Читая подобные указания и являясь отнюдь не дипломатом по натуре, командующий кавказской армией испытывал только глухое раздражение… Но что граф фон Медем мог поделать?
Он был солдатом, отдавшим войнам многие годы жизни… А отнюдь не хитрым придворным интриганом, поднаторевшим в плетении политических кружев! И к чему его принуждали сейчас?
То им ханом Убаши командуй так, чтобы влиятельный калмык этого не заметил и не оскорбился… То теперь, вот, беглых холопов кабардинским князьям возвращай обратно, лицедействуя перед знатными горцами и обставляя выдачу, как великий подарок государыни особо верному союзнику.
Он, представитель второй, самой богатой и влиятельной, после Биронов, семьи в Курляндии, владевший немалой собственностью в нескольких Российских губерниях, вынужден вертеться ужом перед разными заносчивыми аборигенами! Исполняя тайные предписания из Санкт-Петербурга.
Графу фон Медему рекомендовано немного покривить душой и улыбаться тем, с кем он вчера ещё враждовал… Ведь командующий кавказской армией должен проявлять, в общении с каждым местным аристократишкой чудеса деликатности и такта!
Генерал-майор возмущённо выдохнул. Да уж! Служба государыне на его посту нелегка… И требует необычайного терпения и самообладания.
Теперь, когда в военных делах на Северном Кавказе наступила, наконец, относительная передышка, командующий армией засел за более подробный отчёт о весенне-летней кампании этого года… И о случившихся важных происшествиях в регионе. Стараясь отрешиться от прочих, отвлекающих мыслей граф, с курляндской педантичностью вспоминал, перечислял и анализировал...
«Сообщаю сим рапортом Ея Императорскому Величеству, - выводил генерал-майора фон Медем витиеватую буквенную вязь, – что предки Некрасовских казаков, Донские раскольники, заведши на Дону бунт, укрылись ныне в Турецкую сторону и поселились за Кубанью, близ города Копыла... Они наряжаются на службу с Татарскими войсками, однако в образе жизни их независимы».
Граф задумался на минуту… И, обмакнул перо в бронзовую чернильницу, приписал: «В соответствии с полученным от Вашего Величества указаниям мною предпринята попытка преклонить их на нашу сторону, обещая за вины предков их прощение... Для чего послан туда ротмистр Батырев с наставлением. Однако, он не мог к ним пробраться самолично, но соответствующее письмо, мною составленное, Некрасовским казакам доставлено и прочитано ими… Ответного действия пока не наблюдаю».
Генерал-майор вздохнул, обмакнул перо и продолжил:
«Назначенный моим распоряжением, с Вашего Высочайшего дозволения, пристав Таганов начал исполнять свои обязанности в Кабардинских и Ногайских землях, оказывая при сём похвальное рвение и усердие в делах. А дабы он мог безнужно себя содержать и кабардинцев, как нахальных гостей, угощать, определено ему в жалование, на подарки и приласкание горцев 1570 рублей 11 с половиною копеек в год.
…Капитан Гакебуш у местного владельца Хасая Атажука выманил и доставил в подлиннике фирман от Турецкого султана, присланный в Кабарду, дабы возмутить оную против России. Нынче, все уздени разделились на две партии: одна, при владельце Хасае Атажуке, нам преданная, переселилась спокойно на прежние места обитания и присягнула. А другая, из четырех владельцев состоящая, Джанбулата Кайтуки, Хамурзы Арсламбека, Мисоста Баматова и Елбуздуки Канаматова, напротив - к Кубанской стороне удалилась...
Башилбайцы, Бесленейцы, Темиргойцы и другие Закубанские народы, а также некоторые Татарские мурзы прислали послов просить о принятии их в подданство. Но под разными предлогами обещаний данных своих не выполняют совсем, а чаятельно, полагаю, никогда к сему искреннего желания и не имели».
Командующий армией отложил перо, поднялся из-за стола и подбросил поленьев в печку… Потом вернулся на место, спохватился, вспомнив важное, и дописал:
«А ротмистр Батырев, посланный мною к сим Закубанским народам для переговоров, получил наконец в ответ, что они почитают его шпионом, и что если он еще раз к ним приедет, то отправят его сразу пленником к Крымскому хану…»
Перечисляя сейчас в своём обстоятельном донесении все эти значимые, на его взгляд, события минувшего полугодия, генерал-майор фон Медем не стеснялся высказать государыне и собственные суждения по кавказской политике. Бесхитростные, по-солдатски прямолинейные и откровенные. Граф полагал, что имеет подобное право.
Представитель старинной династии, известной ещё с начала 13 века, командующий армией состоял в кровном родстве со многими знатными семействами, оставившими заметный след в русской истории. Среди них были графы Бирон и Пален, бароны Корф и Тизенгаузен… И представители других влиятельных фамилий.
Генерал-майор фон Медем мог позволить себе иметь свое личное мнение. Даже в служебной переписке с самой императрицей!
Завершая подробное донесение государыне, граф не забыл назвать поимённо и отличившихся подчинённых в весенне-летнем боевом походе. Сначала, конечно, великодушно отметив, что «все штаб- и обер-офицеры, калмыцкие владельцы и нерегулярных войск старшины должную везде ревность оказывали… А преимущественно пред другими отличили себя храбростию и проворством премьер-майор князь Ратиев, капитан Фромгольт и волгский походный атаман Савельев».
Исключения из этого славного поимённого перечня удостоился лишь один хан Убаши. И надо признать – совершенно несправедливо.
О решающем вкладе калмыцкого предводителя и тысяч его всадников в победу русского оружия, командующий армией в своём послании государыне предпочёл особо не распространяться… И уж тем более не петь высокомерному хану дифирамбов. Много чести будет самовольному степняку!
Генерал-майор только сухо перечислил сражения, в которых приняли активное участие калмыцкие воины во главе со своим вождём. Личностная неприязнь у графа фон Медема и хана Убаши, объединённых насильно в одну армию всё нарастала… И была обоюдной.
…Командующий поставил точку в своём послании в Санкт-Петербург. И отложил, наконец, перо в сторону.
Генерал-майор заново, не спеша, перечитал свой рапорт... Подумал, и дописал, на всякий случай, в постскриптуме о текущем местонахождении вверенной армии, расположившейся на зимовку палаточным лагерем.
После похода за Кубань, многотысячное кавказское войско под началом графа фон Медема, собранное из калмыков, русской пехоты, казаков, грузинских гусар, адыгского ополчения и прочих вооружённых сил, вернулось восвояси. Но до берегов Терека армия, занятая по пути решением разных важных задач, так, до наступления холодов, и не дошла...
Войско, застигнутое в дороге ранними снегопадами и морозами, случившимися поздней осенью 1779 года, расположилось походным лагерем на кабардинской земле. Неподалёку от Бештауских гор…
Впрочем, эта стоянка не была для армии долгой. Вскоре, командующий приказал свернуть солдатские палатки и офицерские шатры. За несколько установившихся погожих дней русское войско передвинулось поближе к Моздоку. Свой новый лагерь генерал-майор фон Медем распорядился разбить также на открытом степном пространстве, продуваемом всеми ветрами. Вблизи реки Малки.
Конечно, графу можно было уже озаботиться и отводом армии на тёплые зимние квартиры по разным жилым селениям. А самому коротать стылые дни и ночи не в походном шатре, а в нормальных человеческих условиях… Например, в так приглянувшейся командующему станице Щедринской, неплохо обустроенной и достаточно богатой на фоне других пограничных казачьих общин.
Или даже пережить холодную зиму с максимально доступным комфортом - за стенами Моздокской крепости. Развлекая себя каждый вечер игрою в карты у коменданта, да скрашивая время благородными беседами и добрыми застольями...
Но ситуация складывающаяся на кавказской границе не позволяла расслабляться. Граф не спешил распускать многотысячную армию на отдых.
Разведка доносила тревожные вести. Часть черкесских племён, отдельные воинственные и непримиримые к русской власти татарские, кумыкские, чеченские семейства с приходом зимы не собирались сворачивать свою борьбу с гяурами. К тому же, силы сопротивления щедро подпитывались османским золотом… Оно регулярно доставлялось на Северный Кавказ турецкими эмиссарами и шпионами.
Несмотря на второй год войны, агенты Оттоманской Порты и крымского ханства продолжали свободно разъезжать по мусульманским селениям под видом проповедников, купцов или паломников… Сея ложные слухи и всячески настраивая горцев против гяуров.
Набеги вооружённых отрядов на пограничные станицы и хутора, грабежи и похищения людей не прекращались. Горцы в эту осень даже стали совершать весьма дерзкие нападения на малые отряды русской армии, занимавшиеся заготовкой дров для походного армейского лагеря. Потому, граф фон Медем, со всем своим войском, продолжал пока оставаться начеку...
***
Снаружи шатра послышалась какая-то возня, приглушённые человеческие голоса. И двойной полог походного генеральского жилища осторожно раздвинулся... На пороге выросла широкоплечая фигура адъютанта командующего. Офицер сделал шаг к графу фон Медему, склонившемуся над бумагами за своим походным столом и щёлкнул молодецки каблуками:
- Ваше превосходительство! Посыльный со срочным донесением из Кизлярской крепости прибыл… Заявляет, что имеет поручение передать вам письмо от господина коменданта генерал-майора Потапова, лично в руки.
Адъютант запнулся:
- И на словах ещё желает добавить… Говорит - весьма важное!
- Пусть зайдёт, - распорядился сухо граф. А про себя подумал с глухим раздражением – ну чего это ещё за срочное дело к нему у Николая Алексеевича? Небось, станет требовать комендант немедленно возвратить в Кизляр, к месту постоянной дислокации, свои самые боеспособные отряды. Те, которые командующий кавказской армией временно привлёк, для военного похода… Ещё по весне, данной ему государыней властью.
И, как не крути, нехотя признался сам себе граф, Николай Алексеевич Потапов, в принципе, был прав… Военная экспедиция давно уже закончена. А ослаблять на столь длительный срок пограничную крепость в такое опасное время – совсем негоже. Уж кого-кого, а кизлярцев ему давно следовало отправить домой! Не дожидаясь напоминаний.
Генерал-майор фон Медем почти угадал в своих предположениях… Походный армейский лагерь на замёрзших кабардинских землях не без труда нашёл казачий урядник, несколько дней проведший в седле. На гонце была горская лохматая папаха, надвинутая по самые брови… А коренастая фигура - запахнута в чёрную длиннополую бурку.
Представившись и вручив командующему измятое письмо, спрятанное под черкеской, запечатанное сургучом, усталый урядник отступил назад... Граф внимательно изучил неповреждённую гербовую печать на депеше. Потом поднял голову и скользнул взглядом по бородатому, непроницаемому лицу казака. Проницательный взор генерал-майора пробежал по фигуре гонца и зацепился за тёмно-красные пятна на бурке. Командующий вскинул бровь:
- Как самочувствие? Вы что, ранены?
- Пустяки, ваше превосходительство, - проследив за генеральским взглядом и осознав причину обеспокоенности командующего спокойно отозвался гонец. – Это чужая кровь.
Командующий армией понимающе хмыкнул, ломая гербовую сургучную печать. Он развернул сложенное письмо и отошёл к столу. Граф фон Медем на несколько минут погрузился в чтение, забыв про урядника…
Генерал-майор Потапов сообщал с тревогой, что вверенная ему под управление Кизлярская крепость и примыкающий к ней обширный посад подверглись на днях внезапному и вероломному нападению горцев. Большой отряд чеченских всадников пытался захватить цитадель.
Налётчики воспользовались тем, что русская армия находилась далеко от Терека. А кизлярский гарнизон был серьёзно ослаблен отсутствием сразу нескольких боеспособных подразделений. Крепость устояла… Но разорён форштадт и есть потери в личном составе гарнизона.
Николай Алексеевич так же сообщал, что почти одновременно со случившимся нападением, чеченцы атаковали и разбили дозорную команду казаков на реке Сунжа... А возглавлявший этот передовой караульный пост войсковой писарь Мина Аверьянов был изрублен саблями насмерть.
Имелись у встревоженного коменданта и другие поводы для беспокойства... Посланный в кумыцкие селения по государственным делам из Кизляра подполковник Аввакум Шергилов схвачен по дороге неизвестными и увезён в горы. Верные генерал-майору Потапову аборигены донесли, что напали на русского офицера также чеченцы… И, якобы, подполковник уже умер от ран и побоев в плену.
Николай Алексеевич обращал внимание командующего на очевидную усилившуюся враждебную деятельность турецких агитаторов среди кавказских племён. Османы явно встревожились быстрым и решительным успехом русских на территории Большой Кабарды и за Кубанью.
Генерал-майор Потапов просил командующего армией вернуться, как можно скорее, на Терек. И своим присутствием здесь обеспечить должную безопасность людям, пытающимся осесть и укрепиться на беспокойном пограничном левобережье.
Ну, и конечно же, Николай Алексеевич требовал немедленно возвратить в Кизлярскую цитадель всех своих служивых, откомандированных по весне в военный поход графа фон Медема... Дабы пополнить потери от чеченского набега и восстановить в полной мере боеспособность подчинённого коменданту гарнизона крепости.
Предводитель кавказской армии нахмурил свои большие, чёрные брови. Поиграл желваками на выбритых до синевы скулах. Похоже, что эта зима не сулит ему передышки! Командующий медленно и старательно сложил прочитанное письмо, обдумывая тревожные новости...
Конец 34 части...