Я впервые за много лет просыпаю рассвет. И только гомон детворы, доносящийся из открытого окна, выводит меня из забытья.
Боль в голове и першащее горло как расплата за пачку выкуренных сигарет. Мое тело ломает. Но не от подступающей болезни, нет. Ломка сродни наркоманской. Я понимаю, отчётливо понимаю, что не могу жить без его поцелуев. Я вообще не могу без него жить. И мой каждый день наполнен был смыслом, пока я знала, что он рядом.
Поэтому, как заядлый наркоман с одурманенной головой, сегодня я поставила цель. Найти его. Понять, что произошло, и почему он так и не позвонил.
Что сказать, за сутки я буквально сошла с ума. И моя тоска, она стала такой же безграничной, как океан моей любви. Меня колыхало. Меня знобило. Меня бесило все. Я еле дождалась последнего полуденного клиента, отвела встречу, практически слушая вполуха. А потом сломя голову понеслась в то самое кафе.
Меня выслушали. Пустили к хозяину. И у хозяина выслушали. Какой-то непонятной национальности мужик удивленно смотрел на меня и только кивал, а я все говорила, говорила. Пока он не сделал знак рукой, чтобы я утихла, и показал на диван. А потом ушел с телефоном и своим большим блокнотом.
Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем он вернулся обратно. А потом его слова добили меня окончательно.
– Он в больнице, попал в аварию. Адрес сейчас я вам дам.
Влюбленная баба истерит по-особенному. Ее горе безмерно, слезы безудержны. Уши и мозг атрофированы напрочь.
Именно такой вот истерящей бабой я себя ощущала. И сама себе поражалась, пока меня отхаживали нашатырем и валерианой, насколько я тронулась умом за эти две недели. Потому как поняла, вот именно сейчас, в эту горькую минуту, что не смогу без него жить. Что люблю его больше жизни и готова на все, лишь бы ОН был жив и здоров.
Я снова взывала к богу. Наверное, за эти сутки я ему порядком надоела своим нытьем. И Господь тут же надоумил этого же хозяина кафе отвезти меня до больницы.
А я и рада, ведь в состоянии ревущей амебы от меня мало толку за рулем собственной машины. Мне бы без слез хоть выход из здания разглядеть и не врезаться в дверь.
Заботливый друг пытается помочь и придерживает меня за плечо. А я вздрагиваю от этих чужих прикосновений. Меня воротит, мутит, и я еле сдерживаюсь, чтобы не послать этого благодетеля к чертям собачьим.
И еще сорок минут по городу. Сердце бьется в горле, я молюсь. Водитель едет. Город движется за окнами автомобиля, живет своей жизнью и даже не ведает, что у меня внутри разрастается огромная дыра отчаяния.
Я ее чувствую всем нутром, пытаюсь прикрывать любовью, надеждой, но она все растет и растёт. Что делать, я не знаю. И я просто снова молюсь. За НЕГО.
Меня, зареванную и обескураженную, одевают в белый халат и провожают к лифту. Молодая медсестра пытается объяснить, куда мне двигаться дальше. Но, наверное, по обезумевшему виду понимает, что не найду. Вздыхает и едет со мной на четвертый этаж. Цифры меняются на табло, а я чувствую, что сердце мое, кажется, сейчас остановится.
А после, словно куклу, передают в расположение дежурной медсестры и она, немного удивленная, ведет меня в конец коридора. Что-то шепчет о том, что был всего лишь перелом бедра, и через несколько месяцев все восстановится.
Казалось бы, хорошие новости, и мне бы прыгать от счастья. Но я стою как вкопанная возле стеклянных дверей палаты.
Там внутри, на специальной кровати – ОН. Полулежа, в обнимку с маленькой девочкой, маленькой копией ЕГО. Малышка в ярко синеньком платьице обвивает его шею своими пухлыми ручками и заливисто хохочет. В унисон ей смеется рядом стоящая молодая женщина. Настолько хорошенькая, насколько могут быть влюбленные молодые женщины. Она протягивает руки , чтобы забрать малышку. Но ОН перехватывает ее руки, тянет на себя. И ловит ЕЁ поцелуй. Трогательный, нежный.
Холодная металлическая ручка двери как будто обжигает ладонь. Хочется закричать. Хочется умереть прямо здесь от невыносимой боли. Но где-то еще внутри живет, хоть и отравленная, но все еще трепыхающаяся, моя раненая птичка-любовь. И поэтому я нахожу в себе силы сделать еще один шаг вперед.
Я смотрю на НЕГО. На любимого, на такого родного. Ловлю его обескураженный взгляд и лишь улыбаюсь. Тихо, практически неслышно шепчу:
– Выздоравливай!
А потом смотрю в глаза маленькой девочки и точно такие же глаза этой счастливой женщины. Его женщины. И, еле сдерживая слезы, снова шепчу:
– Люби его. Больше жизни люби.
Разворачиваюсь, ухожу. И куда-то шепчу в пустоту: "За нас двоих люби…"
Конец