Погонщики спешащие следом, пытаясь маневрировать на ходу своими телегами и арбами в ещё более стеснённых условиях, естественно, замедлили движение на дороге. А потом и вовсе встали, заблокировав путь остальным. За виадуком образовался затор из повозок.
Солтан-аульские бомбардиры со своим единственным орудием, установленным за мостом, на невысоком взгорке, в конце насыпной дороги, неожиданно оказались в крайне невыгодном для стрельбы положении. Хаотичное нагромождение повозок, с горою узлов на каждой, случилось прямо перед ногайской пушкой… Закрыв, на какое-то время, артиллеристам обзор баррикады и часть противоположного берега реки.
А неукротимая и неотвратимая, как кара Аллаха, казачья конница, молча неслась по зелёному склону. Всадники в развевающихся бурках преодолели уже половину пути до баррикады…
Впереди стремительно приближавшегося к виадуку отряда, на острие атаки, мчался наездник с чёрным знаменем на копье. На боевом стяге моздокского казачьего полка белел человеческий череп со скрещёнными костями. А полукругом, сверху и снизу мёртвой головы, читались на развевающемся полотнище слова христианской молитвы: «Чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Аминь».
Рядом со знаменосцем летел на врага выпущенной стрелою и сам атаман Савельев... Впрочем, разобрать в скачущих во весь опор сотнях всадников, кто из них кто, вряд ли сейчас было возможно. Казаки, все как один, с заросшими, бородатыми лицами, облачённые в чёрные бурки и папахи, казались в тесном конном строю цельным, слаженным организмом.
Атакующих наездников, от любых других северокавказских башибузуков, отличало только знамя… С отчётливо видимыми издалека белыми буквами кириллицы.
Впрочем, солтан-аульцы сразу поняли, кто перед ними. Пастухи и надсмотрщики за рабами, вмиг забыв обо всём на свете, кинулись за баррикаду, спасать свои жизни.
Овцы, предоставленные сами себе, тут же побежали прочь от переправы и пугающего шума воды. Они дружно устремились к сочной зелёной траве по обочинам насыпной дороги и разбрелись вскоре по правобережью, довольные обретённой свободой.
Лишь рабы, на фоне всеобщей суеты и паники, продолжали безмолвно и неподвижно сидеть на речных камнях... То ли у измученных невольников уже не оставалось никаких сил реагировать на происходящее, то ли они просто боялись поверить в своё неожиданное спасение.
Распугивая овец, атакующий казачий клин выскочил на насыпную дорогу… И всё так же молча устремился к баррикаде, которая теперь напоминала дикобраза, выпустившего навстречу врагу все свои иглы, в виде пик и длинных ружейных стволов.
Командир первой сотни Ильи Сорока тоже мчался впереди, рядом с войсковым атаманом, потихоньку и незаметно оттесняя с казаками Ивана Дмитриевича и знаменосца в середину атакующего клина. А когда до баррикады оставалось шагов триста, с её вершины грянул по всадникам первый ружейный залп... Высокий завал из брёвен, кучи речных камней и опрокинутых на бок повозок, тут же окутало сизое облако порохового дыма. А по казакам ударил смертоносный свинцовый град.
Многие ногайские пули нашло свои цели... Только плотные бурки на всадниках, валеные из грубой шерсти с вплетением конского волоса и защищённые вшитыми изнутри металлическими пластинами, были казакам настоящей бронёй. И она, как всегда, спасла многих наездников от тяжёлых ранений…
Тем не менее, трое всадников, а также две подстреленные лошади, рухнули наземь, орошая кровью ногайскую землю. Впрочем, атаку казаков это почти не нарушило.
- Всем спешиться! – громко скомандовал, багровея лицом и вздувая яростным криком вены на загорелой шее, войсковой атаман Савельев, поднимая своего коня на дыбы… Иван Дмитриевич остановил передовых всадников атакующего клина всего в метрах пятнадцати от баррикады.
Седобородый казак сбросил с плеч на лошадиный круп бурку, с застрявшей в ней вражеской пулей… И молодецки соскочил с седла на пыльную землю.
- Шашки вон! – разнёсся над головами соратников клич войскового атамана. И от этой скупой команды кровь побежала по казацким жилам с удвоенной скоростью, обостряя до крайности зрение, слух, точность движений...
- За мной, братцы! – выхватив из ножен отточенный, слегка изогнутый клинок, заорал Иван Дмитриевич, бросаясь с неожиданной для его лет прытью к подножью баррикады. - Бережённого Бог бережёт, а казака – только сабля…
В горячке атаки войсковой атаман даже не почувствовал боли от наливавшегося сейчас кровоподтёка, сбоку груди, от попадания вражеской пули. Свинцовый шарик, к счастью Ивана Дмитриевича, хоть и пробил казачью бурку, но был остановлен вшитой изнутри металлической пластиной. И не причинил старому воину заметного вреда.
Войсковой атаман нёсся теперь к баррикаде во главе многочисленной группы спешившихся соратников. Кроме грозно поблёскивавшей шашки в правой руке, в левой каждый казак сжимал ещё и заряженный пистолет.
Над вершиной завала продолжали висеть белёсые дымные клочья от первого залпа... Солтан-аульские стрелки лихорадочно перезаряжали свои ружья.
Если единого порядка в казачьей одежде к середине 18 века у терцев, гребенцов, донцов, волгжцев и уральцев ещё не наблюдалось, то вот с излюбленным боевым оружием представители вольного воинского сословия уже, пожалуй, определились… Это была кавказская шашка, с односторонней заточкой.
Некоторые казаки предпочитали ровный клинок, другие - специально изгибали лезвие для усиления рубящего удара... Само же слово «шашка» было позаимствовано у адыгов. И означало оно - «длинный нож».
В отличии от другого вида холодного оружия того времени, например сабель или шпаг, шашка не была предназначена для фехтования. Она являлась исключительно наступательным военным инструментом.
А тактика боя им была предельно проста: казаку требовалось быстро приблизиться к врагу и нанести своим оружием резкий и сильный удар. Желательно – один-единственный. После которого противник выбывал из строя…
Популярности шашки у казаков способствовала и быстрота обучения обращению с этим оружием молодых станичников. Подростки и юноши на тренировочном плацу осваивали, обычно, необходимый минимум - три вида рубящих ударов и четыре колющих выпада. Для реального боя казакам было этого вполне достаточно.
…В считанные секунды преодолев оставшиеся метры, и пережив ещё один разрозненный ружейный залп, атакующие добрались, наконец, до подножья баррикады. Бурок на казаках уже не было. И поэтому ущерб от нестройных выстрелов оказался куда серьёзнее…
Пять атакующих свалились замертво. А ещё семеро были серьёзно ранены... И корчились теперь со стонами в пыли, у самого подножья завала.
Казаки, не обращая внимания на потери, принялись карабкаться по брёвнам, опрокинутым повозкам и каменному нагромождению на верх баррикады. При этом они палили из своих пистолетов по мелькающим в пороховом дыму врагам… Практически в упор.
А разрядив огнестрельное оружие и перебив десятками выстрелов с близкого расстояния сразу более трети защитников баррикады, атакующие быстро добрались до её вершины. И сцепились с солтан-аульцами в жестокой рукопашной схватке.
Ногайские бомбардиры, с другого берега Кубани, всячески стремились помочь своим сражающимся соплеменникам. Канониры, вместе с возницами, образовавшими затор перед пушкой, уже успели растащить в стороны нагружённые арбы и телеги... Бомбардиры даже успели зарядить смертоносной картечью своё единственное орудие. И нацелили его на воинов сражающихся в рукопашной на гребне баррикады.
Однако драгоценное время было уже упущено… Атакующие и обороняющие мост смешались в тесной смертельной драке в единую шевелящуюся массу.
А за баррикадой насыпную дорогу заполонили сотни возбуждённых звуками боя, ржущих и топчущихся на месте, в столь ограниченном пространстве, казачьих коней. Все они были теперь без всадников… И предоставлены сами себе.
Палить картечью из пушки по врагам, сражающимся в такой близости с солтан-аульцами, ногайские бомбардиры сразу не решились. Всё медлили и выжидали…
Не стреляли пока и многие сотни ногайских конных лучников выстроившихся на левом берегу. Их стрелы ещё не могли достать атакующих. Все солтан-аулцы, не участвовавшие в сражении на мосту, в полном смятении и растерянности наблюдали теперь за ходом боя.
Воинская удача поначалу была на стороне казаков… Благодаря внезапному нападению и поднявшейся панике в стане врага, атакующие с первого натиска захватили баррикаду. И даже подняли над ней своё чёрное знамя с черепом и костями.
Не давая противнику опомниться, казаки сразу же продвинулись ещё вперёд. И заняли почти третью часть виадука. Но тут солтан-аульцы, наконец, собрались с духом и встали насмерть… А через некоторое время яростной рубки на мосту они вообще двинулись в контрнаступление, оттесняя казаков, шаг за шагом, назад к баррикаде.
Между сражающимися противниками сохранялась лишь метровая полоса свободного пространства… Она почти не оставляла воинам, орудующим в подобной тесноте шашками, кинжалами, кривыми татарскими саблями возможностей для манёвра. Это была настоящая резня.
Многих ногайцев, наблюдавших с левого берега за кровавым боем, особенно поразил сражающийся в первой шеренге атакующих Илья Сорока. Когда казаки спешились перед баррикадой и сбросили с плеч свои бурки, чтобы они не мешали в ближней драке, сотник вдруг предстал врагам обнажённым по пояс.
Весело скаля зубы ногайцам, он словно бы издевался над облачёнными в железные панцири солтан-аульцами. Илья Сорока демонстрировал противнику, что ничуть не дорожит своей жизнью.
Подобная боевая традиция практиковалась у казаков ещё с незапамятних времён... Таких отчаянных рубак товарищи называли «оторвами», или «характерниками».
Малограмотные и суеверные станичники были убеждены, что воины, способные впадать в яростный, полубезумный транс во время боя, потерявшие всякий страх перед лицом смерти, обретают взамен невероятные, чуть ли не сверхъестественные преимущества. В подобном состоянии человек не знает усталости, не чувствует боли, становится на удивление ловок и быстр. И вообще, впавшему в транс казаку-характернику не опасны в бою никакие стрелы, пули и клинки.
Словно подтверждая это старинное поверье полуголый Илья Сорока сражался сейчас бешенным берсерком в самой вражеской гуще… И пока - безо всякого для себя видимого ущерба.
Хотя вокруг оторвы толпились облачённые в доспехи ногайцы, сверкали острые клинки, раздавались крики и стоны, страшно улыбающийся безумец с обнажённым торсом не успел получить и царапины в этой мясорубке! Мало того, Илья Сорока умудрялся ещё и прикрывать собой отчаянно рубящегося рядом войскового атамана.
Правой рукой лихой сотник крутил над головой окровавленной шашкой, а в левой сжимал кинжал. Его он, время от времени, подскочив вплотную к врагу, быстро и ловко вонзал, едва ли не по самую рукоять, в тело ногайского панцирника… Неповоротливого и медлительного в тяжёлой броне.
Кинжал входил точно между металлическими пластинами доспеха противника... Защищённые панцирями ногайские воины, выглядели перед юрким казаком, худощавым и жилистым, с одним лишь серебряным крестом на голой груди, болтающимся на простой верёвочке, невероятно беспомощными. А к ногам сотника, к ужасу наблюдавших за схваткой солтан-аульцев со взгорка за мостом, валился с предсмертным хрипом уже третий татарин!
После того, как войсковой атаман приказал казакам спешиться и лично повёл их на штурм баррикады, часть атакующих, разделилась ещё на два отряда… Эти боевые группы, покинув заполненную людьми и оставленными лошадьми насыпную дорогу, сразу ринулась стремглав под мост. Прыгая по гладким речным камням с ружьями в руках.
Сей стремительный и важный для успеха атаки манёвр, войсковой атаман Савельев заранее, в мельчайших деталях, обговорил с одним из своих сотников. И теперь тот исполнял особый приказ…
Обе стрелковые казачьи группы быстро спустившись с разных сторон дороги под мост, к самой ревущей воде, взяли на прицел ногайцев, продолжавших возиться со своими пороховыми бочонками у каменных опор виадука. Солтан-аульцы, занимавшиеся минированием, ещё не совсем понимали, что творится наверху… Они оказались у казаков с ружьями, как на ладони.
Меткими выстрелами, сразу из нескольких десятков стволов, все подрывники, за считаные секунды были перебиты. Казаки палили аккуратно и хладнокровно… Стараясь не угодить случайно пулями в сами взрывоопасные бочонки.
Да и на мосту, где атакующие уже успели захватить баррикаду и двинулись с боем дальше по мосту, станичники с ружьями тоже не сидели без дела… Незадействованные в непосредственной драке казаки, взобравшись на вершину занятого завала, принялись, почти безостановочно, палить над головами сражающихся товарищей по вражеской толпе.
Полтора десятка станичников только и делали, что подхватывали подаваемые им снизу снаряжённые ружья, стреляли и тут же меняли отработанные стволы…
Но в первую очередь казаки, оказавшись на гребне баррикады, выбили прицельным огнём всех ногайцев, крутившихся возле пушки на другом берегу Кубани. Единственное орудие солтан-аульцев располагалось всего в ста пятидесяти метрах от стрелков. И стояло на своём взгорке, примерно, на одном уровне с вершиной захваченного завала. Теперь, когда затор из повозок перед пушкой ногайцы растащили, она вдруг тоже оказалась прекрасно видимой казакам с гребня баррикады.
Солтан-аульцы, обслуживавшие орудие, быстро поняли всю уязвимость своей позиции в этих новых условиях… Но исправить уже ничего не смогли. Не успели.
Один канонир был убит точным выстрелом на месте. Двое других – тяжело ранены… А ещё трое ногайцев из артиллерийской обслуги предпочли убежать с простреливаемой позиции, бросив заряженную картечью, подготовленную к бою пушку на произвол судьбы. Она в этот день, так ни разу и не выпалила, на счастье казаков.
Конец 30 части...