был лишён.
От выпитой браги и потаённых мыслей жениха бросило в жар, на лбу выступили бисеринки пота. Он даже взмок от возбуждения.
– Какой квас у тебя ядреный, хозяюшка, – пылко сказал Виктор, кулаком оттирая пот со лба.
– Квас – штука не мудра, пей хоть полведра.
Виктор, набравшись смелости, пошёл в наступление:
– Альдук, я человек прямой. Кружить вокруг да около не приучен. Выходи за меня. Я тебя не обижу. Детей твоих на ноги поставим, Пантелея и Полю выучим. Как ты знаешь, мужчина я холостой. С женой своей ещё до войны разошёлся, а детей вместе не нажили.
Еля сидела за занавеской на печке и всё слышала. Десятилетняя девочка быстро сообразила: пришлый дядька хочет взять в жёны маму. У неё сразу пропала всякая охота играть с куклой Тунькой. Она залилась горючими слезами. Ведь она верила, что её папа обязательно вернётся.
Альдук, услышав горький плач дочери, тихо промолвила, показывая на печку:
Альдук, услышав горький плач дочери, тихо промолвила, показывая на печку:
– Нет. Не пойду я за тебя. Ты – бездетный, а у меня четверо детей.
– Почему нет?! – возмутился жених. – Ведь Микки твой погиб! Ты что, вечно собралась его дожидаться?!
– Видишь, ребёнок уже плачет, а ты ещё не отец.
– Ты артачишься, имея на руках четверых по лавкам?! В своём ли ты уме, женщина?
– Может, ты мне своего ума одолжишь? Ступай восвояси, жених. Нечего тут попусту языком молоть.
Такого оборота самоуверенный Виктор не ожидал: ему и в голову не могло прийти, что можно получить от ворот поворот. И от кого?! От вдовы с малыми детьми. Виктор Петров считался в деревне завидным женихом. Большой дом и крепкое хозяйство требовали проворных женских рук. Виктор всю ночь ворочался в кровати, ломая голову, как взять в оборот эту норовистую кобылу. Он давно мечтал нацепить семейный хомут на крепкую шею вдовы. Она пахала, как ломовая лошадь, и в колхозе, и дома, не зная усталости и слабости. Хозяйство справное, хоть и мужика в доме нет.
На следующий день настырный жених стоял перед воротами, взяв на подмогу мамашу. Маленькая Еля как раз была дома. Сваты прошли на кухню. Тётка Рая горделиво вышагивая за сынком, окинула цепким взглядом порядок в доме. Придирчиво рассматривала будущую невестку.
Надо же – четверо детей, а голову держит высоко, лицом светла, косища толстенная. Холщовое платье с кокеткой из зелёно-красной клетки сидит ладно. Фасончик заковыристый. Раиса незаметно задрала длинный подол своего выходного зелёного платья, пригляделась получше. Краску брали у одного тряпичника, а холст не так ярок, как на платье Альдук. Краски эти бегут, линяют. Вроде и отбеливала, и вываривала холст, как полагается, и красила опосля в несколько заходов, а краска блёклая. Не каждому холст поддаётся. Надо бы по-свойски выведать: сколько соли будущая невестка сыплет в краску? А может ещё чего туда подмешивает? Повезло сыну – добрую хозяюшку в дом берёт.
Опытная сваха завела разговор как бы издалека:
– Альдук, женщина ты видная, уважаемая. Слов на ветер не бросаешь, с тобой даже мужики считаются. Характер у тебя, известно, какой. Никому спуску не дашь. Режешь правду-матку в глаза, как раз под стать сыну моему. Бывшая его была размазня размазнёй, ни слова сказать, ни в люди выйти.
Хозяйка нарочито склонила голову перед гостями:
– Низкий поклон за добрые слова, тётя Рая. Уважили меня, но замуж я не пойду. Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть.
– Как это не пойдёшь?! – удивлённо заморгала глазами тётя Рая. – Такие женихи на дороге не валяются! Вон, какой молодец! – с гордостью посмотрела она на крепкого, плечистого сына.– Время сейчас послевоенное, кругом разруха. А в доме мужик нужен. За хозяйством приглядеть. Вон скотины у тебя полон двор. Да за детьми строгий глаз нужен.
Упоминание о детях подействовало на Альдук так, будто её кто неожиданно хлыстом огрел. Она неожиданно вспылила:
– Вы за моих детей не тревожьтесь! Мы как-нибудь без добрых наставников поднимемся! Мой благоверный голову на войне сложил, а ты на своей буровой вон как раздобрел. Смотри, какой холёный да гладкий: ни дать ни взять – мартовский кот.
Острого языка Альдук побаивались не только деревенские тётушки-балаболки, но и бывалые мужики с опаской вступали с ней в спор.
– Сын у тебя растёт, ему мужской пригляд нужен, – упорствовал жених.
– Ты мужик молодой, здоровый. Успеешь ещё своих сыновей родить. Вот и оттачивай свою суровую руку на них. А я своих детей как-нибудь сама до ума доведу.
– Смотри, баба, как бы потом пожалеть не пришлось. В деревне полно молодаек. Вон возьми соседку Туньку, кровь с молоком, а не девка! За меня любая с радостью пойдёт. Только свистни. Будешь потом локти кусать, да поздно будет.
– Не пойду за тебя и точка! Что ты здесь время понапрасну тратишь? Иди и сватай молодайку!
– Не кипятись, женщина. Подумай, взвесь, как следует, – сменил тон Виктор, всё ещё надеясь на её согласие.
– Не бывать этому! – сказала веско Альдук, будто закрепив окончательное решение тяжёлой печатью на важной бумаге.
«Невеста» чувствовала скрытую неприязнь к «жениху» за его счастливую звезду: за то, что безвылазно просидел всю войну на буровой, прикрывшись бронью, засыпал на своей кровати, обняв свою подушку, хлебал горячую похлёбку в своей избе. В то время, как её Микки возил по переправе продукты в блокадный Ленинград под постоянным артобстрелом и спал, укрывшись только своей шинелью.
Сваты ушли ни с чем. Больше всех радовалась Еля.
[1] -нижний конец деревни (чув.,)