Главный богатырь русского эпоса по хрестоматийной версии родился в селе Карачарове, что вблизи города Мурома, а потому прозван Муромцем. Замечу, большинство богатырей величают по отчеству, а Илью по топониму. И мы не видим его родителей, а только догадываемся, что кому-то же надо было ухаживать за прикованным к родительскому дому человеком, который с младенчества не чуял ни рук, ни ног. Сказители как бы подчёркивают, что можно не знать детской дружбы и первой влюблённости, не пускаться в опасные поиски суженой, чтобы победить природный эгоизм и стать защитником. Илья медленно вырастал из родимой почвы, поднимался, едва шевеля корнями и напоминая слушателям своей неподвижностью дерево, некий мифический «священный дуб», вокруг которого шла полнокровная жизнь.
Он сохранял верность своей судьбе, минуя радугу-мост, соединяющий человека с человеком, мост Любви. Народ языком поэзии рисовал картину, когда сама природа через родовые корни питает, создаёт богатырское тело, наполняет его великим спокойствием и тревогой, пробуждает желание защищать свою землю. Это продолжалось до тридцатилетия Ильи, пока «калики перехожие» волшебными средствами не вдохнули в него духовное здоровье (добрым словом и родниковой водой или «чарой питьица медвяного»). И тотчас же «богатырское его сердце разгорелось… и он услышал во себе силушку великую». Отныне, молвили калики, смерти ему «на бою не писано».
Отчество Ильи Муромца явно условное – Иванович, возводящее его происхождение к сказочному обобщённому «Ивану», персонажу русской волшебной прозы. В любом случае, о родителях его упоминания в былинах нет. Но первым делом идёт Илья на поле родительское, убирает непосильные для простого человека ледниковые камни-валуны, выкорчёвывает дерева с корневищами, распахивает и засеивает поле, взращивает рожь, вскармливает богатырского коня-друга, «малого бурушку косматого», то есть проделывает все основные крестьянские работы, и уж затем отправляется на свой первый подвиг.
Былина «Илья Муромец и Соловей разбойник» (А.М. Астахова, записана от П.И. Рябинина в Заонежье) рассказывает о бое с неким чудовищем в образе зверо-человека. Но, по сюжету, прежде он получает родительское «прощеньице,/ А прощеньице-благословеньице,/ Кладовал он заповедь великую –/ Не съезжаться, не слетаться во чистом поли/ И не делать бою-драки-кроволития», но не смог сдержать своего слова. Не найдя прямоезжего пути в Киев, Илья «попал ко городу Чернигову», а там «силушки черным черно,/ А черным-черно как черна ворона./ Хочут чёрных мужиков да всех повырубить,/ Хочут церкви божии на дым спустить». Русский богатырь, заступник простых православных людей, не мог этого допустить, вот и: «нарушил он заповедь великую,/ Просил себе да бога на помочь/ Да пречисту пресвятую богородицу». Побил Илья силу вражескую, бескорыстно отказался от предложения черниговцев стать их воеводою, попросил лишь указать прямоезжую дорогу в Киев-град. На что «мужички черниговцы» отвечали, что по ней проехать невозможно: «Прямоезжая дорожка заколодела,/ Заколодела дорожка, замуравела…/Сидит Соловей-разбойничек Дихмантьев сын/ На семи дубах, в девяти суках;/ Как засвищет Соловей по-соловьиному,/ Закричит, собака по звериному,/ Так все травушки-муравы уплетаются,/ Все лазоревы цветочки отсыпаются,/ А что есть людей вблизи – все мертвы лежат». Но для богатыря это как раз и означает, что если там разлито нечто чуждое, допотопное, то оно требует искоренения.
Победил Илья Соловья, связал, положил в суму, едет дальше и видит, что весь род-семья соловьиная не по правде живёт, что все дети его «во единый лик», что в нарушение древнего «закона крови» он женит своих детей между собой, чтобы «соловейкин род не переводился». Одна из дочерей чудовища-отца разглядела в окошко несчастливый для их рода исход поединка: «Ай сестрёнушки мои родимые!/ А ведь окушком вы есть тупёшеньки,/ Умом-разумом вы есть глупёшеньки./ А сидит мужик да деревенщина,/ А сидит мужик да на добром коне,/ Наш-то батюшка на стремени приковано». Тогда все в один голос закричали: «Ай же мужевья наши любимые! / А берите-ка рогатины звериные…/ И убейте-тка мужика да деревенщину…». Но, несмотря на хитрости соловьиные, и с детьми и с их отцом-Соловьём Илья Муромец безжалостно расправляется. По мысли сказителя, он поступает справедливо, выступает, как борец против греховного, звериного облика семьи, за нормальную экзогамную и правильную моногамную (православную) семью, как высшую общественную ценность.
Однако сам Илья не обзавёлся женой и семейной жизни не знал, по крайней мере, автор-народ ничего не говорит о его женитьбе. Это не характерно для былин, как правило, начинающихся с чудесного рождения сына. Далее по былинной формуле следует материнское воспитание, подготовка к брачным испытаниям и свадьбе. А Илья появляется сразу же зрелым человеком тридцати (вариант: тридцати трёх) лет, который знал только любовь к Русской земле, поглощающую все его силы. Он всегда в седле, он ведёт походную жизнь, стоит вместе с другими богатырями «заставой». Он и седобородый старик на белом коне, «старый казак», и одновременно «дородный добрый молодец». Для женитьбы у него ни места, ни времени не остаётся. Женщины, в основном «поляницы-поединшицы», оставались лишь случайными встречными на его пути.
В былине «Три поездки Ильи Муромца» (А.Ф. Гильфердинг, записана от Ф. Никитина на Выгозере) вольный богатырь Илья «ото младости гулял да он до старости», так и не заключив брака. По сюжету былины, увидел он в степи «латырь-камешок», от него «три росстани» (расходятся три дороги), а на камне надпись: «В первую дороженку ехати – убиту быть,/Во другую дороженку женату быть,/ Третью дороженку ехать – богату быть»./Стоит старенькой да издивляется,/ Головой качат, сам выговариват:/ «Сколько лет я во чистом поли гулял да езживал,/ А ещё таковаго чуда не нахаживал». Далее следует характерное для мира былин понимание причинно-следственных связей: «Но начто поеду в ту дороженьку, да где богату быть?/ Нету у меня да молодой жены,/ И молодой жены да любимой семьи,/ Некому держать-тощить да золотой казны,/ Некому держать да платья цветного./ Но начто мне в ту дорожку ехать, где женату быть?/ Ведь прошла теперь вся молодость./ Как молодинка ведь взять – да то чужа корысть,/ А как старая то взять – дак на печи лежать,/ На печи лежать да киселём кормить. / Разве поеду я ведь добрый молодец/ А й во ту дороженьку, где убиту быть…». Для Ильи Муромца любовь как обременение, почти погибель, она приковывает к одному месту, заставляет заботиться об избраннице, тянуть лямку нравственной ответственности. А вольный казак рождён постоянно быть на марше, в седле.
Поехал Илья туда, где «убиту быть». Тут нельзя не сказать о своеобразной географии былинного мира. Есть и горы, и степи, и земли родные и вражие, но все они словно заключены в магическую сферу – названья реальные, а местоположение их фантастическое. Это ещё раз говорит о былинном реализме как художественном явлении. Пространство былин замкнуто, это поэтически очищенная реальность, в которой особая история, где нет и не могло быть ордынского ига, а есть навсегда непобедимая Святая Русь. Принцип историзма – явление книжной культуры, в русском былинном эпосе действует другой – принцип справедливости. Как и в художественном произведении, персонажи брались из жизни, но прототипов для Ильи Муромца просто не может быть. Он, конечно же, созданная гением народа фигура, метафорическая личность невероятного объёма. И тем сильнее она действовала на повседневную жизнь русского человека. Былинный мир можно сравнить с тучей, причудливо меняющей свои очертания. Она полна словесной влаги и огня, плодотворных ливней и пугающих молний и грома, она всегда была над обществом, как недостижимая высота, и веками изливала свою плодородную силу, нравственную и эстетическую, способствуя созданию здания героической русской цивилизации.
Но вернёмся к нашей былине. Да простит меня читатель, что в обаянии богатого, изумительного, эмоционального языка русских былин я не воздерживаюсь от излишнего цитирования, порой уходя от главной темы. Мы оставили героя на пути к смерти: «поехал добрый молодец в ту дорожку, где убиту быть./ Только видели добра молодца ведь сядучи,/ Как не видели добра молодца поездучи…/ Он ведь реки ты, зёра меж ног спущал,/ Он сини моря ты на окол (кругом) скакал./ Лишь проехал добрый молодец Корелу проклятую,/ Не доехал добрый молодец до Индии до богатыи, /И наехал добрый молодец на грязи на смоленские,/ Где стоят ведь сорок тысячей разбойников…». Эти «ночные тати-подорожники» по слову своего атамана атаковали Илью, и хотя он предупреждал, что «нет у старого да золотой казны и прочих богатств (долгий перечень на страницу, – В.П.), ринулись в бой и потерпели полное поражение: «не оставил разбойников на семена». Это частая формула, устойчивой оборот, типовой мотив былин: просьбу оставить зло «да хоть на семена» богатыри всегда игнорируют. Ведь даст зло всходы-потомство, прорастёт на Руси вновь. И не жестокостью к врагу, а необходимостью объясняется сказителями полное истребление нечисти.
Итак, возвращается Илья Муромец к подорожному камню, уничтожает смертную запись и делает новую о том, что дороженька эта очищена. И направляет коня на путь, «где женату быть». Видно что-то заподозрил неладное, обманное в надписях на «латыре камни». Предчувствие редко обманывает богатырей. Встречает Илью «красна девица, сильная поляница удалая» и сладко говорит, и челом бьёт да низко кланяется, «ведёт ведь добра молодца да во палаты белокаменны». Примечательно что на вопрос девицы: «Ты какой земли есть, да какой орды,/ И ты чьего же отца, да чьеё матери,/ Ещё как же тебя именем зовут,/ А величают тебя по отчеству?» – Илья ничего не отвечает. Он чует, что там, где мягко стелют, там жестко спать. Слушателю былины остаётся лишь поверить обострённому богатырскому чутью. Но было и то, что могло насторожить Илью: ни брачного испытания, ни сватовства, ни правильного, традиционного свадебного обряда, сразу в постельку!
Гормоны у мудрого Ильи не взыграли. Всё же как-то не по-людски, не по традиции завлекают его в «ту кроваточку обманчиву» и он немедля, по-богатырски действует: «Ай же ты душечка да красна девица!/ Ты сама ложись да на ту кроватку на тисовую»/ И как схватил тут добрый молодец да красну девицу,/ И хватил он ей да подпазушки,/ И бросил на тую на кроваточку,/ Как кроваточка-то эта подвернулася,/ И улетела красна девица во тот да во глубок погреб». Не все витязи, видать, совладали с греховным разжижением страсти, некоторые попали в ловушку, поверив надписи на камне. Илья Муромец освобождает их, а волшебницу заточает: «Выпущает двенадцать да добрых молодцев,/ И все сильниих могучих богатырей,/ Едину оставил саму да во погребе глубокоём», и «на камешке-то он подпись подписывал: «И как очищена эта дорожка прямоезжая». Осталось Илье Муромцу последняя дорога, и обрёл он несметное богатство. «И раздавал это злато, серебро по нищей по братии,/ И раздал он злато, серебро по сиротам да бесприютным./ Но обращался добрый молодец ко камешку ко латырю,/ И на камешке он подпись подписывал:/ «И как очищена эта дорожка прямоезжая».
Правильная женитьба народными певцами приравнивается к подвигу отказа от греховных страстей и от богатств, а воспевается милосердие и милостыни нуждающимся.
Tags: Очерки Project: Moloko Author: Петров Виктор