Со временем, скромный казацкий дом на терской земле обрастал различными хозяйственными пристройками - конюшней, сенником, летней кухней, птичником… Но это потом переселенцы в полной мере перейдут на новом месте к оседлой жизни. И даже начнут на Тереке повсеместно заниматься земледелием, выращивать рожь и пшеницу, засаживать фруктовые сады и бахчи.
Пока же, в первое пятилетие после закладки Моздокской крепости, обстановка в урочище совсем не располагала к мирному труду. У поселенцев на луке не то что до возделывания злаковых культур, но часто и до малого огорода за хатой руки не всегда доходили. Казаки промышляли, главным образом, рыболовством, охотой и разведением лошадей.
- Макар, ты спишь что ли? – возмущённый шёпот обжёг спину казака, весьма слабо отреагировавшего на появление жены под одеялом. Разочарованная Настя протянула:
- Ну вот! А я ему тут про войну рассказываю…
- Поспишь с тобой, как же! – пробурчал глухо Макар в тёплый бок печки. Вздохнув, он, всё же, повернулся лицом к жене и обнял её, не открывая в темноте глаз. – Никакого отдыха казаку, измученному учениями… И чего языком так поздно трепать? Радовалась бы лучше молча, как другие станичные бабы, что на дворе хоть и война, а муж - всё равно при ней ночует… И про боевой поход пока командиры не заикаются.
- Так я и радуюсь! – горячо зашептала Настя, теперь уже уткнувшись носом в всклокоченную бороду супруга. – И боюсь по бабьи… За мужа своего. Всё про душу твою думаю… Вот как заберут тебя на войну под самое Христово Рождество! А это ведь грех великий в такие особенные дни людей убивать казаку… Даже нехристей разных. То же ведь человеки, создания Божьи.
- Ну баба даёт! – усмехнулся в усы Макар. – И чем только голова твоя не забита? Болит у ней сердце… Человеков, между прочим, кончать всегда грех. А как без этого на войне?
Спи давай! Не переживай за меня зазря… Мы с казаками потом будем в церкви свой тяжкий грех замаливать. Вернувшись с сечи. И прощения у Бога просить.
Макар протяжно зевнул:
- Но это опосля... Когда вас - баб, ребятишек и стариков немощных от ворога защитим. И коли Бог даст вернуться к родным хатам и к станичному батюшке. А до тех пор… Кто пожалел на войне врага, у того жена – вдова.
- Ой… Болтаешь страшное, - жалобно пискнула Настя. - А многих людей ты убил самолично, своею рукой?
- Достаточно, чтобы место себе в аду застолбить, - помрачнел Макар. – Но я всё-таки воин, а не палач… В бою мы с врагом на равных. Или я его, или он меня.
- А ведь и многие святые люди убивали человеков, - задумчиво произнесла Настя. – Ну, те из них, которые сами в земной жизни были воинами... Возьми хотя бы святого великомученика сотника Лонгина, Георгия Победоносца, Мелетия Стратилата. И других. А уж они-то точно теперь в раю с Господом нашим беседуют!
Это что же… Выходит, нет тогда не прощаемых смертных грехов?!
- Про то узнаем, когда сами перед Богом предстанем, - философски рассудил Макар. - Господь сам решит, кому из нас в ад, а кому в рай! Грехи человека уравновешиваются его же страданиями и муками при земной жизни… Батюшка на воскресной проповеди говорил, помнишь?
Может, ими только душа и спасается… Даже тебе вот, беззлобному и безвредному созданию Божьему, и то уже довелось хлебнуть горя горького в отрочестве. Так и не проясняется ничего о случившемся в степи пять лет назад? Кто ты есть и откуда взялась на моё счастье?
- Не помню, - погрустнела Настя. – Мелькает что-то иногда во сне… Только словами это передать трудно.
Настя, вспомнив важное, встрепенулась в мужниных объятиях:
- А если Господь на том свете разлучит нас по сотворённым земным грехам? Одну душу в рай отправит, а другую в ад… А я теперь не хочу расставаться с тобой ни в этой, ни в загробной жизни. Страшные слова скажу – даже в аду!
Скучаю я по тебе, Макарушка постоянно… Сил нет! Вроде бы и мужнина жена, и ты при мне почти каждую ночь… А всё не могу я с тобой наговориться. Днём милого не вижу совсем. А ночью ты спишь! Скоро, наверное, вообще на войну уедешь… На многие месяцы.
А если тебя там убьют, на чужой стороне? Как мне жить тогда?!
- Да не боись ты, глупая! – крепко прижал жену к груди Макар. - Турок зимой воевать не любит. Он мороза не терпит! Атаман наш, Савельев Иван Дмитриевич, говорил давеча, что всем линейцам, видать, уже до самой весны придётся по своим хатам, станицам и походным городкам сидеть. Терскую границу отдельными отрядами стеречь…
- Это не тот ли седоусый атаман, который на рождение нашего Тимошки кинжал чеченский малышу подарил? – припомнила Настя.
- Он самый! - улыбнулся в темноте Макар. И перед глазами у него встала недавняя картина… Словно это случилось вчера.
Ох, как искренне обрадовался Иван Дмитриевич, услышав на круге луковских казаков, что у десятника Мирошникова намедни родился первенец… Сын! Будущий терский рубака.
Войсковой атаман подошёл тогда к вскочившему со своего места Макару и одобрительно похлопал его по плечу. Улыбающийся Иван Дмитриевич попросил у десятника дозволения лично взглянуть на новоявленного казака. Макар, польщённый таким вниманием предводителя всех терских станичников к своему скромному семейству, естественно, не возражал...
Рождение детей у первых казачьих поселенцев, в только что основанных станицах по пограничному левобережью, было тогда ещё большим событием для вольных общин. И войсковой атаман старался лично навестить каждого появившегося на свет младенца у своих подчинённых, помочь и поддержать семьи.
Поздравляя станичников с сыном или дочкой, Иван Дмитриевич, по заведённому обычаю, дарил новорождённым подарки. А некоторым малышам и вовсе становился крёстным отцом.
Стоит отметить, что девушек и женщин казацкого сословия в только что основанных левобережных станицах, в 1768 году, проживало многим меньше, чем мужчин… Процесс переселения на Терек семей с Волги и Дона, по распоряжению Сената, только набирал обороты. И первыми осваивать и обустраивать новые, опасные земли отправлялись либо холостяки, либо женатые казаки, не спешащие пока срывать с привычных мест своих домочадцев в далёких станицах и перевозить со всем скарбом на Северный Кавказ.
Переселение семей на левобережье Терека затягивалось, порой, не на один год. В ту пору в закладываемых станицах на пограничной линии остро чувствовался дефицит свободных девушек и женщин казацкого сословия, с кем бы молодой православный воин мог создать законный союз, освещённый церковью.
Новоявленные терцы, неся свою службу по охране южного рубежа империи, селились на отведённом месте в турлучных и саманных хатах, поставленных из подручного материала всего за одно лето. Объединяясь, преимущественно, мужскими приятельскими компаниями, по семь-десять казаков… По типу общежития.
Однако, человеческая природа требовала своего… И из-за нехватки женщин в первых терских поселениях, некоторые станичники предпочитали жить семейно в отдельно построенных хатах с молодыми горянками. Это были как бы их неофициальные жёны, умыкнутые казаками из враждебных аулов или привезённые, в качестве захваченного трофея, из военного похода.
Станичное руководство и православное духовенство на факт такого сожительства христианина с иноверкой, смотрело неодобрительно… Но - с пониманием. И лишний раз старалось не придираться к казаку, заскучавшему в суровых условиях несения пограничной службы без женской ласки.
Впрочем, все дети рождённые от терца и иноверки, сразу же крестились в станичной церкви. По православному обряду… Получали фамилию и отчество главы семейства и считались, в дальнейшем, полноправными представителями казачьего сословия. Мальчики и девочки росли и воспитывались, как вольные люди.
…Войсковой атаман не забыл, заглянул в хату к Мирошниковым, примерно, часа через два. После того, как казаки луковской общины закончили обсуждать свои насущные вопросы на круге, в присутствии Ивана Дмитриевича.
В свите полкового начальства, нагрянувшего тогда к Макару с Настей, находились и станичный глава Павел Татаринцев, и командир сотни Илья Сорока с пятидесятником Игнатом Руденко, в чьём непосредственном подчинении состоял счастливый отец семейства… А всего войскового атамана Савельева сопровождало человек десять. Скромная хата десятника не смогла даже вместить такое количество уважаемых людей!
Иван Дмитриевич заявился в гости, как всегда, не с пустыми руками. Он преподнёс малышу дорогую памятную вещицу от себя. Ею стал трофейный кинжал – традиционный в те годы подарок для новорожденного мальчика в терской станице.
Ценный презент от войскового атамана висел теперь на пёстром персидском ковре, украшавшем стену казацкой хаты… Рядом с детской колыбелью.
Острый клинок добытого в бою большого кинжала прятался в красивых ножнах с дорогими каменьями. Самоцветы тускло поблёскивали в темноте, отражая скудные лунные лучи, едва проникающие в хату сквозь два маленьких обледенелых оконца.
Обычай дарить новорождённому мальчику оружие был тогда довольно распространён, как у терских казаков, так и у большинства других кавказских народов. Кинжалы, сабли, даже весьма дорогие кремниевые ружья и пистолеты, преподносились на смотрины младенца, на его крестины, на первый зубик...
Причём, покупать оружие для подобного подарка считалось у казаков позором. Это должен был быть обязательно трофей, взятый с тела убитого врага.
Или, на худой конец, вещь, похищенная у противника. Воровать у врагов его женщин, скот, оружие и любое другое имущество казаку не возбранялось... Среди станичников бытовала даже полушутливая поговорка, что кинжалы покупают только армяне – для выгодной перепродажи. В традициях своего торгового ремесла.
Потом, подаренное оружие передавалось в казачьих семьях по наследству, висело годами на стенах и коврах, как украшение… А дорогой кинжал носился, обычно, станичником на поясе, в качестве непременного мужского атрибута.
Появиться без холодного оружия в обществе на Северном Кавказе было также нехорошо для терца, как и разгуливать по станице без головного убора или с бритым, «босым» лицом... В этом казаки мало чем отличались от горцев.
Терцы, как и остальные представители своего сословия, всегда вели себя несколько горделиво по отношению к другим народностям. Иногда даже – чересчур...
Конец 25 части...