Казалось бы, Русь потерпела поражение в войне, её цели не достигнуты, её престиж подорван, влияние ослаблено, но дальнейшие события свидетельствуют об обратном: она не только получает своих пленных, отношения между государствами приобретают качественно иной, равноправный и дружественный характер и, самое главное, Русь снова получает невесту царского рода для четвёртого сына Ярослава. Мир скрепляется браком Всеволода (имевшего тогда крайне мало шансов занять киевский престол) и Анастасии, дочери Константина Мономаха, потенциальной наследницы! История не знает примеров, чтобы победители так относились к побеждённым. Неужели император ромеев отдал свою дочь за северного архонта, чтобы компенсировать тому его поражение?! Скорее имели место события прямо противоположные поражению – оккупация Южного побережья Крыма киевскими и тмутараканскими войсками и повторное взятие Херсонеса – Корсуни, переломившие ход неудачно начавшейся войны.
После этого «поражения» отношение к русским в Империи ромеев меняется коренным образом. Равноправный торговый договор восстановлен, пострадавшие русины, включая афонских монахов, получают компенсации, а сразу же прибывшие из Киева войска помогают императору побеждать его врагов. Авторитет «разгромленной» Руси начинает неуклонно расти. Если до войны германский император уклонился от предложения Ярослава породниться, то теперь король далёкой Франции сватает дочь Киевского кагана, не говоря уже о правителях Норвегии, Польши и Венгрии, а сам он, женя других сыновей на принцессах, подобно полноправному императору, назначает киевского митрополита по собственному выбору.
Обычно такой невероятный ход событий исследователи принимают как должное и объясняют начавшейся полосой новых бед Византии, заставившей искать помощи вчерашнего врага, а именно: восстанием Льва Торника, нашествием печенегов и т.п., но все они случились позднее, в 1046 – 1048 гг., в то время как мир с Русью, скорее всего, был заключён годом ранее, в 1045 г., на что косвенно указывает следующий факт – уже в 1045 г. главный сухопутный герой этой войны, стратиг придунайского корпуса имперских войск К. Кекавмен получил новое назначение и убыл на Кавказ, т.е. русская угроза миновала.
Понять, что же произошло в действительности, и как такое стало возможным помогает сопоставление нескольких фактов, приведённых В.Г. Брюсовой. Перечислим основные из них. Первый лежит, буквально на поверхности - Софийская, IV Новгородская и ряд поздних летописей содержат сообщение: «В лето 1044 г. паки (т.е. снова!) на весну посла велики князь Ярослав сына своего Володимира на греки». От него обычно отмахиваются, ведь древнейшая ПВЛ, как и большинство других, об этом не сообщает. Мы же учтём и подумаем, куда именно мог послать Ярослав Владимира на этот раз? Зная целеустремлённость киевских правителей в достижении стратегических целей и имеющийся у них положительный опыт такого рода можно не сомневаться, что война с Империей продолжилась, ведь когда-то именно так поступил и разгромленный на море Игорь. Вторым своим походом, с привлечением полчищ степных союзников, шедших вдоль берега моря, он своего от греков добился.
Учитывая, что в новгородском Софийском соборе хранятся как реликвия и военный трофей, медные церковные врата раннесредневековой византийской работы, называемые «корсунскими», становятся ясными направление и цель этого похода Владимира Младшего – снова на Корсунь. К такому выводу подталкивают и легенды, окутывающие эти врата. Записанные в XVI – XVII вв. они утверждают, что врата вывезены новгородцами и их князем из Корсуни в давние времена, вместе с большим количеством икон и иной церковной утвари. Действительно, в Софийском соборе хранилось и до сих пор сохраняются византийские иконы, атрибутируемые XI в., т.е. не связанные с эпохой Владимира Святославича и совокупно именуемые «корсунскими древностями».
В.Г. Брюсова приводит и иные доказательства в пользу второго похода на Корсунь, это оригинальное свидетельство польского хрониста Матея Стрыйковского, сообщавшего, что Ярослав, послав на греков сына Владимира, «…требуя у кесарей Корсуни и Таврики», к сожалению, источник этого сообщения неизвестен. Зато, существует французский источник, т.н. Реймсская Псалтирь Одальрика, на полях текста содержащая запись о поездке в Киев епископа Роже в составе посольства, сватавшего Анну Ярославну за короля Генриха I. В ней сообщается, что епископ, выполняя просьбу своего знакомого, задал вопрос «царю той земли Георгию» о нахождении Херсонеса и хранящихся там мощей папы Климента. На это Ярослав ответил, что он сам ездил в Херсонес и принёс оттуда главы папы Климента и его ученика Фива, а затем пошёл с ним в церковь и показал их Роже. Подлинность этой записи несомненна, хотя она и противоречит некоторым русским источникам в части того, кто именно перенёс честные главы Свв. Климента и Фива в Киев. Исследователи объясняют это неточностью перевода или невнимательностью самого Роже. Для нас же важен тот факт, что забрать из города-крепости его святыню можно было только как военный трофей. Подробности нового взятия Корсуни, возможно, сообщает новгродская былина «Лев (Глеб) Володович» (Володьевич), рассказывающая о взятии Корсуни новгородцами путём подкопа, перехватившего подкоп осаждённых, что не совпадает с изложением ПВЛ осады Корсуни в 988 - 989 гг.
После завершившихся миром переговоров, великий князь, которому пора уже было задумываться о вечном, вывез из Корсуни ещё и роскошный позднеантичный саркофаг. В нём его и погребли позже в Софийском соборе, так что и этот музейный экспонат, скорее всего, тоже трофей повторного взятия Херсонеса, как и Корсунские врата. Прочие трофеи увезли победители новгородцы во главе с Владимиром. На следующий год, (1045) они, как и полагается в таких случаях на Руси, увенчали свой триумф закладкой каменного кафедрального собора Святой Софии. Иначе пришлось бы признать, подобно иным биографам Ярослава, что Владимир в Новгороде свою каменную Софию закладывал не иначе как с горя, в память убиенных соратников, а не с великой радости (и добытых средств). К этому добавим от себя, что на юге новая победа русского оружия была увековечена Ярославом ещё и в названии только что возведённого города-крепости, самого южного на Роси. Чем ещё объяснить смысл появления столь необычного названия для русского города? Может быть «приурочиванием» к юбилею 50-летия крещения Руси и взятия Херсонеса-Корсуни его отцом, но тогда, кажется, такой традиции ещё не существовало.
Таким образом, становится очевидным, что перелом в войне наступил после предполагаемого второго похода Владимира Ярославича, закончившегося захватом центра Таврической фемы и переговорами, на которые туда и прибыл великий князь. Сознавая силу своей армии в Тавриде, он мог реально угрожать отторжением её, предлагая, как альтернативу брачный союз своего сына с дочерью императора и возобновление взаимовыгодного мира.
Остаётся только объяснить, почему известие о походе 1044 г. на Корсунь оказалась в тексте ПВЛ почти полностью уничтожено, а статья 1043 г. подверглась редактированию с сокращением и искажением. Всему виной пресловутая «политическая целесообразность». С наступлением «безоблачного" периода в отношениях с Византией вспоминать о недавней войне с союзниками и «учителями» было неудобно (утраченный текст мог содержать какие-либо неприятные для греков подробности). В.Г. Брюсова называет и ещё одну причину: ранняя смерть Владимира Ярославича не позволила его сыну Ростиславу увековечить для потомков подвиг отца. Ростиславу и его детям самим пришлось добывать себе место под солнцем с оружием в руках, раздражая киевскую власть.
Перечисленные косвенные причины позволяют предположить, что сделано это было по указанию другого внука Ярослава - великого князя-грекофила, известного своим вниманием к содержанию официальной летописи и, по матери-гречанке, получившего дедовское прозвище Мономах.