Полина уже готова была оплакивать хваленое чувство времени своего сына. Фадей кричал не переставая с той минуты, когда его вынули из уютной колыбельки. Он вопил, как пожарная сирена, когда его несли через аэропорт. Изображая безутешное горе, он доставил своей матери столько хлопот, что о чем-то другом ей думать было некогда. Но теперь, когда наступила долгожданная тишина. Полина безмерно обиделась на то, что ее и малыша заставили совершить это путешествие.
— Фадей, наверное, и ночью не даст мне спать.
Николай приподнял бровь. В его взгляде читалось явное удовлетворение собой.
— Я нашел опытнейшую няню. Она уже ждет нас.
У Полина вытянулось лицо от изумления.
— Следовало бы попросить ее встретить нас в аэропорту, тогда поездка сюда была бы намного спокойнее.
— Не верю собственным ушам. Ты…
Николай нахмурился.
— В чем дело?
— В чем дело? — недоверчиво переспросила Полина, — Ты договорился с няней за моей спиной, к тому же считаешь, что она способна справиться с моим сыном лучше, чем я, и еще спрашиваешь, в чем дело?
Машина остановилась перед домом. Николай вяло поднял руку, намереваясь погладить Полину по щеке.
— Ты неправильно меня поняла, мой ангел.
— Черта с два! — сердито выпалила она. — Это ты виноват в том, что мой сын испытывает стресс,
— Если не будешь говорить тише, он опять проснется, — холодно предупредил ее Николай.
— Еще бы Фадею не быть капризным! Все, что ему нужно, — это дом и его удобная кроватка…
— дом, который может развалиться в любой момент, это не самое подходящее место.
— Прошлой ночью ты и вполовину не был таким разборчивым!
— Давай оставим этот разговор. У нас нет причин для спора. Это неразумно, — сказал Николай, с трудом сдерживая негодование.
— Неразумно?! Да ты оскорбил меня. Ты, который не в состоянии подержать ребенка пять секунд без того, чтобы не впасть в панику, смеешь подвергать сомнению мои материнские способности? Ты оскорбил меня, мой дом, мое гостеприимство. Виной тому, что все так сложилось, твое абсолютное непонимание детских нужд, твоя твердая убежденность в том, что все должны танцевать под твою дудку!
— Если ты не успокоишься, я поступлю с тобой, как с капризным ребенком, каковым ты, по сути, и являешься, — с холодным осуждением проговорил Николай.
— Как, должно быть, трудно иметь дело с тем, кто тебя не уважает, не боится и не зависит от тебя! Да, это, наверное, настоящее нахальство, когда кто-то, вроде меня, осмеливается тебе перечить!.. Что ты делаешь с Фадеем?
Николай подхватил ребенка, и теперь тот продолжал мирно спать на его плече.
Они подошли к двери.
Юлия, няня, была молода, добродушна и великолепно управлялась с детьми. Только в высшей степени привередливую мать не удовлетворила бы ее помощь, с сожалением подумала Полина. Одна из спален на втором этаже была переоборудована в детскую, и Фадей даже не проснулся, когда его укладывали в удобную кроватку. Поскольку Юлия спала в смежной гардеробной, Полина пожелала ей спокойной ночи и вышла в коридор.
Всю свою шестинедельную семейную жизнь Полина провела в спальне в конце коридора, куда ее сослал муж. Полина и в голову не могло прийти, что на этот раз все будет иначе. Впрочем, у нее и времени не было, чтобы подумать об этой стороне своего пребывания здесь в качестве жены Николая. Одна из спален рядом по коридору будет в самый раз, решила она.
Однако, вместо того чтобы пройти мимо открытой двери. Полина помедлила и вошла. В огромной комнате внимание сразу же привлекала кровать под балдахином на позолоченных столбиках, стоявшая на возвышении. Николай спал на ней с восьмилетнего возраста.
Мать Николая погибла в автомобильной катастрофе вскоре после того, как Полина познакомилась с ней. Из рассказов Люси выяснилось, что его мать была столь же расточительна, сколь скуп был его отец, но обоих роднила исключительная черствость. Разве удивительно, что Николай, чьи порывы подавлялись с самого детства, вырос таким замкнутым, таким сдержанным в проявлении чувств?
И все же Полина помнила времена, когда ему случалось преодолевать собственные барьеры — ради нее. Он утешал ее, когда в девятилетнем возрасте Полина разлучили с матерью. И он делал это еще раз — когда ей было восемнадцать…