…Сияющий диск солнца, заливая все вокруг ярким знойным светом, медленно, но верно скатывался к горизонту, как и впрямь колесница Солнечного Бога или кого-нибудь из его Старших Сыновей в верованиях многих ариев и перемешавшихся с ними потомков атлантов, населявших нынешнюю и древнюю, более благоприятную для жизни людей, животных и растений, Арктическую Страну. Горные вершины, лепившиеся к самому высокому, покрытому вечными снегами и льдами островерхому пику, как малые дети – к заботливой матери или кормилице, начали подергиваться сизоватой дымкой, которая позже, разрастаясь и притягивая к себе другие такие же клочки, зародившиеся на вершинах иных гор, превратится в громадную сизо-серую тучу, что поползет затем под ветром в любую из сторон света, куда ее надумает нести непредсказуемый ветер, и прольется там грозовым ливнем, что были нередки в середине солнечной триады или, проще говоря, летней поры.
Пара высокогорных орлов почти одновременно снялась с высоченной, почти голой скалы, притулившейся к юго-западному склону огромной горы, занимавшей добрую часть острова Меррахон, и понеслась вниз в северном направлении, туда, где склон был пологим, но опасным из-за сходящих раз в год снежных лавин да дважды за год – каменно-грязевых потоков. Сейчас там было тихо и спокойно, поэтому орел с орлицею не спеша планировали туда, а за ними вслед несколько неловко, но стремительно и старательно летела пара молодых орлят, только-только научившихся рассекать крыльями воздух и держаться в небе, но, по-видимому, упражнявшихся в полете уже не первый раз, иначе бы родители не полетели с ними так далеко.
Бывало, что горные орлы, жившие на Меррахоне, поднимались выше, чем неведомые силы закручивали дующие с севера, юга, востока и запада ветры в кольцо и заставляли их, по преданиям канувших в небытие жрецов-Атлантов и их нынешних потомков и наследников атлантической культуры, гонять по кругу своих неугомонных Сыновей. Причем иногда эти Сыновья Ветров срывались с предначертанного им вечного кругового движения и неслись в каком-нибудь направлении, чаще всего на юг или на восток, устраивая порой сокрушительные бури, редко достигающие, между прочим, крупных долин в низовьях рек. Но когда орлы-островитяне учили своих птенцов летать, они не решались рисковать, силясь перелететь на Большую землю, хотя без птенцов часто пересекали Озеро Ветров и иногда даже оставались в горах Большой земли и вили там гнезда, соперничая с местными, более мелкими сородичами.
Вот и теперь, когда солнце начало клониться к горизонту, четверка птиц слетала на север и решила затем возвратиться в родное гнездо на вершине скалы, но, вопреки обыкновению, не прежним путем, а обогнув вершину Меру с северо-востока. Там орлиное семейство поравнялось со своими сородичами – их было намного больше, и тоже с птенцами, учившимися летать.
Двое орлят, один с юго-западной скалы, а другой – с северного ущелья, где неистово ревел Громкий Ручей, словно сговорились и стали лихо, едва научившись держать равновесие на ветру, давать круги над вершинами гор и над лесом, да такие, что любой матерый вожак бы позавидовал, если бы орлы жили стаями, как волки. Родители обоих птенцов-подростков не на шутку переполошились, когда их детки очень уж далеко отлетели к северной оконечности острова, почти к самой границе кольцевых ветров, устроивших в это время настоящую бурю. А когда они долетели до самой этой оконечности, разыгравшиеся не на шутку буйные ветры уже несли несмышленышей по периферии острова на восток…
Отважная четверка взрослых птиц ринулась в самые недра кольцевых ветров, грозивших переломать им могучие крылья, и через некоторое время вылетела оттуда ни с чем. А одного из орлят, того, что вылупился из яйца на юго-западном утесе, злющие ветры, изрядно помяв, с силой выплюнули в глубину острова с юго-восточной стороны, даже не на берег, а в лес, с порядочной, почти в полторы лиги, высоты. Правое крыло совсем молодой птицы было сломано, он не мог лететь и, помятый, мокрый, поломанный и измученный, издав протяжный, истошный, пронзительный крик, упал на теплую, сухую землю, покрытую травой, шишками и опавшей хвоей.
Так пролежал он всю ночь без еды и воды и уже вовсю полагал, что умер и душа его прилетела в свой, орлиный, рай, где правит мудрый и справедливый Золотой Орел, владыка неба, земли и гор. Правда, то существо, которое смутно, будто сквозь полупрозрачную пелену, разглядел несчастный птенец, совсем не было похоже на орла: длинное, со странными выростами вместо крыльев, свисающими сверху и оканчивающимися пятью розоватыми отростками с короткими и совсем бесполезными когтями, с большой головой без клюва и каким-то странным выступом в том месте, где у орла должен был находиться клюв. Мало того, этот выступ, отдаленно похожий на клюв, был еще и с двумя большими отверстиями снизу, под ним же находилось еще что-то, наполовину скрытое какой-то неизвестной порослью. Голову обрамляло нечто, свисающее вниз длинными мягкими прядями и совсем не похожее на перья, а поверх этого «нечто» голова была повязана узорчатой полоской какой-то непонятной материи, посередине которой, в центре лба, был прицеплен большой, прозрачный, с розовато-фиолетовым оттенком камень овальной формы, в сияющей солнечным блеском оправе.
На чем стояло и двигалось это существо, молодой орел так и не сумел сообразить: он разглядел только нижние части двух длинных, как ему казалось, выростов, скрытых под чем-то темным и плотным, покрывающим тело с того места, где начинались плечи. Шея его была тоже слишком толстой для орла и начисто лишенной перьев, пуха и вообще какой бы то ни было растительности. Да, очень странный дух, но совсем не страшный, думал орленок.
Странный пришелец, так непохожий на Орлиного Бога, склонился над умирающим, искалеченным птенцом и потрогал его длинными розоватыми пальцами с обрезанными когтями: живой! И даже глазами моргает! Очень осторожно, боясь причинить страдальцу еще пущую боль, он взял орленка на руки, бережно погладил по переломанному крылу и, завернув в полу длинного серо-коричневого плаща, понес в свое жилище, что было выстроено им на южном склоне Великой Горы. Попавший в беду летун, проявивший небывалую смелость, поначалу дрожал от страха перед неизвестностью, ибо успел уже осознать, что не умер, а находится все еще на этом свете и притом попал в лапы какого-то невиданного прежде крупного зверя, но потом быстро успокоился, потому что этот «зверь» показался ему совсем не страшным и не опасным для его жизни, и сладко заснул.