Сказки Рыцарей Храмовников.
Сказка о Хаврошечке.
Див, с супругою второй,
Распрощавшись, в мир иной,
Не скорбя препроводил,
И о ней почти забыл.
Только это совершилось,
Как иное приключилось:
Сразу падчерица Дива,
Стала с ним мила, игрива;
Стала нежною, как ласка.
Юная Зеленоглазка,
Вокруг Дива мягко вилась;
Окрутить его стремилась;
И, в конце-концов, сбылось:
Ей добиться удалось...
Сердце Дива, всё ж, не камень.
В нём любовный вспыхнул пламень.
Див пред ней однажды сдался,
И в любви своей признался.
С свадьбой долго не тянули.
Лишь дни траура минули,
И они с младой женой,
В брачный перешли покой.
Диву новая жена,
Слову данному верна,
Коль она теперь царила,
Сразу дочку подарила.
Дочь росла весьма пригожей,
С не бывало белой кожей,
Чем всех прочих, без сомненья,
Приводила в изумленье.
Мать её - Зеленоглазку,
Снявшую в то время "маску":
Доброй, милой и игривой,
И покорной, не спесивой;
Уж, гордыня распирала,
Ведь она именовала,
Днесь себя ни как девица,
А - законная царица;
И чубы у царских слуг,
Люто затрещали вдруг.
Солнца яркие лучи,
Разверзая тьму ночИ,
Лишь едва с небес пробьются,
И земли слегка коснутся,
Как Хаврошечка чуть свет,
Пока воздух не прогрет,
По утру, по холодку,
Поспешает на рекУ,
Чтоб с реки набрать водицы,
Чистой, свежей, чтоб умыться,
В доме, сон смахнувши с глаз,
Все смогли в столь ранний час.
Печь очистив от золы,
Подметёт она полы,
А потом бежать ей надо,
Чтоб доить коровье стадо,
И доярушкам помочь;
Ведь они всегда не прочь,
Если к ним идёт подмога:
Хоть малеенько, хоть немного.
Нужно также то учесть,
Что в коровьем стаде есть,
Чудо-дойная корова.
Только молоко готова,
Та коровушка давать,
Не любому: нужно звать,
Срочно в новую пристройку,
Лишь Хаврошечку на дойку.
Став обычною коровой;
Привыкая к жизни новой,
Добрая Земун однажды,
Не под гнётом жуткой жажды,
А ведомая с раденьем,
Всемогущим провиденьем,
На кануне царской свадьбы,
Пред воротами усадьбы,
Где всевластен и спесив,
Жил Властитель Неба Див,
Не поверивши сначала,
Среди прочих повстречала,
Не в шелках, в простом сукну,
Красну девицу одну.
Эта девица была,
И пригожа, и мила;
Хоть не может быть, но всё же,
На неё была похожа.
Ни в бреду, ни через сны,
Словно бы со стороны,
Словно самою себя,
В пёстрых дебрях бытия,
Добрая Земун узрела.
Усомнившись, оглядела,
Не имея объяснений.
Она видит без сомнений:
Так и есть, краса-девица,
В дочки ей могла б годиться.
И Земун тогда решила,
Глядя деве в след уныло,
С выводами не спешить;
Всё получше изучить.
Чтоб побольше разузнать,
Стала встречи с ней искать.
Так Земун, артачась смело,
Не колеблясь захотела,
Чтобы ей сподручней было,
Лишь Хаврошечка доила.
Див всё чаще замыкался,
И от дома удалялся,
Чтоб ему на бережку,
Иль на травке на лужку,
Одному в тиши побыть,
Да немного погрустить;
И, когда один бывал,
Он всё чаще вспоминал,
Первую свою любовь,
Что проснулась в сердце вновь.
Он с блистательною Дивой,
Столь чарующе красивой,
Её в мыслях оживляя,
Пред собою представляя,
Думами когда томился,
Молвя в слух, порой делился,
Словно помощи ища,
Покоянно бормоча.
А его коровье стадо,
Без пастушбего пригляда,
Разбредалось тут и там,
По лугам и берегам;
И Земун всегда старалась,
Если с ним в лугах встречалась,
Ближе к Диву подойти;
Слева ль, справа ль обойти,
Чтоб узнать, о чём же он,
Извергая тяжкий стон,
Сетуя на боль разлуки,
Молвил умершей супруге.
Вот и в этот раз она,
Тайны чтоб раскрыть сполна,
Встала, где уселся Див:
Очень близко, супротив.
Из кафтана медальон,
Див достал. Склонившись, он,
Глядя на жены портрет,
Уж, душевных слов в ответ,
Не надеясь услыхать,
Начал вновь пред ней вздыхать:
"Чаровница моя - Дива,
Как ты здесь юна, красива!
Я ж, оставшись не удел,
Без тебя чуть постарел.
Часто я прошу прощенья,
Пред тобой за прегрешенья,
Те, что прежде совершил,
Когда я моложе был.
Помнишь, долго день тянулся.
Я тогда домой вернулся,
С серым свёртком на руках.
В свёртке в белых пеленах,
Кроха-девочка лежала;
Молча глазками моргала.
Я тебе сказал тогда,
Что-де с ней стряслась беда.
Мы разбойников поймали,
И у них её забрали.
В семью кроху надо взять.
Больше некуда отдать.
Ты к ней столь добра была,
Как родную приняла.
Девочку мы в семью взяли,
И, как дочку воспитали.
Я тебе тогда солгал.
Я о крохе этой знал:
Кто она, да, и откуда?
Но, боясь, что будет худо,
Мне от гнева твоего,
В страхе, каюсь, оттого,
Благости примерив маску,
Выдумал тогда побаску,
О спасении дитя,
Слух твой ложью тяготя.
Девочка на самом деле,
Мною взята с колыбели,
В первый миг после рожденья.
Для чего? Для упрежденья,
Чтобы истинная мать,
Не смогла б меня назвать,
Этой девочки отцом,
И лгуном, и подлецом,
Пред тобой, перед детьми,
Перед прочими людьми.
Ей сказали, что ребёнок,
Не жилец, уж, был с пелёнок,
И, едва открыв глаза,
Забран был на небеса.
Долго подлинную мать,
Мне от всех пришлось скрывать,
А теперь, коль в этом каюсь,
Я признаться не стесняюсь,
Как пред светом древних рун:
Мать Хаврошечки - Земун.
Услыхав признанья Дива,
Им внимая терпеливо,
Бедная Земун от счастья,
Что вот-вот пройдёт ненастье,
Нависавшее над ней,
Чередой унылых дней;
Что, сокрытое дитя,
Наконец-то обретя,
Увидав, не обманулась.
Как от сна теперь очнулась,
Сбросив, будучи в плену,
Тяжкой грусти пелену.
Время доброе настало.
В ней душа затрепетала.
У Земун сердечко бьётся.
К дочке поскорее рвётся,
Позабыв про боль потерь,
Всей душой она теперь.
К дочке хочется бежать,
Чтоб скорей её обнять,
Но рассудок, как уздой,
Удержав, кричит: "Постой!
Не спеши ж ты! Погоди!
На себя ты погляди.
Дочка - милый твой ребёнок -
От рождения, с пелёнок,
Никогда тебя не знала,
Не встречала, не видала,
И, к тому ж, она, прости,
Если молвить по-чести,
Не телёнок, а девица!
Как ты хочешь к ней явиться?
Ты - корова, а не мать.
Хочешь так пред ней предстать?
В затрапезном скотском виде?
Места нет сейчас обиде.
Но подумай, рассуди,
На себя ты погляди.
Ты пока не торопись.
Ты пока угомонись.
Не испорти первой встречи.
Обладая даром речи,
Просто тайно с ней встречайся;
Не при людно с ней общайся..."
Взвесив всё, уж, не сглупила:
Так Земун и поступила.
Дивов мраморный дворец,
Как большой резной ларец,
Что блистает красотой,
Столь изящной и чудной;
Где вокруг цветов лужайки,
Был теперь в руках хозяйки,
Коей падчерица стала,
Приложив трудов ни мало.
Прежде мачеха бывало,
Постоянно пребывала,
В очень скверном настроеньи.
Оттого-то в упоеньи,
На Хаврошечку бранилась,
И в открытую глумилась.
Днесь с особою охотой,
Загрузив её работой,
Мачехи когда не стало,
Буря бед не миновала;
В злобе на язык востра,
Тут же сводная сестра -
Вздорная Зеленоглазка,
Баламутя двор весь тряско,
За Хаврошечку взялась.
Её мучать принялась,
Ничего ей не прощая;
Скверный нрав свой вымещая.
Обижая ощутимо,
Что там говорить,вестимо,
На Хаврошечку гневиться,
Было проще: ведь сестрицы,
Синеглазка и Додола,
Жить под гнётом произвола,
Ни за чтоб не согласились.
Вместе сразу б взбеленились,
Отругать себя б не дали.
Огрызнувшись, наказали;
Про обиду б не забыли;
За обиду б отомстили,
А Хаврошечка молчала:
Бранью ей не отвечала.
Как-то днём, в который раз,
Дав Хаврошечке наказ,
Видя, что та у печи,
С делом справилась почти,
Вздорная Зеленоглазка,
Молвит ей: "Ах, просто сказка,
Нынче жизнь твоя, сестрица!
Мне покой лишь только снится.
Ты ж сидишь и отдыхаешь:
От домашних дел лытаешь.
Так исполни ж в назиданье,
До утра ещё заданье:
Ты просей-ка воз муки;
Напеки нам пироги,
С ежевикой и черникой,
Да с душистой земляникой,
Да с колбою, да с яйцом,
Не забудь спеки потом;
Сладких пирогов с малиной,
Да с пропаренной калиной.
Если ягод не найдётся,
В нашем доме, то придётся,
Чтобы время не терять,
В лес пойти их собирать;
А потом спеки печенье," -
Так сказала в заключенье,
Дерзкая Зеленоглазка.
" К тесту, думаю, закваска,
В аккурат, уж, подоспела.
Так, что ты берись за дело,
Чтобы батюшка не ждал.
Это он так приказал."
Только дерзкая сестрица,
Прочь успела удалиться,
Как Хаврошечка вздохнула,
И руками враз всплеснула.
Слёзы хлынули из глаз,
У неё на этот раз,
И она, присев устало,
У окошка, прошептала:
"Как же, сделав по-добру,
Кучу дел, успеть к утру?!"
Траву пощипав немножко,
У открытого окошка,
Где Хаврошечка сидела,
И с тоской вокруг глядела,
Вдруг Земун остановилась;
На девицу покосилась;
Взад-вперёд затем прошла,
Да к окошку подошла.
Руку девичью немножко,
Что виднелась из окошка,
Мордою своей толкнула;
Пальцы тонкие лизнула,
И промолвила потом,
Человечьим языком:
"Здравствуй, добрая девица!
Знаю, будешь ты дивиться,
Видя, кто здесь днесь стоит,
И с тобою говорит.
Я прошу, не удивляйся,
И, уж, паче, не пугайся,
Добрая душа моя,
Заколдованная я.
Ты спокойно, дорогуша,
Что скажу сейчас, послушай.
Мне безмолвно уступи.
Как скажу, так поступи.
Вижу, как с утра до ночи,
Не смыкая светлы очи,
В молодых своих летах,
Ты карпеешь во трудах.
Мне глядеть уже не в мочь,
Оттого хочу помочь.
Окажи себе услугу:
Погуляй, пройдись по лугу;
Вечерком в свою кровать,
Ты улягся почивать;
Утром здешних не буди,
И на кухню приходи.
Там уже по воле слова,
Будет вся стряпня готова.
Но о нашем разговоре,
Ни в дому, ни на подворье,
Будь внимательна, смотри,
Никому не говори."
Тяготясь заботой новой,
Спорить с доброю коровой,
Ей доверясь с изначала,
Уж, Хаврошечка не стала,
И покинула покой,
Удалившись с глаз долой.
Утром, выспавшись впервые,
Встретив зори-заревые,
Хоть дворец пока что спал,
В сладкой неге прибывал,
Встав, Хаврошечка сияла,
И скорее поспешала,
Вниз с улыбкой на лице,
К летней кухне при дворце.
В этой кухоньке простой,
Всё сверкало чистотой.
С пылу-с жару из печи,
Здесь дымились калачи;
Рядом горы пирогов,
И больших медовиков;
Возле них блины, печенье,
А впридачу к ним варенье.
Вид Хаврошечку прельщает,
Ароматом восхищает.
Увидав всё это чудо,
Не поймёт никак: откуда,
Столько той стряпни взялось;
За ночь столько набралось?
Здесь проворливых стряпух,
Было много больше двух!
У Хаврошечки от счастья,
От к её судьбе участья,
Тут же захватило дух,
И она, воскликнув вслух,
Так тихонько, как могла,
Радуясь, произнесла:
"Ох, коровушка, спасибо!
Где бы ни была ты: либо,
В чистом стойле иль в логах,
Иль на пойменных лугах,
Я тебя благодарю!
Может статься, одарю,
Чем-нибудь и я тебя?!
Нынче ж ты меня любя,
В тяжкой доле помогла;
От беды уберегла."