Больница.
Целую неделю я ухаживала за Мишкой, присматривала и подкармливала его грудью, молока хватало на двоих. Медсёстры смотрели на это сквозь пальцы, они были только рады снять с себя часть ответственности. Заведующий отделением с удивлением отмечал прогресс в Мишкином развитии, не понимая в чём его причина.. Пока однажды не застал меня кормящей Мишку.
- Вы отдаёте себе отчёт в том, какую обузу хотите взвалить на свои плечи? - выговаривал он мне, - У ребёнка, по предварительным данным, врождённый порок сердца! Плохая наследственность..
А дальше я слушала вполуха, пошли какие-то баллы по какой-то шкале и прочие медицинские термины, в которых я не разбиралась.. Он говорил, а я размышляла, где бы достать коляску для близнецов, и пролезет ли она в дверь квартиры.
Поняв, что отговаривать меня бесполезно, заведующий пообещал собрать консилиум, что бы поставить Мишке наиболее точный диагноз, прежде чем мы выпишимся и начнём собирать документы для усыновления.
Третья неделя пролетела быстро. Машенька окончательно выздоровела, нам подготовили выписку. Мишка за это время прибавил в весе, повеселел, но поскольку консилиум отложили, то и отдавать Мишку нам не имели право.
- Не переживай, Оль! Я за ним пригляжу! - пообещала медсестра Лена, провожая нас с Машенькой.
Нас выписали, и Мишка снова остался один.
Всю следующую неделю, несмотря на домашний уют и заботу, которой окружили меня мама и Сашка, у меня из головы не выходил мой маленький сынок Мишенька. Как он там? Чем его кормят? Кто его утешит, когда он будет плакать?
В ночь с четверга на пятницу мне приснился сон: я иду по длинному грязному коридору, а где-то впереди слышится детский крик: Мама! Мама! Я бегу на этот зов, один поворот, другой, и не одной двери, не одной лазейки, как в лабиринте..
Проснулась я вся в слезах, ноги болели так, будто я и вправду бежала.
Еле дотерпев до приёмного часа, я оставив Машеньку с мамой, поехала в больницу.
- Ой, Леночка, а я к тебе, как там Мишка?
- Оля!? - Лена отвела глаза и стала переставлять пузырьки на столе.
- Лена, не молчи, что с Мишкой?
- Оль, я звонила вашей соседке вчера, она трубку не берёт, вот сейчас ещё собиралась звонить, а тут ты...
- Что с Мишкой? - я хотела крикнуть, но почему-то голос сел и я произнесла это шепотом.
- Оль, ты присядь, Мишенька умер. Вчера вечером.
Мне действительно захотелось сесть, ноги болели и уже не держали..
- Оль, на попей, это валерьянка. Вчера не моя смена была. Мне Инка позвонила, я сразу прибежала, а он уже всё. Холодный. Сегодня вскрытие будет. Но, наши сказали, сердечная недостаточность.
Я как-будто окаменела изнутри. Лена, словно оправдываясь, что-то долго объясняла, про младенческую смертность, про статистику, а я казнила себя, что не пришла вчера. Я-то понимала, я точно знала - мой Мишка умер от тоски. Он подумал, что его снова бросили! Если бы я пришла вчера, позавчера, он бы знал, что его любят! Он бы знал зачем жить!
- Оля! Оль! Так пойдёшь со мной? - Лена умоляюще заглядывала мне в глаза.
- Куда? - равнодушно спросила я.
- Да в морг же! Ты меня слышишь? Мне главный велел труп в морг отнести, а я одна боюсь!
Труп. Мишка, мой маленький Мишка - труп?
- Пойду! Я хочу проститься с ним. Проводить его..
Мы с Леной зашли в пятую палату: Мишка лежал на пеленальном столе, голенький. Окно было открыто и сквозняк теребил его белобрысые вихры.
- С ума сошли? Ему же холодно! - кинулась я к Мишке, схватила байковое одеяльце и стала заворачивать маленькое тельце.
- Оля! Он умер! - аккуратно встряхнув меня, напомнила Лена.
- Я знаю. Но не нести же нам его голеньким через всю больницу..
Всю дорогу до морга, я почти не смотрела под ноги, доверившись Лене, ведущей меня под руку. Я смотрела в лицо Мише и никак не могла поверить, что он умер, он же спит! Я вглядывалась в эти тоненькие черты, ставшие мне почти родными, и пыталась почувствовать его дыхание. Мало ли, что сказали, а вдруг он ещё жив?
Очнулась я, когда меня обдало ледяным, бездушным холодом. Сразу вспомнился сон. Грязный длинный коридор без выхода.
Мы шли по коридору, по обе стороны которого были широкие полки в два ряда. Все эти полки были заполнены лежащими на них людьми. Мужчины, женщины, дети, голые и в одежде, в разных, порой даже странных позах. Но в мою память врезался мужчина, здоровый голый мужик, связанный по рукам и ногам широкими ремнями. Как, почему, он умер именно так, или его после смерти скрутили, не известно.
Прижавшись друг к другу как можно плотнее, мы с Леной старались идти ровно посередине коридора, чтобы, не дай Бог, не задеть свисающие с полок руки или ноги. Смотреть вокруг было страшно, но не смотреть было ещё страшнее. В конце бесконечно длинного, как нам показалось, коридора, был небольшой зал, весь в кафеле. Стояло два металлических стола, на один из которых, весь в кровавых потёках, мы и положили свёрток с Мишкой.
Я последний раз взглянула в его бледное ангельское личико и мы с Леной двинулись в обратный путь. Назад было идти ещё страшнее, к горлу подступала тошнота, я уже знала, что увижу, но не была уверена, что мы выберемся из этого мёртвого лабиринта.
Мы так и шли с Леной в обнимку до самого отделения интенсивной терапии, будто боялись, что по одиночке не дойдём.
А мне потом ещё долго снились эти руки и ноги свисающие с полок. И тот мужик, связанный ремнями.
Продолжение следует...