Я был знаком на Западе с парой человек, которые специализировались на истории Австро-Венгерской империи. Империя была впечатляющей, если вдуматься. Погубила её Первая мировая война, в которую старого (и глуповатого - наивного) кайзера Франца Иосифа втянул вечный интриган Вильгельм. Не будь войны, империя Габсбургов, возможно, существовала бы и по сей день. Австрийцев вообще-то не любили на национальных окраинах. Сербы им вообще сдаваться не собирались. У Австро-Венгрии были большие аппетиты: наследник Франц Фердинанд, например, хотел захватить Польшу....
Перед Вами - любопытная статья из "Нью-Йорк Таймс". С чем я согласен - в империи был удивительный расцвет науки и культуры.
Высмеиваемое как “тюрьма народов”, разросшееся многонациональное государство на самом деле было удивительно прогрессивным.
10 сентября 2019 г.
Пол Миллер-Меламед и Клэр Морелон
Доктор Миллер-Меламед - адъюнкт-профессор истории в колледже Макдэниел. Доктор Морелон - младший научный сотрудник Университета Падуи.
Несмотря на потрясающее расположение на вершине холма с видом на долину Сены, замок эпохи Возрождения в Сен-Жермен-ан-Лэ, где сегодня находится знаменитый Национальный археологический музей Франции, не вписывается в программу большинства туристических мероприятий Парижа. В условиях нехватки времени посетители предпочитают осмотреть близлежащий Версальский дворец, который, как резиденция дореволюционного французского двора, намного величественнее и, по мнению большинства, более важен с исторической точки зрения — помимо прочего, здесь был подписан знаменитый мирный договор, завершивший Первую мировую войну в 1919 году.
Тем не менее, Версаль был не единственной живописной королевской декорацией для заключения договора, положившего конец Великой войне. Сто лет назад между победившими союзниками и новой Австрийской республикой был подписан Сен-Жермен-ан-Лэ Мирный договор. Немноголюдная церемония в маленькой комнате торжественного замка не имела ничего общего с помпезностью подписания Версальского договора несколькими месяцами ранее в великолепном Зеркальном зале. Но эта простота противоречила знаменательному результату Сен-Жермена: расчленению многовековой империи Габсбургов — Австро-венгерской монархии, как она была известна с 1867 года, — и появлению нескольких совершенно новых государств на карте Европы. Для 50 миллионов человек начиналось что-то новое и захватывающее, в то время как старый образ жизни угасал на руинах несуществующей империи.
“Лаборатория, построенная над великим кладбищем мировой войны” - так Томаш Масарик, философ-президент первой Чехословацкой республики, описал государства, создание которых было санкционировано Сен-Жермен-ан-Лэ (и другими послевоенными договорами, подписанными в Париже и его окрестностях) — Чехословакию, Польшу, Венгрию, Австрию и Королевство сербов, хорватов и словенцев (позже известное как Югославия). Эта территориальная переделка была не просто запоздалой мыслью о жестокой мировой войне — она закрепила национальное самоопределение как основу политического суверенитета. Другими словами, государство должно соответствовать нации, что было другим способом сказать "народ". Новые страны, защищающие это видение национального государства, таким образом подчеркивали свою уникальность и демонизировали свою предшественницу как “тюрьму наций”: многонациональную австро-венгерскую монархию под председательством Габсбургов.
Хотя мало кто был готов встать на защиту старой империи после четырех лет мировой войны, столетие спустя ученые переосмысливают ее наследие, стремясь утвердить ее многогранные атрибуты и удивительно прогрессивные институты. Простиравшаяся от сегодняшней западной Украины до Швейцарии и от северной границы Чехии с Германией до Адриатического побережья Хорватии, Австро-венгерская монархия не имела внутренних границ, единой валюты, двух парламентов (в Вене и Будапеште), 11 официально признанных народов / языков и почти такого же количества религий, включая евреев, говорящих на идише, боснийских мусульман и множество православных христиан и протестантов, дополняющих ее католическое большинство. Сформированная и реформированная на протяжении шести столетий феодальных союзов, династических браков, войн и сделок с Великими державами, Империя Габсбургов была на пути к превращению в современное многонациональное государство к концу 19 века. Армия учитывала языковое разнообразие в своих полках, школьное образование было доступно на разных языках, а бюрократия была многоязычной.
К концу 19 века империя Габсбургов была на пути к превращению в современное многонациональное государство.
Хотя институциональные изменения в консервативной монархии, направленные на повышение политической открытости и демократичности, продвигались медленно, к 1907 году австрийский парламент был избран всеобщим голосованием мужчин, и общественная сфера, основанная на широком участии, процветала. Граждане Габсбургов вряд ли жили и работали в изолированных этнонациональных анклавах. По сей день архитектура железнодорожных вокзалов и других общественных зданий рубежа веков свидетельствует как о мобильности населения, так и об экономической жизнеспособности огромной империи. Схожая планировка городов Центральной Европы – еще одно визуальное напоминание об общем прошлом.
“Устаревшая” старая монархия также создала удивительно богатую и новаторскую культурную жизнь. В 1900 году ее многонациональная столица Вена, шестой по величине город мира, была домом для таких международных светил, как основатель психоанализа Зигмунд Фрейд, композитор Густав Малер, философ Людвиг Витгенштейн, художник Густав Климт, лауреат Нобелевской премии, активистка движения за мир Берта фон Суттнер, лидер сионистов Теодор Герцль, архитектор Отто Вагнер, феминистка / вольнодумец Роза Майредер и писатели Стефан Цвейг и Артур Шницлер.
Безусловно, официальное признание империей 11 составляющих ее народов вызвало конкуренцию за привилегии — “национальный вопрос”, как называли его современники. “Компромисс” 1867 года, который создал “двойное государство”, предоставив венграм полный контроль над своими внутренними делами, следовательно, ограничил его для румын, проживающих в Трансильвании, управляемой Венгрией. Некоторые смотрели в сторону независимой Румынии в своей борьбе за большие права имперских подданных, точно так же, как итальянцы в удерживаемом Австрией регионе Южный Тироль смотрели в сторону Италии. Хорваты, чехи и другие славянские народы также выступали за большую автономию под эгидой империи, возможно, путем преобразования двойной системы в трехстороннюю австро-венгерско-славянскую. В 1906 году румынский юрист из Трансильвании по имени Аурел Попович опубликовал влиятельную книгу, в которой предлагалось федерализировать империю Габсбургов по этнонациональному принципу и назвать ее Соединенными Штатами Великой Австрии.
Подобные усилия по реформированию являются еще одним свидетельством изменчивости монархии. По большей части националисты боролись за усиление власти в империи, а не подвергали фундаментальным сомнениям ее легитимность. Действительно, национальный суверенитет появился в конце 1918 года в значительной степени как ответ на масштабный социально-экономический кризис, вызванный мировой войной, и поощряемый призывом президента Вудро Вильсона к “самоопределению народов”. Чехи, словаки, поляки и хорваты провозгласили свою независимость от побежденной в военном отношении монархии Габсбургов в октябре 1918 года. 31 октября коалиционное правительство взяло под контроль крупную (немецкую) Австрию, в то время как венгры сформировали свой собственный Национальный совет. На следующий день западные украинцы (известные как русины) провозгласили независимость и немедленно подняли оружие против своих соседей, поляков. К тому времени, когда монархия заключила перемирие с Италией 3 ноября, только армия все еще признавала власть императора, и она была в таком плачевном состоянии, что умирающие от голода солдаты хаотично отступали к разоренному тылу в ботинках на бумажной подошве. В ноябре. 11 ноября, в день заключения перемирия, положившего конец Первой мировой войне на Западном фронте, император Габсбургов сложил свои обязанности и освободил своих чиновников от присяги на верность. Так закончилось 600-летнее правление одной из самых могущественных династий Европы.
После четырех лет войны, в ходе которой монархия потеряла больше жизней, чем вся Британская империя, ее блистательная имперская столица Вена погрузилась во тьму из-за нехватки топлива. Хотя Австро-Венгрия сражалась на нескольких фронтах гораздо дольше, чем кто—либо ожидал (и пережила Российскую империю более чем на год), цена была катастрофической: некогда оживленные улицы в многонациональных городах, таких как Львов, Краков, Триест, Загреб и Черновцы, не говоря уже о Вене, Будапеште и Праге, кишели бледными, голодными людьми, выстраивающимися в очереди за углем и продуктами питания или распродающими мебель, чтобы выжить. В январе 1919 года британский чиновник предупредил о надвигающемся социальном распаде без немедленного облегчения участи бывшей империи. Демобилизованные солдаты, правые ополченцы и ярые коммунисты – все боролись за свои противоположные представления о послевоенном порядке.
Для новых национальных лидеров создание национальных государств на базе побежденной в военном отношении и социально-экономически опустошенной монархии Габсбургов, казалось, совпало с ходом истории к этнонациональному суверенитету. Многие верили, что это откроет славную эру прогресса благодаря политической автономии, экономической самодостаточности и демократии. В скором времени названия улиц, памятники и другие имперские символы были изменены или вообще удалены, чтобы освятить полный разрыв со старым режимом.
Однако националистический принцип, воплощенный в вильсоновском “самоопределении”, предлагал простое решение сложных вопросов. Одним из них были границы. Государства-преемники часто претендовали на одни и те же территории на основании исторических прав или основного языка местного населения. Некоторые из этих споров привели к военному конфликту (например, между чехами и поляками из-за пограничного города Тешин); другие были урегулированы путем плебисцита.
В смешанных регионах было трудно определить, кто к какой этнической группе принадлежал и где должна быть проведена граница. Следовательно, послевоенные договоры загнали этнические меньшинства в ловушку внутри якобы аккуратных новых “национальных государств”. Чехословакия, например, была не только двунациональной, но и включала почти три миллиона этнических немцев. Мир также не урегулировал пограничные конфликты, которые вновь стали источником трений до и во время Второй мировой войны.
Экономический распад того, что составляло общий рынок, также был болезненным. Некоторые регионы оказались отрезанными от традиционных торговых партнеров. Чешский картофель и венгерская говядина увязли не по ту сторону новых границ. Разделение австро-венгерского подвижного состава привело к ожесточенным разногласиям, на разрешение которых ушли десятилетия. Распад валютного союза Габсбургов породил денежный хаос. Государства-преемники маркировали старые австро-венгерские банкноты национальной маркой, чтобы контролировать их обращение. Но они не координировали эти действия, что вызвало валютные спекуляции. Инфляция, которая достигла головокружительного уровня в военное время, увеличилась еще больше: цены в Вене в 1921 году были в 100 раз выше, чем в 1914 году, и в два раза выше, чем в Польше. Продолжающийся голодный кризис привел к протекционистским реакциям. Потребовались годы, чтобы экономика государств-преемников стабилизировалась.
В конечном счете, всем возникающим национальным государствам придется использовать свое имперское наследие, чтобы двигаться вперед. Означало ли это принятие военных стандартов Габсбургов, предоставление прав местным аристократам или признание экономического опыта и политических контактов бывших австро-венгерских чиновников, порвать с прошлым никогда не было так просто, как утверждали националисты. Бесчисленными способами старая империя отказывалась испускать дух.
В конце концов, для этого она слишком долго добивалась успеха. Классические романы, такие как “Марш Радецкого”, написанный Джозефом Ротом в 1932 году, развеяли устойчивые стереотипы об империи как обветшалом царстве, не подходящем для современной эпохи национальных государств. Фактически, недавние исследования окончательно продемонстрировали множество социальных, экономических и культурных сил, связывающих страну воедино. Основные права, которыми пользовались ее граждане — равенство перед законом, свобода ассоциаций, выражения мнений и развития собственного языка, — означали, что монархия была менее репрессивной, чем царская Россия, и более терпимой, чем имперская Германия, в отношении национального разнообразия.
Спустя сто лет после того, как империя Габсбургов была официально отправлена на свалку истории на короткой церемонии подписания в Сен-Жермен-ан-Лэ, упрощенные призывы к национальному суверенитету рискуют затуманить грязную реальность разделения того, что едино. Популистские политические партии не только в Венгрии, Польше и Австрии, но также во Франции, Бельгии, Германии и Италии требуют “вернуть контроль” от Европейского союза. В Британии сторонники Брекзита продвигали мечту о независимости, отказываясь признать болезненные последствия выхода из общего рынка.
По мере того, как национализм набирает обороты в Европе, стоит задуматься о недооцененных преимуществах участия в чем-то большем и ограниченных ответах, предлагаемых “действовать в одиночку”. Не впадая в ностальгию по принципиально консервативной империи Габсбургов и не рассматривая ее как предшественницу Европейского союза, можно признать, что многонациональное государство не обязательно обречено на провал. И, если уж на то пошло, национальное государство также не является единственной “естественной” формой политической организации.
Пол Миллер-Меламед - адъюнкт-профессор истории в колледже Макдэниел. Клэр Морелон - младший научный сотрудник Университета Падуи.
