Встречая в интернете ехидно-обличительные строки, направленные на стихи Анны Андреевны Ахматовой, посвящённые Сталину, где авторы старательно доказывают, что и она, эта ваша «великая поэтесса», «тонкий лирик», «мастер выражения глубоких душевных переживаний», на самом деле старательно льстила Сталину, восхваляла и воспевала, и делала это совершенно искренне, понимаешь, что этим авторам очень хочется доказать, что Ахматова - точно такая же, как все: какие там полёты духа, какое творчество - как и все, льстила власти!
Вот автор, именующий себя Тов Краснов, доказывает: «Без такого рода мифов образ «мучимой властями великой поэтессы» не рисуется. А образ этот так дорог нашим либералам. Либералы и тиражируют эти байки, что они нужны для надувания ахматовского культа». То есть никакая не «мучимая властями», а банальная приспособленка, чей талант раздувается либералами!
Автор joe_dante полностью проник в душу этой «великой поэтессы», ему всё понятно: «Мало кто знает (в чём я сомневаюсь) о стихах Ахматовой Иосифу Сталину. Не как у Мандельштама, а - ну, я бы сказал даже - хвалебных одах. Об этом сейчас не принято вспоминать, это не публикуют (почти): как же так? Великая Ахматова! Она не могла! Не могла! Да могла, дорогие мои.
«Мы живём, под собою не чуя страны...» - а жить-то хочется.
Достоверно, кстати, известно, что после 1956 г. Анна Андреевна собственноручно заклеивала свои стихи, посвященные Сталину, листами белой бумаги в своих сборниках. Это, кстати, можно увидеть в её музее - в том, который «Фонтанный дом».
И joe_dante точно знает, зачем Анна Андреевна эти страницы заклеивала: прошло то время, когда славили вождя, теперь лучше забыть об этом, заклеить, не вспоминать! Да она просто приспособленка!
Автор haspar_arnery поддерживает обличения: «Возник интерес, а как же великая поэтесса славила вождя? Не думаю, что Ахматова лукавила, когда писала эти оды. Как и большинство представителей буржуазной интеллигенции начала 20 в. она была ярой националисткой, и Сталин, как русский Бонапарт, организатор победы над Германией, не мог ни импонировать ей». И приводит стихи Ахматовой:
И Вождь орлиными очами
Увидел с высоты Кремля,
Как пышно залита лучами
Преображенная земля.
И с самой середины века,
Которому он имя дал,
Он видит сердце человека,
Что стало светлым, как кристалл.
Своих трудов, своих деяний
Он видит спелые плоды,
Громады величавых зданий,
Мосты, заводы и сады.
Свой дух вдохнул он в этот город,
Он отвратил от нас беду, -
Вот отчего так тверд и молод
Москвы необоримый дух.
И благодарного народа
Вождь слышит голос:
«Мы пришли
Сказать, - где Сталин, там свобода,
Мир и величие земли!»
Когда Аполлон Григорьев убеждённо сформулировал: «Пушкин – это наше всё!» – он даже представить не мог, насколько точна и универсальна эта фраза.
Ведь много лет назад А.С. Пушкин предупреждал: «Толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабости могущего. При обнаружении всякой мерзости она в восхищении: «Он мал, как мы! Он мерзок, как мы!» – «Врете, подлецы! Он мерзок, но не так, как вы – иначе! (Из письма к Вяземскому).
Да, Ахматова написала стихи, прославляющие великого Сталина. Не потому, что мечтала принести вождю «дань уважения поэта». Всё было проще и беспощаднее.
Газета «Правда» поместили выдержки из «Постановления ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года», в котором Ахматова разоблачается как «типичная представительница чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии», «аристократка», «декадентка», жрица «искусства для искусства». А писатель Зощенко был всенародно назван литературным хулиганом, Ахматова – «литературной блудницей, сочетающей в себе распутство и монашество». Их исключили из союза советских писателей, перестали издавать их произведения, лишили карточек (сейчас нам трудно представить, что это означало для советского человека – это означало голод).
Сложно сказать, почему показательной жертвой сделали Ахматову. Рассказывали в окололитературных кругах, что оксфордский профессор Исайя Берлин, изучающий русскую литературу и посетивший квартиру Ахматовой, обратился к ней с предложением уехать за границу, но тогда зачем в постановлении звучит имя и творчество Зощенко?
Предполагают, что руководство партии решило, что после Победы, после одоления страшного врага народ (и прежде всего интеллигенция) заговорили о будущих изменениях: в деревнях глухо рассуждали о будущей отмене колхозов «после такой-то уж войны пора!», а «гнилая интеллигенция» начала мечтать о смягчении диктатуры партии… Нужно было показать, что рука партии не ослабла!
Осенью 1946 года Ахматова сказала друзьям: «Теперь моя очередь идти на Семеновский плац», – почти сто лет назад там ожидал смертной казни Достоевский. Но она молчала. Покаяния не дождались.
И беда пришла. Снова был арестован её муж Н.Н. Пунин, которого уже несколько месяцев преследовали в газетах, именуя «критиком-антипатриотом» и «формалистом». Николай Николаевич погибнет в концлагере под Интой в августе 1953 года и упокоится в безымянной братской могиле.
Через три месяца после ареста Н.Н.Пунина, перед самым праздником, 6 ноября, снова был отправлен в тюрьму Лев Гумилев.
Сына Анны Андреевны и Николая Степановича Гумилёва арестовывали четырежды: первый раз в 1933 г., но неожиданно выпущен на свободу через 9 дней без предъявления обвинений, в 1935 г. арестован одновременно с мужем Ахматовой, искусствоведом Н.Н. Пуниным, но после страстного письма Ахматовой Сталину был отпущен и он, и Пунин, в 1938 г. Лев получил 5 лет лагерей, отбывал в Норильске, оттуда ушёл на фронт рядовым, служил в артиллерийском полку, демобилизован, успел защитить кандидатскую диссертацию по истории, но арестован в четвёртый раз – в 1949 году.
Лев Гумилёв как сын поэта-монархиста, расстрелянного за участие в контрреволюционном заговоре, был обречён на очередной срок. Следствие было долгим, но, вспоминал потом Гумилёв, почти не били – смысла не было силы тратить, приговор готов, обвинения Льву Николаевичу полностью переписали из следственного дела 1935 года. 13 сентября 1950 года зачитали: «За принадлежность к антисоветской группе, террористические намерения и антисоветскую агитацию» – десять лет лагерей. Гумилёв рассказывал, что прокурор, участвовавший в работе следствия, так объяснил ему смысл приговора: «Вы опасны, потому что вы грамотны».
Что-то сломалось в ней, считавшей себя «железной». После ареста сына и обыска, когда ушли непрошеные «гости», а, может быть, после первого вызова к следователям, Анна Андреевна сожгла почти весь свой архив.
...Когда она металась между Ленинградом и Москвой, пытаясь чем-либо помочь сыну, газетные полосы и радиопередачи заполонили бесконечные здравицы в честь «великого и мудрого вождя». Семидесятилетие Сталина отмечалось как всенародный праздник и подавалось как всемирное торжество.
Лидия Корнеевна Чуковская рассказала об этом в своих «Записках»: «Когда в 1950 году Ахматовой намекнули «сверху», что, если она напишет стихи в честь Сталина, это может облегчить участь сына, она сочинила целый цикл стихотворений о победе, в котором прославляется Сталин… Это унижение было для нее одним из самых тяжких в жизни».
Доведенная до отчаяния, Анна Андреевна решилась на то, чего не делала никогда. Написала стихи, прославляющие тирана. Стихи из цикла «Слава миру» были мольбой о пощаде, последней надеждой на спасение сына.
Что она испытывала на самом деле, рифмуя строки славословий?
Лучше всего о её подлинных чувствах говорят её стихи:
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
А тем, кто снова говорит о величии Сталина, Анна Андреевна ещё в 1962 году произнесла:
Защитникам Сталина
Это те, что кричали: «Варраву
Отпусти нам для праздника», – те,
Что велели Сократу отраву
Пить в тюремной глухой тесноте.
Им бы этот же вылить напиток
В их невинно клевещущий рот,
Этим милым любителям пыток,
Знатокам в производстве сирот.