Эта история - одно из самых странных воспоминаний конца 90-х...
Она осталась моим пожизненным «гештальтом», потому что чувство долга давит на меня по сей день, а изменить прошлое уже не представляется возможным.
И сейчас, притормозив в ожидании зеленого сигнала светофора у Пантелеймоновского моста перед поворотом на Фонтанку , я невольно начинаю нервничать и стараюсь не всматриваться в лица прохожих…
Была весна. В Соляном городке она ведет себя особенно, как будто вокруг и не Петербург вовсе, а тихая уютная провинция . Во дворах готовится зацвести сирень, из распахнутых старинных окон бессовестно пахнет жареной картошкой, а дикие городские коты нежатся на капотах припаркованных машин, невзирая на их марки.
В мае пройти мимо распахнутых ворот Летнего сада невозможно. Изящные античные фигуры Богов и Богинь, освободившись от зимнего гнета своих деревянных гробов ящиков, улыбаются солнышку, благословляя жизнь, какой-бы она ни была.
Ну и что, что очередной кризис и дефолт? Да, всё, что удалось накопить, потеряно еще в прошлом августе. Да, с работой непросто. Но жизнь-то продолжается, и она всё равно прекрасна уже потому, что зиме конец, и впереди летние радости с неизменным ароматом лип и теплым песочком на берегу Финского залива.
Примерно с таким настроем я вышла из Летнего сада и повернула в сторону Пантелеймоновского моста.
Бывают такие моменты в сложные периоды жизни, когда кроме неразрешимой загадки вечного раскачивания правого фонаря на мосту тебя ничего не волнует.
Этот фонарь для меня и сегодня загадка. Но теперь он как жизнеутверждающий символ. Прошла молодость, пережито уж сколько кризисов, вот уж СВО идет больше двух лет, а фонарь все качается и качается , как ни в чем ни бывало...
И тут это случилось. Я столкнулась с НИМ нос к носу, хотя всегда старалась обходить стороной этого странного человека, интуитивно опасаясь посмотреть ему в глаза.
А тут расслабилась, и на тебе!
Круглый год он стоял на углу Фонтанки и Пестеля как раз на той самой стороне, где монотонно поскрипывая всегда раскачивается фонарь. Старомодное мохнатое пальто болталось на нем как на вешалке. Шарфа не было вовсе. Я даже сомневаюсь, что была хоть какая-то рубашка. Тонкая морщинистая шея выглядела так жалко, что хотелось отвести глаза. Вообще вид этого пожилого петербуржца всегда вгонял меня в такое чувство вины, как будто я лично была виновата в его несчастливой старости.
Но самым ужасным в этом образе было другое. Через тощую шею была перекинута связанная из обрывков узловатая веревочка с табличкой «ПОКАЖУ ВАМ ПЕТЕРБУРГ АЛЕКСАНДРА ГРИНА» .
Болезненное лицо этого совершенно сюрреалистического образа дополняли толстые стекла очков, под которыми сами по себе жили бесцветные глаза. То ли они были раскосые, то ли очки были виноваты в его странном взгляде…
Издали завидев Старика, я всегда малодушно переходила на другую сторону. Очень боялась случайно обнаружить свою жалость и поставить его в еще более неудобное положение ненужными эмоциями.
И тут на мосту мы чуть не столкнулись лбами.
Осознав, что ЭТО случилось, я в панике застыла. Бежать было поздно, да и некуда.
Судорожно проглотив слезы, я зажмурилась в надежде, что всё это только сон, и сейчас наваждение исчезнет.
Но долго стоять на улице с закрытыми глазами было ужасно глупо, поэтому я наконец заставила себя разжать веки.
Старик снял перетянутые резинкой очки и тоже посмотрел на меня. Мы поздоровались.
А глаза-то у него голубые в зеленую крапинку!
Поймав в моем взгляде случайный интерес, он истолковал его по-своему.
- Желаете экскурсию?- с надеждой спросил он.
Денег было в обрез. Нужно было еще купить продуктов домой, забрать сапоги из ремонта и ...в общем это неважно.
- А сколько это по времени?- смущенно промямлила я .
- Здесь на Пантелеймоновской совсем рядом,- приободрился старик.
Видимо Александром Грином в 90-е прохожие интересовались редко. Я помялась…
- А сколько стоит?- покраснев до корней волос, осторожно спросила я.
- Да сколько не жалко…
Ужасный ответ. Ответ-ловушка, потому что духовное бесценно, а денег мало, и быт безжалостно требует своей мзды, и выбирать между едой и культурой всегда так стыдно.
Осознавая одновременно свою ничтожность по отношению к его просветительской миссии и лихорадочно придумывая причины для вежливого отказа, я поняла ,что пауза затянулась, и время на раздумье закончилось.
- С удовольствием!- наконец решилась я, и Старик засиял такой неподдельной радостью, что я почувствовала правильность своего выбора.
Когда мы переходили Фонтанку, мне посигналил из машины невесть откуда оказавшийся рядом коллега , жестом приглашая подвезти. Я отрицательно покачала головой, осознавая как нелепо выгляжу сейчас в такой странной компании.
Мы шли по улице Пестеля, которую мой новый знакомый упорно называл на старинный лад Пантелеймоновской.
У 11 дома он остановился и предложил мне войти под арку. Преодолев минутное замешательство, я неуверенно направилась за Стариком.
Мы зашли в уютный зеленый двор, наполненный ароматами молодой весенней зелени и веселой воробьиной возней. В одной из парадных шел ремонт. Краешком глаза я заметила крутую лестницу и вопросительно посмотрела на Старика.
- Да, да! Лифтов тогда не было , а жил Александр Степанович на четвертом этаже! Кстати сейчас в связи с ремонтом лифт тоже не работает,- взмахнул рукой мой экскурсовод. - Поэтому давайте просто посмотрим на его окно, а я расскажу Вам о чудовищной ошибке, благодаря которой в Петербурге чуть больше 10 лет назад неправильно увековечили память писателя.
Не успела я удивиться, как Старик продолжил.
- Если придется проходить по улице Декабристов , обратите внимание на фасад дома 11. Там Вы непременно увидите памятную доску, которая указывает, что в этом доме жил и творил писатель Александр Грин,- грустно сказал Старик. - Между тем жил он в этом доме на улице Пестеля 11. Ошибка произошла потому, что в письмах, как было принято в начале века, Грин подробно указывал адрес - «улица Декабриста Пестеля». А в наше время дотошно разбираться с адресами не стали, и до сих пор ошибку не исправили.
Скажу вам больше, дорогие читатели, ошибку не исправили и сейчас, и памятная доска так и висит на Декабристов 11.
-Это был первый адрес в Петербурге, куда Грин привел свою Ассоль- как-то очень светло улыбнулся рассказчик.
- ЕЕ звали Ассоль?
- Нет конечно!- засмеялся Старик- Ее звали Ниночка! Нина Николаевна Миронова. Училась она здесь поблизости на Бестужевских курсах, подрабатывала машинисткой в газете «Петроградское эхо» . По работе Грин заходил туда в 1917, а потом случайно встретил Ниночку на Невском в районе Пушкинской. Знаете что это за место?
Дальше, дорогие мои читатели, я хочу переключиться из режима диалогов к обычному рассказу для простоты вашего восприятия.
Угол Невского проспекта и улицы Пушкинской было знаковым для Александра Грина.
Именно там в низкой витрине небольшого магазина, известного многим поколениям петербуржцев как старейшая книжная лавка " Техническая книга" , увидел начинающий писатель игрушечный кораблик с белыми шелковыми парусами, и моментально его фантазия окрасила паруса в алый цвет.
Сюжет родился сам собой.
Это случилось в 1916 году. Но не доставало образов, деталей.
Возможно вам покажется странным, но самая прекрасная повесть о мечте и надежде создавалась в голодном послереволюционном Петрограде буквально на коленке в узкой полупустой комнате Дома Искусств.
Единственное окно упиралось в дворовую стену. Топить холодную комнату было нечем, а в 1920 работу над романом и вовсе пришлось прервать , потому что Грина из Дома Искусств попросту выгнали за асоциальный образ жизни. Был он тогда одинок, тревожен и нелюдим, порой агрессивен из-за своей пагубной привычки...пить.
Сын польского шляхтича Александр Гриневский с детства бед хлебнул немало. Родился в ссылке. Отец пил беспробудно, он то бил, то баловал сына, ломая его детскую психику. Мальчик тайком читал приключенческие романы и мечтал о море. С горем пополам окончив реальное училище, он уехал в Одессу с целью поступить на корабль юнгой, но отовсюду его выгоняли за вспыльчивый характер.
Потом была первая любовь. Получив от любимой отказ, Гриневский выстрелил ей в грудь. Слава Богу, она выжила и не сдала «неудачника». Но девушка была потомственной революционеркой, что определило дальнейшую судьбу Александра Грина.
Были годы подполья, первый тюремный срок, как следствие полное разочарование в терроре.
И вдруг как гром среди ясна неба потребность писать. Гонорар в 75 рублей за первый рассказ «Заслуга рядового Пантелеева» показался бывшему босяку и бродяге баснословным.
И вот судьба привела его в революционный Петроград и усилиями Горького пристроила в Дом Искусств как «полезного фантазера» .
До этого он скитался по съемным комнатам ,вечно голодный и мрачный. Второй брак тоже оказался неудачным - жена ушла от него, отчаявшись вытащить из запоев и долгов.
Да и братья по литературе относились к угрюмому мечтателю предвзято. Особенно когда фамилия Гриневский превратилась в литературный псевдоним ГРИН.
«Прилавок большого магазина „Бакинский рабочий“. Всего умещается 47 книг… Из умещенных – 22 иностранных… Русский, так и то Грин».
В. Маяковский
Но согласитесь, когда отчаявшийся человек в мечтах своих создает Лисс и Зурбаган, не могла жизнь не дать ему еще одного шанса.
И однажды в преддверии весны там же на Невском проспекте Грин встретил Нину.
Уже 7 марта они поженились.
Пазлы наконец сложились, и вскоре повесть «Алые паруса» увидела свет. На титульном листе Грин написал посвящение любимой жене Ниночке с благодарностью за вдохновение.
Чтобы представить себе как они жили, достаточно вспомнить лишь несколько эпизодов.
Однажды Александр Степанович вернулся из московского издательства , получив хороший гонорар. На Сухаревке он купил Ниночке изящные туфли , золотые часики, и какое-то очень куцее пальто себе.
Увидев мужа в смешном одеянии, Ниночка добавила денег, и тайно выменяла его на рынке на солидное серое пальто с длинным ворсом, в котором Грин стал похож на своих героев и неизменно привлекал женские взгляды. Он очень любил его и считал самой дорогой и добротной вещью в своей жизни. Носил с удовольствием и благодарностью.
Впрочем прослужило оно недолго.
В период очередного безденежья он продал его на Мальцевском рынке чтобы купить цветы Ниночке на день рождения. Купил розы и коробку конфет. Отдал, не раздумывая, чтобы сделать любимой сюрприз.
А когда Грин был уже безнадежно болен , Ниночка на подаренные им золотые часы купила домик из ракушечника с земляным полом в Старом Крыму. Маленький, но свой. Там через два месяца Александр Степанович умер от рака желудка.
Они прожили вместе 11 лет.
Секрет их счастья был прост и непостижим одновременно- оба они всю жизнь искренне идеализировали друг друга.
«Я крепко полюбила его, всегда стремясь быть такой, какой я ему зриласъ. Лучшей, чем была на самом деле, видимо, что-то в моем существе, – простом, нетребовательном к благам жизни и всегда за любовь и радость благодарном, – звучало в унисон его душе. Настолько, – что начавшееся, – с появления, свободной продажи вина, пьянство не разрушило этих наших чувств, а, может, еще углубило и расширило их, так как, кроме опоры и защитника, я еще увидела в нем существо, требующее заботы и опеки и на это обернулись мои неудовлетворенные материнские инстинкты. А он, быть может, иногда страдая от этой опеки, – в минуты, когда его тянуло к безудержному пьянству, – был сердцем благодарен за нее и с удесятеренной нежностью и любовью относился ко мне после своих провалов. За одиннадцать с лишним лет моей жизни с А.С. у меня всегда было чувство королевы его любви. И какие бы тернии ни появлялись на нашем пути, любовь все покрывала и благодарность за нее непрерывно струилась в моем сердце. Все, что может происходить красивого в жизни вдвоем, – все происходило в нашей жизни. Отсвет этих чувств лежит во всех произведениях А.С., а интимное, домашнее тепло, любовь и страдания в его стихах, даримых мне.» - писала в воспоминаниях Нина Николаевна
«Когда одинокий я мрачен и тих
Скользит неглубокий, подавленный стих,
Нет счастья и радости в нем. Глубокая ночь за окном…
Кто раз вас увидел, тому не забыть,
Как надо на свете любить…
И вы, дорогая, являетесь мне,
Как солнечный зайчик на темной стене»… А. Грин
Мечте Грина о море тоже помогла сбыться Ниночка, придумав себе недомогание, которое лечится морским климатом, и супруги уехали в Феодосию.
Однако терний на творческом пути Грина было немало. Время сказок прошло, и фантазер-романтик уже не вписывался в новую действительность.
«Грин – наш идеологический враг. Союз не должен помогать таким писателям! Ни одной копейки принципиально!»- это решение Союза советских писателей вскоре превратила идиллию на берегу моря в выживание.
Супруги вынуждены были переехать в более дешевый Старый Крым, где Грину иногда приходилось брать в руки лук и стрелы и идти охотиться на птиц, как бы странно это сейчас не представлялось.
Просто нужно было как-то выживать без денег, чем-то питаться. Ему, жене и ее престарелой матери Ольге Алексеевне.
Вот тогда-то Нина и продала подаренные мужем золотые часики ради маленького домика у подножия гор. Просто платить за аренду было уже нечем.
В этом доме Грин прожил всего два месяца. 8 июля 1932 года его не стало.
Счастье закончилось. Нину Николаевну ждали впереди такие испытания, что никакая болезненная фантазия не в силах была бы такое придумать.
Она с матерью так и осталась жить в Старом Крыму. Работа медсестрой в санатории и авторские гонорары, выплаченные ей за книги мужа, в одночасье после его смерти ставших популярными, позволяли ей выживать.
Но когда началась война, она из-за болезни матери не смогла уехать, и оказалась на оккупированной немцами территории.
Ей пришлось работать переводчицей- образованных людей, знавших языки в городе практически не было, поэтому немцы сохранили ей жизнь.
На этой работе Нина Николаевна старалась быть максимально полезной местным жителям, не раз оправдывая и спасая многих от расправы.
Дальше ужаснее. Вместе с другими горожанами ее увезли в Германию, где до 1945 года пришлось батрачить на хозяев.
При первой возможности вернулась Нина Николаевна в Старый Крым в надежде, что ее ожидает мать.
Но оказалось, что Ольги Алексеевны не стало еще в 1944 году. Ее похоронили рядом с Александром Грином.
Оплакивать ее смерть Нине Николаевне пришлось уже в ссылке. Она получила 10 лет лагерей за сотрудничество с немцами.
Все это время Нина жила мечтой вернуться в маленький дом с садом в Старом Крыму, где решила организовать музей в память о муже.
Вернувшись, она обнаружила, что их жилье превратили в курятник. И вот здесь Ассоль проявила всю силу своего характера, чтобы вернуть и привести домик в надлежащий вид.
Всю оставшуюся жизнь она по крупицам восстанавливала обстановку , существовавшую при муже, собирая по друзьям и знакомым его вещи и книги. И наконец музей открылся.
Нины Николаевны не стало в 1970 году.
По непонятным причинам местные власти не дали выполнить ее последнюю волю и похоронить умершую рядом с матерью и мужем.
Только через два года тайно ночью друзья семьи перезахоронили прах Нины Николаевны Грин рядом с Александром Степановичем.
- Души их всегда были вместе, -услышала я знакомый голос. - Вы ведь верите в это?
-Конечно верю!- ответил кто-то за меня, потому что неожиданное возвращение в реальность позволяет доли секунды наблюдать за происходящим со стороны.
- Ну мне пора,- заторопился вдруг Старик, решительно направляясь к открытой парадной.
- Подождите, а деньги?- медленно приходя в себя, спросила я.
- Деньги? Ах да, деньги...- задумчиво проговорил мой рассказчик. - А деньгами я не беру!
Я опешила. Мысли не торопились возвращаться , потому что они всё еще витали над маленьким домом из ракушечника в Старом Крыму,и я не нашлась, что ответить.
У парадной Старик оглянулся.
- Сейчас идите в Пантелеймоновскую Церковь тут напротив и поставьте свечи за души рабов Божьих Александра и Нины.
Его серое мохнатое пальто мелькнуло в дверном проеме парадной, шаги быстро стихли на лестнице.
Я осталась стоять растерянной в своей прекрасной 32 весне, наполненной надеждами и вечным ожиданием чуда.
Откуда-то прилетела мысль, что подниматься на свой четвертый этаж ему непросто. Но ТАМ всегда любят и ждут