В час ночной тишины, когда мир затих в липком мареве дремы, старая уличная лампа вспыхивала жизнью. Ее теплый свет рассеивал мрак, разбрасывая по мостовой янтарные блики, словно горстки сияющих монет. Лампа была стражем этой улицы, ее мерцающим стражником, взирающим на проходящих мимо путников.
И ночь за ночью она сплетала истории из того, что видела. Ибо лампа умела слушать шепот ветра, понимала язык строптивых кошек и даже чуяла тайные мысли редких прохожих. Она хранила в своем стеклянном чреве тысячи историй, подобно драгоценным самоцветам.
В эту ночь мимо проходила старушка, сгорбленная и робкая, как былинка на ветру. Но лампа узрела в ней благородную королеву, восседающую на троне. Старушка шла, опираясь на клюку, но в глазах лампы это был могучий скипетр, рассекающий воздух. Ее поношенное пальтишко было вышитым парчой плащом, а сумка с овощами – сундуком с несметными сокровищами. Королева двигалась со статью и достоинством, величаво кивая на приветствия подданных-фонарей.
Вслед за ней торопливо семенили двое юнцов в ярких ветровках. Лампа знала, что это были беспризорные волчата, голодные и хитрые. Но сегодня она разглядела в них доблестных рыцарей, закованных в блестящие латы. Их кеды стали сапогами, а капюшоны - забралами шлемов. Волчата сжимали ненастоящие мечи и вихляли худыми задами, отпуская безобидные шуточки-ругательства.
А вот шагает женщина со взбалмошной прической и в мешковатой одежде. Но лампа узрела в ней прекрасную феникс, взмывающую в пламенном танце. Ее волосы вспыхнули огненными всполохами, а наряд стал расшитым солнцами узором. Она плыла, точно сквозь море воздуха, расправив руки-крылья, и голос ее звучал песнью жар-птицы.
На смену ей явился человек в строгом костюме и при галстуке. Казалось бы, ничем не примечательный офисный труженик. Однако лампа различила в нем грозного дракона, вышедшего на ночную охоту. По его жилам струилась кипящая лава, а в тугом узле галстука пылал разверстый змеиный зрачок. Огромные перепончатые крылья топорщились под пиджаком, готовые сверкнуть смертельным размахом. И в ведомой лишь лампе гримасе читалось хищное рыком дремлющего чудовища.
Следом прогуливалась компания изрядно подвыпивших молодых людей. Их громогласный хохот и судорожные ухмылки могли бы напугать обывателя. Но не лампу - она лицезрела в этой ватаге благородных эльфов, что плыли сквозь ночь звонкой чередой. Их феерические голоса звенели музыкой вечного леса, а движения полны были томной грации лесных духов. В каждом взгляде бродили лукавые бесята, а внутри горели зовущие костры.
Так проходили ночи, и с каждой лампа ткала новую удивительную историю. Она умела разглядеть скрытую магию в самых обычных вещах. Ведь главное - смотреть сердцем, а не глазами. Тогда откроется иная, поразительная правда, сокрытая от ординарного взора. И привычное обретет волшебный, сказочный облик.
Наутро, когда первые лучи рассвета ударяли по ее стеклянным ширмам, лампа гасла и вздыхала устало. Ее байки остывали, погружаясь в дремотное забытье до наступления следующей ночи. Но в сумеречный промежуток, когда солнце садилось за горизонт, а улицы погружались в знакомую им мглу, лампа уже трепетала в предвкушении. Ибо тогда, озаренная теплым сиянием, она вновь обретала власть ворожить сказки из самой что ни на есть обыденности.