Чтобы не оказаться на грани голода, в связи со сложившейся катастрофической ситуацией, поселенцам в урочище вновь пришлось, как и в первые годы колонизации, обратиться массово к рыбной ловле. Выживали люди, главным образом, за счёт того, что давал им щедрый Терек.
А он оставался неисчерпаем... Осётр, севрюга, лосось, сом, мурзак, усач в холодной и мутной реке водились в избытке. И особых умений, чтобы добыть эту рыбу, поселенцам не требовалось. Умереть от голода на берегах Терека человеку, в любое время года, было невозможно.
Несколько тысяч переселенцев в урочище Мез-догу тогда ещё сильно выручили ближайшие соседи – скотоводы и земледельцы из мирных татарских аулов, да казаки из малых хуторов и станиц, по обоим сторонам пограничной реки. Именно эти люди, в основном, и организовали оперативно, на свой страх и риск (они ведь тоже рисковали подхватить смертельную заразу!), доставку моздокцам мешков с мукой и крупами, корзин с овощами, фруктами и съедобными корнеплодами.
Своевременная помощь позволила поселенцам уже к началу января 1774 года взять верх над эпидемиями в урочище. Опасные болезни, как среди людей, так и животных, постепенно пошли на спад… И уже весной карантин с Моздока был военным командованием снят.
***
В сентябре 1773 года в глубине российской империи, на Урале, вспыхнуло крестьянское восстание под предводительством Емельяна Пугачёва. Запылал весь Оренбургский край. А следом Прикамье, Башкирия, часть Западной Сибири и Среднее Поволжье.
В ходе поднятого бунта, поверив в обещания исполнить насущные чаяния простых людей, к зачинщикам массовых волнений присоединились башкиры, татары, калмыки, казахи, чуваши… И многие другие российские народы.
Подавляющее большинство волжских казаков изменило присяге, данной государыне… И примкнуло к восставшим. Региональный, в начале, бунт вскоре перерос в империи, ведущей кровопролитные бои с Османской Портой, в настоящую гражданскую войну.
Первые месяцы пугачёвского восстания были весьма успешными, для пошедших за скорым на расправу, решительным предводителем. Объявившим себя принародно, тому же, законным императором Петром Третьим.
Армия сторонников Пугачёва легко разбивала немногочисленные и частью деморализованные агитаторами правительственные войска. Бунтовщики овладели множеством городков, крепостей и заводов.
Весть, о якобы спасшемся от преследований своей властной жены-немки Екатерины несчастном русском государе, отстаивавшем теперь собственное законное право на трон, быстро облетела всю страну. Миф о суровом, но справедливом Петре Третьем был чрезвычайно популярен в народе… Емельян Пугачёв, к тому времени, числился уже в третьем десятке самозванцев, кто пытался использовать имя высокородного покойника в собственных интересах.
По крестьянским избам шептали всю осень 1773 года, как везде по России объявившегося «амператора» встречают ликующие народные толпы хлебом-солью и слезами радости. Торжественно звонят в его честь церковные колокола, поются псалмы священники.
А казаки и рядовые солдаты гарнизонов непреступных крепостей безо всякого боя распахивают ворота перед войском Петра Третьего… И переходят повсеместно на его сторону.
Кровопийц-дворян и прочих народных мучителей, по жалобам простых людей, государь-батюшка без промедления показательно казнит. А изъятым у притеснителей серебром да златом щедро жалует всех бедных и обездоленных своих подданных, натерпевшихся от господ...
***
Эпидемия больно ударила по семье Мирошниковых. В самое сердце ужалила... Как не старалась врачевательница и травница Степанида уберечь от бушующих вокруг хворей хотя бы самых близких ей людей, это спасло не всех. Не помогли разные сильнодействующие отвары и настойки, регулярно, на протяжении конца лета и всей осени принимаемые членами обоих семейств по настоянию казачьей лекарки… Ни постоянное наблюдение её за самочувствием детей и взрослых в ближнем кругу.
Саму целительницу, Макара и Тимошку Бог от всех серьёзных болезней миловал. Настя с Серафимом не убереглись, занедужили заразной болотной лихорадкой… Но перенесли её быстро, в лёгкой форме.
А вот самый маленький из двух, расположенных по соседству, станичных семейств, Гришаня Мирошников, «сгорел» всего за одну неделю… И никакие бабушкины сильные лекарства и знания, почерпнутые из умных медицинских книг, так и не помогли безгрешному крохе.
Детская смертность в 18 веке в России, как впрочем и во всех других странах, была ужасно высокой. Половина новорожденных младенцев умирали ещё в первые годы жизни. А десятилетний рубеж достигала, обычно, лишь треть появившихся на свет.
Ситуацию с народонаселением в империи ежегодно спасало только большое число детей в семьях. Женщины, как правило, рожали по десять-двенадцать раз, в течении своей жизни.
Моздокцев, заболевших бубонной чумой, что было равносильно в ту пору смертному приговору (в отличии от менее фатальной болотной лихорадки!), сразу же выявляли. И содержали изолированно ото всех.
Чумные больные размещались вне крепости, на отшибе. Специальный дом, охраняемый вооружёнными солдатами, стоял на краю предместья. Доступа к заразившимся ни у кого не было, кроме как у гарнизонного врача и у нескольких его помощников.
Умерших от чумы, их одежду и личное имущество солдаты сжигали. К счастью, заболевших столь опасной заразой в урочище оказалось сравнительно немного. Все они были своевременно выявлены и изолированы в чумном доме. А после смерти последнего его обитателя и нескольких месяцев ожидания, солдаты спалили дотла и само это строение… Со всеми оставшимися внутри вещами.
С распространением бубонной чумы в урочище моздокцам удалось справиться за полгода. Во многом, это произошло благодаря решительным действиям командования цитадели. А оно тогда было представлено тремя старшими российскими офицерами - полковниками Петром Ивановичем Гаком, Александром Фёдоровичем Ивановым и молодым кабардинским князем Николаем Андреевичем (Кургоковичем) Кончокиным-Ивановым.
Странной же горячкой, которую поселенцы окрестили болотной лихорадкой, в течении первой половины осени 1773 года заразились друг от друга и переболели, подавляющее большинство жителей крепости, посада и станицы Луковской. К счастью, умирали от сей хвори немногие, ею настигнутые… А лишь самые слабые – младенцы, старики и тяжело раненые.
От этой напасти люди в урочище пили всю осень и зиму горячие отвары и горькие настойки из багульника, полыни и аир-травы, по нескольку раз в день. Моздокцы готовили себе профилактическое и целительное снадобье сами. По тем несложным рецептам, которые рекомендовали всем поселенцам главные местные авторитеты по медицинской части – травница Степанида из Луковской и гарнизонный врач при цитадели, немец Хансйорг.
Возможно, благодаря подобной профилактике, болотная лихорадка, проходила у подавляющего большинства колонистов в относительно лёгкой форме. У заболевших наблюдались лишь сильный жар несколько суток, жажда, рвота и общая слабость… А потом, спустя неделю, - ничего, заразная немочь к выздоровевшим людям уже не липла.
…Хоронили маленького Гришаню в середине ноября, на станичном кладбище. А коллективных погостов в урочище Мез-догу, к концу 1773 года, было уже целых три!
Один, самый небольшой, располагался прямо в цитадели, рядом с Собором Сошествия Святого Духа. Это кладбище предназначалось для знатных особ.
Другой погост, крупнейший по числу захоронений, отведён был умершим солдатам и гражданским, из числа посадского люда. Он находился за северной окраиной предместья, на отдельно возвышавшемся холме.
И третье, казацкое кладбище, лежало тоже на взгорке… Примерно, на полдороге между вольной общиной служивых и западным краем форштадта. А поскольку там хоронили, в основном, станичников, то оно и получило в народе собственное название – «Луковское».
Похорон в эту осень было так много, что люди к ним уже привыкли... И мало обращали внимания на частые траурные процессии, следовавшие, едва ли не каждый день, к трём моздокским погостам.
Проводить усопшего в последний путь теперь собирались только самые близкие... Поминки тоже устраивались весьма скромные и малолюдные.
Скорбная процессия, хоронившая умершего Настиного младенца, уместилась вся на трёх скрипучих телегах... После отпевания Гришани в станичной церквушке, повозки медленно покатили по расхлябанной ноябрьской дороге к луковскому кладбищу.
Моросил слабый дождик, на который никто не обращал внимание. На передней телеге волы везли маленький закрытый гробик, обшитый тёмной тканью… И ехали с хмурыми лицами родители умершего ребёнка. Рядом с гробиком сидел грустный, притихший Тимошка.
На двух других повозках лежали деревянный крест, пара лопат… И сидели Степанида с Серафимом, постоянно крестясь и читая молитвы вполголоса. Да ёрзала подле них на сырой соломенной подстилке вертлявая, неугомонная Алёнка.
В скорбной процессии ещё принимали участие пожелавшие разделить горе с Мирошниковыми вдовые казачки Василиса Бирюкова и Ефросинья Жатикова… А рядом с телегами шли, меся сапогами грязь и негромко переговариваясь меж собой, несколько боевых товарищей Макара.
Головы всех женщин, включая и маленькую Алёнку, покрывали чёрные траурные платки… Взрослые казачки взирали на низко нависшие тучи покрасневшими, заплаканными глазами. Впрочем, никто не причитал и не голосил.
Могила Гришане на краю кладбища была вырыта заранее. В боковой стенке, у самого дна погребальной ямы, в соответствии с тогдашними казачьими обычаями на Тереке, имелась малая прямоугольная ниша. Туда и поместили, спрыгнувшие в могилу товарищи Макара, гроб с телом младенца.
…Когда яма была засыпана и казаки водрузили на земляной холмик свежеструганный крест, отец похороненного ребёнка с сочувствием и тревогой обратил свой взор на съёжившуюся, несчастную фигурку жены. Настя неподвижным изваянием застыла в стороне от перешёптывавшихся женщин… Лицо её опухло от слёз, бегущих без конца по щекам.
Макару захотелось как-то утешить и подбодрить жену. Он подошёл к ней, потоптался беспомощно рядом… И пробормотал хрипло:
- Будет тебе так кручиниться, Насть! Хватит уже… Всё кончено. Поехали до хаты. Не расстраивайся, не рви себе сердце… Мы с тобой ещё много других деток народим!
В ответ женщина обожгла Макара таким чужим, ледяным взглядом, что десятник невольно отшатнулся… И обругал себя мысленно последними словами за высказанное столь неуклюже сострадание.
…Вернувшись с кладбища в дом Мирошниковых все участники этой малой похоронной процессии скромно помянули, по православному обычаю, представившуюся христианскую душу. Разговор за столом не клеился… И в казацкой хате царила гнетущая атмосфера всеобщего уныния и скорби.
…Когда же над станицей начали сгущаться ранние ноябрьские сумерки, ко двору Мирошниковых подъехал посыльный на разгорячённом коне. Вестовой вызвал десятника за порог…
Выразив соратнику скороговоркой традиционное соболезнование, гонец передал казаку устный приказ войскового атамана Савельева явиться завтра утром во всеоружии в Моздокскую крепость. При себе Макару надлежало иметь трёхдневный запас пищи и запасного коня.
Сотне Сороки, в которой числился десятник, предстояло сопровождать Ивана Дмитриевича в инспекционной поездке по новым левобережным станицам... Обстановка на моздокской пограничной линии резко ухудшилась. И войсковой атаман, даже несмотря на карантин в урочище, принял решение немедленно проведать подчинённые казачьи общины.
Следовало укрепить дух станичников, в это непростое время. И проверить их боеготовность. Планировалось, что инспекторский рейд по новым станицам займёт не более месяца.
- Понятно… Буду завтра утром в крепости, как велено, - ответствовал посыльному Макар. И добавил тоскливо:
- Только у меня, брат, запасная лошадь пала. Я теперь об одном коне… Два дня мой Султан в судорогах бился, сердешный! А у меня прирезать горемыку всё рука не поднималась. Хотя исход нам обоим был уже ясен. Никакие лечебные взвары и мази коню не помогли. Неделю назад он кончился… Закопан мною в луковском лесу.
- Кругом казаку горе, - согласился с товарищем посыльный. И со вздохом утешил:
- Не горюй! Командование нынче дозволяет станичнику и без запасной лошади выходить в рейд. Не ты один будешь такой, без конной смены. Сильно осерчал, отчего-то, Господь на моздокцев! У казаков Аркашки Кривенко и Назара Борща – так вообще беда… Все лошади их пали в конюшня! За три дня.
Вестовой сокрушённо покачал головой:
- Войсковой атаман пообещал бедолагам, оставшимся без боевых коней, подобрать лошадей станичникам из казённого армейского табуна… И что это за напасть такая на нашу голову свалилась? У меня самого два рабочих вола и куры с гусями передохли, ни с того, ни с сего… Как бы теперь нам, семейникам, по миру не пойти, со своими бабами и детками!
Конец 46 части...