Были первые дни в стенах мореходки. Первокурсники весело и шумно вселились во вновь отстроенное общежитие. Все пять этажей казарменной половины здания (той, что с большими кубарями без дверей) заняли пять рот недавно прибывших из Тюва-Губы перваков. В другую половину здания, в комфортабельные комнаты на четверых, месяцем ранее въехали старшекурсники. Множество разного рода недоделок внутри помещений устранялось на ходу. Пахла краска, стучали молотки, заносились габаритные предметы мебели.
По утрам после подъёма холодная вода из кранов умывальников обжигала. Казалось, что паста не смывалась с зубов той студёной водой, и мыло не мылилось. Всеобщим восторгом встречали находку изобретательного Геры, который, набрав стакан воды с вечера, ополаскивал зубы после чистки. Впрочем, разве можно было это назвать экстримом в сравнении с Тювагубинским ручьём? Ещё недавно мы совершали там водные процедуры, рассыпавшись по валунам вдоль русла. Вода была подёрнута тонкой корочкой льда. Низкие серые тучи сеяли бесконечным дождём со снегом.
То есть курсантский быт внутри здания всё налаживался и налаживался. Но снаружи, с улицы наше общежитие оставалось легкомысленно гражданским, ибо не было обнесено сплошным высоким забором. Всё ещё не хватало то ли одной, то ли пары секций в училищной ограде. Из-за этого Система не добирала необходимый градус суровой военмористости. Беспечные курсанты так и шастали туда и сюда в эти бреши, как тараканы. Торной тропой валили в жилстроевскую пельмешку, да и не только в пельмешку — там и пивная была неподалёку.
Конец недели. С субботы на воскресенье дежурным по училищу как раз заступил командир первой роты В.И. Плаксунов. И данное субъективное и где-то случайное по своей природе событие довершило безысходность и неотвратимость субботника. Оно как бы явилось потребным фактором для субботника, в дополнение к объективным причинам, которые были обрисованы выше. Такое стечение обстоятельств в будущем, на более старших курсах, стало бы для нас явным сигналом ховаться и шкериться. Но то был первый курс. Мы, зелёные в своей непосредственности, только было завалились после ужина на свои коечки. Кто надеялся оттянуться до вечернего чая, а кто просто не успел свинтить в город. Короче, были тут же почИканы дежурным по роте Загоровским. Мол, в дневное время надо не на кроватях разлёживать, а изучать материалы пленума ЦК партии в ленкомнате! Он, отслуживший в армии, знал, как прищучить молодёжь. Посему нестройный ряд обескураженных нарядом на работы энтузиастов был построен.
Во входной двери показался командир Плаксунов с синей повязкой дежурного по училищу на рукаве и кортиком на чёрном подвесе. Деятельно он обрисовал план работ. Дескать, приносим секцию забора, устанавливаем её на место и… свободны. Всего-то — пустяк и безделица для нас “орлов соколовых”! Уточню, что под местоимением “мы” и “нас”, в данном конкретном случае, надо понимать иногородних курсантов, которым некуда было увольняться после субботнего послеобеденного построения. Они, даже будучи свободными от нарядов, оставались в роте, ждали ужина.
— Как Ильич будем таскать тяжести, — рассуждал юноша родом из Рязани, топая вместе со всеми к тому отдалённому закоулку, где лежали заборные секции.
Он намекал на распространённую в то время легенду о бревне, которое якобы носил Ленин на субботнике. Да, механизации в процессах, осуществляемых курсантами, в те советские времена зачастую не было. Зато на каждый конкретный случай можно было подобрать соответствующую задачам пропагандистскую легенду. Былинные Стаханов, Прасковья Ангелина, Павка Корчагин, ткачихи Виноградовы…, позабытые ныне герои соцтруда взывали к подвигу. Потому, вероятно, возник тот разговор в среде парней, приехавших в Мурманск из разных городов СССР (из Волгограда, Тюмени, Керчи, Ярославля…) Разговор не типичный, выступающий из обычного ряда бытовых рассуждений.
— Слышь, Москва. А чего там, лес что ль рос в Кремле? — спросил Андрей из Севастополя.
— Лес? — не понял сразу москвич и замешкался.
— Ты в Кремле-то бывал? — тут же подколол его Вова из Петрозаводска.
— Ёлки там растут, хотя и не сильно густо… голубые такие, — наконец, вроде как въехал в суть беседы москвич.
— Так чего там таскать-то было, и было ли чего? — нотки инакомыслия внёс в беседу минчанин Майзик.
— Может остатки баррикад, на которых оборонялись юнкера? — предположил рязанец.
— Барррикад, юнкеррра? — вступил в беседу юморной парень с Донбасса. Общий смех прервал его. Так бывало, даже самые обычные его слова воспринимались, как шутка.
— Да, юнкера (курсанты по-нашему) не переметнулись к красным... Видать по молодости не сообразили что к чему, и чем оно черевато…
— И чё? — заинтересовавшийся темой Донбасс требовал пояснения.
— Чё, чё… шрапнелью по ним да из пулемётов!
— Не, вроде по учебникам, было наоборот! Типа это они, юнкера, растреливали безоружных солдат революции! — кто-то недоверчивый из темноты выдвинул встречный аргумент.
— Скажи ещё “латышских стрелков без винтовок” или “комиссара без нагана”, — иронично усмехнулся парень из Рязани.
Историческая конкретика многим была неизвестна. Голоса из темноты озвучивали предположительные, косвенные мысли каждого.
— Хоронили-то юнкеров…
— Да и Александр Вертинский зря петь не стал бы…
Подошли к сварным решёткам ограды, лежащим стопкой на земле. Дежурный по роте, руководивший нашей бандой, скомандовал:
— Схватили, облепили и понесли!
Мы уже знали, что эти решётки не такие-то и лёгкие. Только на вид они были ажурными и невесомыми. Весь забор вручную ранее монтировали курсанты, роты первокурсников, по очереди. Теперь вот оставалось закрыть пробел, который служил для въезда грузовых машин.
— Ну! Токма, что сам Ильич носил брёвнышко! Лучший (бляха-муха!) друг курсантов…
— Взяли! — с командой дежурного верхняя секция отлипла от стопки решёток и неспешно поплыла в нужном направлении.
— Эй, Камаев! …на полусогнутых прицепился там на шкентеле! — обратный путь пацанов оживлял только недовольный голос Загоровского. — Москвичи… как всегда шлангуют! — ворчал он.
— А я не москвич, — отозвался мОлодец, топорща ранние свои усы, — я из Мытищ! Перловку слыхали? — назвал он свой район.
— Только перловую кашу, — усмехнулся Загоровский и переключил внимание на другого москвича, которому уж было не отвертеться.
Когда заборная секция прибыла на место, притащили гаечный ключ изрядного размера. Было странно видеть тот рожковый ключ в курсантских руках. Не лом, не лопату, не метлу, а затейливый инструмент конкретной размерности. Как его ещё не сломали, не потеряли где-то?
Так или иначе, забор замкнулся. И с тех пор эта скрытая углом общежития область ограды стала подлинной головной болью первокурсников. Вся Система ходила в самоход привычной тропой. Подходили, раздвигали два соседних прутка забора, просунув голову, протискивались наружу. Новые секции забора превратились в перевязанные тут и там проволокой, изломанные и помятые. Ежедневно дежурный офицер приходил проверить, как заделывали бреши, появившиеся за ночь.
Однажды, уже ближе к весне, таким проверяющим был капитан 3-го ранга Шмакалов. Дежурный по второй роте судоводов Седенков предъявлял ему заново обмотанный проволокой во всех местах забор:
— Никаких самоходчиков, товарищ командир! Здесь не пройти.
Статная фигура морского офицера порывисто прошлась вдоль забора. Носок его до блеска начищенного форменного ботинка вскрыл снежный наст в определённом, только ему известном месте. Белому свету открылась россыпь курсантских пуговиц.
— Сук-бл-бл-бл-бл-нах-бл-бл-бл, — как холодный двигатель прогрел Олег Андреевич свой речевой аппарат и, наконец, отчеканил, — Ты как думаешь, Юра, если столько пуговиц на снегу? А??? Значит пролазят здесь! Думаешь, дураки начальники?
Недавний главный корабельный старшина, североморец выбирал из подтаявшего снега пуговицы с курсантских шинелей. Целую горсть их выбросил — блестящих, с золотым отливом; и пару чёрных хлястиков до кучи. То была как болезнь в роте. Кто-то, протискиваясь сквозь узкую щель забора, терял на месте свои пуговицы и хлястик. Придя в роту попросту заимствовал недостачу у своего товарища. А тот, обнаружив пропажу, срывал недостающий хлястик с соседней шинели. И эта игра “Кто лишний?” снова повторялась в ротном гардеробе. Пуговицы и хлястики у курсантов всегда были в дефиците.
А ещё в тот же самый 1984 год ломали прилегающий к территории Системы квартал деревянных домов, расчищали площадку для строительства новой столовой. И опять из-за этой стройки периметр забора оказался разомкнутым. Курьёз состоял в том, а без курьёза и не бывает рассказа, что курсанты не топали по буеракам стройплощадки вокруг, ведь там ограды не было. А всё равно прорывались через наш многострадальный забор. Роняли целые его секции, выламывали прутья, гнули железо. Мы, перваки, снова и снова всё восстанавливали, каждое утро.
Хотя, ходили в самоволку и через стройплощадку. Но это другая история — про “Неравнодушность”.
06 марта 2024 года.