Продолжим наш рассказ, который на самом деле был жизнью родных мне людей. Память мне каждый раз подбрасывает картинки из этого прошлого. Я стараюсь сберечь это прошлое. Не зря же говорят, если нет прошлого, значит не будет будущего.
***
Но родился не внук, а внучка. Мать Григория, хоть и не была довольна, но дала Поле отдохнуть после родов и, выдав через недельку небольшое приданое для девочки, выдворила из своего дома.
Григорий был рад возвращению жены, хоть и не показывал этого. Умаявшись одному на хозяйстве и на работе, уставший, грязный и не бритый, он с удовольствием переложил все домашние дела на вернувшуюся супружницу.
Но удовольствие было не долгим. Девочка часто плакала, чего Григорий не переносил. Особенно когда она плакала по ночам. Избитая и истасканная заботами жена быстро потеряла молоко и голодная дочка, таким образом, выражала своё недовольство. Как могла.
Однажды новоиспечённый отец не выдержал и прокричал:
- Или ты заткнёшь свой послед или я возьму её за ноги тресну об стол. Тогда точно не будет мне мешать.
- Хорошо Гришенька, мы уйдём на повить спать, чтобы тебе не мешать. А днём я её всё равно на работу с собой беру.
Но в ночной тишине даже с повитей отчётливо слышался плачь ребёнка. В одну из ночей, рассвирепевший Григорий появился на пороге сеновала и уже хотел схватить крикливый свёрток, но полусонная Полина успела выхватить дочку и убежала.
С сегодняшней ночи они спали в бане. В октябре, хоть Поля и пыталась подтапливать баню, но всё равно было спать в ней холодно и дымно. Она часто плакала на пару с дочкой, бессильно пытаясь дать пустую лишённую молока грудь. Ребёнок хотел кушать.
Для такой малявки обычная еда не годиться, а с таким мужем найти кормилицу было не возможно.
И однажды, выплакав все слёзы, она решилась.
***
Ранним утром, когда девочка угомонилась и ненадолго заснула чутким голодным сном, Поля вышла из бани на улицу. Было ещё холодно и темно, хотя на востоке уже стало светлеть. Закутавшись в платок, она побежала в дом, чтобы быстренько приготовить мужу поесть, подоить и выгнать корову, отсепарировать молоко и ещё куча мелких домашних дел.
Взяв чашку коровьего молока и кусок хлеба себе на обед, она побежала за дочкой.
Дочка с жадностью глотала молоко, но Полина прекрасно понимала, что если она напоит коровьим молоком дочку досыта, то та точно может и помереть от несварения. Уже зная это по горькому опыту, хотела отложить молоко. Но потом вспомнила, что задумала, смахнула накатившиеся слёзы и выпоила молоко полностью.
Соску где-то дочка потеряла, и Поля ни как не могла её найти. Махнув рукой, схватила конверт с дочкой и бегом побежала на работу, а то председатель лишит её этого трудодня за опоздание.
***
На поле уже собрались все женщины. Работа спорилась. Хлеб катали в снопы и поднимали сушиться.
Поля быстренько сбегала к краю поля в подлесок, где положила кулёк с ребёнком на землю. Потом подумав немного, из куска ржаного хлеба, взятого на обед, слепила соску-дулю, обтянула тряпочкой и засунула в рот, начинающей нервничать, дочке.
Та сразу успокоилась и начала что-то гулит. А Поля, перекрестившись и трижды прочитав коротенькую молитву, побежала работать.
***
День клонился к закату, и уже нужно было бежать домой. Хозяйство требовало её присутствия, но Поля всё выжидала, пока последние из работниц не ушли по домам.
Как только последняя женщина скрылась за краем холма, Поля перекрестилась, и постоянно оглядываясь, не видит ли кто её, побежала краем поля домой, крестясь и заливаясь слезами.
Дом был ещё пуст, и хозяйка споро занялась домашними делами, стараясь не думать о том, что она сотворила. И к приходу мужа, уже и корова была подоена, и молоко сепарировано, в доме прибрано и ужин готов.
Уставший Григорий сначала не обратил внимания на некоторые странности, но потом, заметив, что ребёнка нет, похвалил жену.
- Ну что, справилась с дитятком, успокоила. Вот если будет всегда так тихо, то может позже и в дом пущу.
Поля ничего не сказала и продолжала крутиться у печи, ставя хлеб и молоко.
У поевшего и немного отдохнувшего Григория, при виде зада, крутившейся перед ним жены стала в теле разливаться какая-то нега. Он так дано не видел этого аппетитного вида.
Недолго думая, он схватил Полю сзади и, несмотря на слабые протесты жены, положил её на кровать, раздирая сорочку на груди и задирая подол.
- Гришенька нам нельзя ещё.
- Молчи женщина.
- Ну, погоди, не рви, дай я сама быстренько сниму.
Но Григорий уже ничего не слышал. Глаза его, как у быка налились кровью, он подмял под себя жену и уже не слышал ни слабых вскриков жены, ни поскрипывания кровати, ни даже бой настенных часов, известивших, что уже полночь.
И только через некоторое время, усевшись на край кровати опустошенным, но довольным, спросил:
- А чего ребёнка то не слышно. Чем это ты так его усыпила.
Поля, надевая юбку и запахивая разорванную сорочку тихо ответила:
- Нет больше дитяти.
Григорий не сразу понял смысл сказанного.
Когда же смысл сказанного дошёл до него, он сначала даже не понял, как на это реагировать. Конечно, на дитя ему было наплевать, но это явно пахло чем-то очень не хорошим.
- Дура юродивая! Какой бес тебе это нашептал? - Наконец его прорвало.
- Гришенька, но ты же сам сказал от дитя избавиться. - Залилась слезами Поля.
- На мне начхать на твоего ребёнка, но через тебя, мою жену, сделать меня детоубивцем. Какой белены ты объелась? Нам мать на этого ребёнка подала, немного хату подправили. А теперь что? Она меня будет смертоубивцем считать. А председатель? Ребёнок то зарегистрирован уже. Хочешь меня посадить? Убирайся и не приходи, пока не найдёшь!
Поля, схватив керосинку и спички, выскочила со всей мочи из избы, пока муж не схватил бадог или вожжи.
Если бы не Луна, она бы уже через несколько шагов бы заблудилась. Но тусклый свет ночного светила, на её счастье достаточно освещал дорогу, что даже без керосинки она могла бежать к оставленному дитя, пока не задохнулась.
Она упала в сырую траву и холодная роса сквозь сорочку обдала её наступающим ночным холодом. Минуту полежав, отдышавшись, она вскочила и побежала, но уже не так быстро, чтобы не задыхаться.
Поле было не так далеко, но в лесочке Луна не властвовала и в полной темноте Поля пыталась найти ребёнка. Она залилась слезами, не проронив при этом ни звука. Потом успокоилась, чиркнула спичкой и зажгла лампу.
Темнота сразу стала густой и какой-то осязаемой, непролазной, но в слабом кружке света всё было отчётливо видно.
Примерно прикинув расстояние, где она оставила дочку до поля, она стала обшаривать траву, надеясь хоть что-то найти.
Но ничего не находила. Где-то совсем недалеко послышался волчий вой. Поля обомлела. Дикий страх обнял её. Сердце ёкнуло и забилось так, что её казалось, что оно выскочит из груди.
Но выбора не было. Что здесь разорвут, что там убьют. Она без сил села на кочку и услышала какое-то чмоканье.
Она прислушалась, уже не так сильно отреагировав на волчий вой. Чмоканье было где-то совсем рядом. Поставив лампу, стала шарить руками, ползая от кочки к кочке.
И вот рука нащупала конверт, потом голову девочки. Дальше разбираться времени не было. Схватив конверт в одну руку и лампу в другую, помчалась во всю прыть, что ещё у неё осталась.
Лампа мешала видеть, но она боялась её затушить. Ей казалось, что если она её потушит, то больше ни какой защиты больше не останется. Где-то сзади, совсем рядом снова завыли.
Ей казалось, что дикие звери совсем рядом. Уже не далеко забрехали деревенские собаки, почуяв диких зверей. Поле казалось, что она слышит не только своё дыхание, но и ещё чьё-то.
И в тот момент, когда она вскочила на мостки через ручей, кто-то на неё прыгнул. Она не столько почувствовала прикосновение, сколько ощутила каким-то иным чувством.
В страхе она, не оборачиваясь, кинула лампу назад. Послышался звон разбитого стекла, вспыхнуло яркое пламя, которое на минутку осветило тропинку к деревне и сильный вой раненого хищника.
Поля не смотрела назад. Эти мгновенья дали ей возможность вскочить в ворота крайнего дома на деревне - её дома.
Она захлопнула воротину и упала без дыхания.