Сегодня в рубрике «Вектор ОмГПУ» мы говорим с выпускником факультета искусств ОмГПУ, директором музея – исторического парка «Омская крепость» и Центра военной реконструкции «Служилые люди Сибири» Василием Мининым.
В этом году команда Омской крепости и Центра военной реконструкции «Служилые люди Сибири» проводит серию военно-исторических фестивалей, как масштабных летних для горожан, так и небольших активностей почти на всех весенних выходных для семей.
Мы встретились с Василием, чтобы пообщаться о том, как история и педагогика переплетаются в повседневной работе.
Кем Вы хотели стать в детстве и как это повлияло на выбор профессии?
В глубоком детстве не помню, кем я хотел стать, но лет в 12 или 13, наверное, твёрдо захотел стать кузнецом. Было желание заниматься железом. Просто один раз это по телевидению увидел, даже не вживую, и загорелся! Была целая история, как я ходил по кузницам, на разные заводы. Это были 90-е, время разрухи, практически нигде не было профессиональных кузниц, все разрушилось, нигде никто не мог меня обучать. Единственное место, где я мог обучаться, – у отца на его работе, куда можно было приходить и что-то самостоятельно мастерить.
Честно говоря, в школе я был не очень дисциплинированным учеником. Было совершенно неинтересно учиться, а в силу характера то, что неинтересно, не делаю. Сейчас кажется удивительным, как я закончил школу. Значительно позже, уже в университете, после изучения психологии и педагогики, я многое понял о том, как информацию воспринимал. У меня были хорошие учителя, не с формальным подходом, которые видели, что я очень хорошо начитан, что кругозор сформирован большим количеством книг – я много читал. А так как на кузнеца нигде не учили, сначала были мысли на истфак поступить.
Мой дядя рассказывал, что направление по работе с металлом когда-то было на худграфе. На этом факультете работал мой дедушка, и отучились все мои родственники. У меня, конечно, тоже было базовое художественное – 5 лет художественной школы. Она, кстати, тоже не особенно легко давалась, потому что рисовать, в принципе, никогда не хотел. Поэтому, когда было принято решение, куда поступать, у меня была база за спиной. Так, во многом в силу семейных традиций поступил на художественно-графический факультет, на живопись и рисунок, хорошо сдав экзамены.
Ну, собственно говоря, как-то вот так и получилось в итоге, что я стал заниматься и тем, и другим, и историей, и художественной деятельностью.
Сложно ли было выбрать вообще, куда поступать и как давалась учёба?
Честно отвечать? Сначала мне было крайне тяжело сосредоточиться на учёбе из-за того, что это был не тот профиль, который мне бы хотелось. Проучившись год, я ушёл.
Родители пошли навстречу, и я четыре месяца просидел в Пушкинской библиотеке, читая то, что мне нравится. Меня никто не трогал. Думаю, родители понимали, что необходимо пройти период взросления. А в библиотеке читал как раз то, что было интересно, и то, что я слушал на лекциях. Еще досмотрел, дочитал сверх. Это стало своеобразной базой, улеглось, и в этот момент как раз стала интересна педагогика.
И начался второй тур, уже осознанный. Я восстановился в университете уже на ДПИ [декоративно-прикладное искусство – прим. ред.], с третьего курса у меня было только отлично. И ту самую педагогику, которая в первом семестре была проблемной, я сдал прекрасно. Это, кстати, был единственный на факультете набор по направлению декоративно-прикладного искусства. Они как раз учились курсом младше. Вот там уже можно было делать курсовые работы по любимой теме – по художественной ковке. А диплом, соответственно, «Костюм – образ воина 14 века», насколько мы его представляли в науке на тот момент, насколько он мог быть правильным. В этой системе получилось встроиться и найти ту самую свою нишу. Я наконец-то делал именно то, что хотел. Защитил диплом на отлично. В общем, все хорошо. Потом был поиск мастерской, и началась настоящая, уже практическая педагогика.
То есть на фоне большого интереса к истории материальной культуры была тяга к педагогике?
Да, на самом деле было очень интересно с третьего курса. И, хотя первый год я учился не очень усердно, преподавателя Михаила Ивановича я прекрасно помню. Помню его рассказы, какие-то истории из жизни, как он был директором Дома детства. Он рассказывал, как после войны работал с беспризорниками. Правда, мы смотрели на него, не понимая по-настоящему ценности того, чем он делился. Нам казалось, что он приходит и рассказывает истории. Потом, конечно, пришло осознание, что это было самое главное – тот жизненный опыт, который он нам дарил, это было самое-самое ключевое. Методику преподавания он классно включал во все свои рассказы, мы не понимали, что он очень крутой технолог, который прошел огромный специфический путь и знает, как правильно работать со сложными и разными детьми. Все остальное – это было уже второстепенное. Он у нас всего год вёл, наверное. А с третьего курса я начал понимать вообще всю эту историю педагогическую уже серьёзно. Это совпало с тем, что я перечитал Макаренко, Сухомлинского и Сороку-Росинского от корки до корки. Что-то меня там захватило полностью. Совпало ещё с тем, что один из моих любимых фильмов – «Республика ШКИД». Кинематографический капитал наш культурный, тесно связанный с педагогикой. И в определенный момент количество перешло в качество – все вспомнилось и сошлось.
А как так вышло, что Вы обратили внимание именно на эти книги?
Ну, во-первых, я тогда много читал. Не в пример, сколько сегодня. Сколько сейчас я читаю? Наверное, часов в сутках было больше [смеётся].
Наверное, это был внутренний посыл разобраться, понять, переосмыслить ту интересную информацию, которую давали на парах по педагогике. Особенно на возрастной педагогике и психологии! Ты же себя сравниваешь, те процессы, которые происходили с тобой, с тем, что описано в учебниках. И оказалось, что на самом деле то, что происходило со мной – отторжение школы, восприятие информации на уроке – часть объективного процесса. У кого-то процесс усвоения информации требует времени, у кого-то он происходит очень быстро, есть индивидуальные особенности развития центральной нервной системы, психотипы, особенности восприятия информации – это все слушаешь и начинаешь к себе применять. Тогда и приходит понимание, что вот здесь и здесь упустили, и вообще, на самом деле, все можно было сделать совершенно по-другому. Плюс всё время список литературы давали. Я пришел однажды домой, смотрю, а у нас в домашней библиотеке полное собрание сочинений Макаренко и Сухомлинского.
То есть в университете педагогика не закончилась?
Настоящая педагогика все-таки была уже потом, в Клубе [в общественной организации «Наследие Сибири» – прим. ред.], при работе с ребятами. Потому что именно там было конкретное целеполагание и конкретная задача – собрать коллектив. Причем коллектив из своих сверстников, а потом и более младших. И это, собственно, завершило оформление мировоззрения и окончательного понимания роли педагогики. Да, пожалуй, это был третий этап педагогического обучения. Я сначала не понимал, но спустя 14 лет четко осознал, что вдохновлялся в этот период педагогами старой советской школы. У каждого из них была своя собственная методика. Они работали практически без журналов, без записей и программ, на результат и четко понимали образ человека, которого они хотят вырастить, сформировать. Они добивались результата нестандартными путями, в формате лабораторий. Это было очень круто! И это было близко мне. Сейчас понимаю, что смотрел на их опыт и очень много от них впитывал.
А сейчас, как по-вашему, советский педагогический опыт актуален?
Он актуален сейчас. Даже суперактуален. Я считаю, что мы к этому возвращаемся. Потому что, по сути дела, это система наставничества, в которой педагог в первую очередь учит не предмету, а формирует мировоззрение и учит учиться. И у них, конечно, безусловная самоотдача. Это фантастика! Люди, которые просто дарили себя. Я смотрел и понимал, что никогда так не смогу работать, как они работали с маленькими группами. Настолько отдать себя детям – это великое качество, которое дано не каждому. Это определенный склад людей – великих гуманистов. Сейчас, к сожалению, никого из них не осталось, поколение ушло полностью.
То есть, управляя клубом, вы вдохновлялись педагогами. Насколько вообще, на Ваш взгляд, близки педагогика и управленческие технологии?
Это не то что близко, это одно и то же. Я считаю, что управленец должен иметь педагогическое образование обязательно или пройти школу какую-то педагогическую. Причем эффективно проходить эту школу с поколением либо старше, либо младше. Потому что именно там ты учишься терпению, это очень важное педагогическое качество. Это очень сложно. На нашем примере: люди-то в организации разные, к каждому необходим свой подход, чтобы человек действовал в нужном направлении. Это не про мягкость, отнюдь. Со многим ты можешь быть не согласен, но нужно реализовывать стратегию каждый день, в этом помогает понимание психологии и педагогики. Потому что они не только про детский и юношеский возраст. Это также работает со взрослым и уже зрелым возрастом – у каждого из них свои особенности. Возрастная психология и педагогика должны быть, на мой взгляд, у всех. Безоговорочно и безапелляционно. Это позволяет понимать процессы, происходящие в человеке, с которым ты коммуницируешь, договариваешься, уметь ставить себя на его место. И, к сожалению, в современном мире этому очень мало уделяется внимания. Именно эти две дисциплины позволяют нам очень хорошо понимать друг друга. Просто понимать, с кем ты говоришь.
Мне кажется, ещё важно быть знакомым с теорией поколений, которая сейчас очень актуальна из-за нарушенной в обществе коммуникации. Здесь стоит вспомнить, что продолжаются изменения, связанные с цифровизацией, оборотом информации. То есть одно поколение еще там, оно доцифровое, другое промежуточное, а третье поколение – для которого это уже просто хлеб и воздух, и они жить не могут без цифрового слоя. Сложно, но важно понимать друг друга, укреплять связи.
То, чем Вы занимаетесь сейчас – вживление большой истории в повседневную жизнь горожан – историческая реконструкция с её яркими фестивалями, связано как-то с педагогикой или это самостоятельный формат?
Ну, когда-то историческая реконструкция была ради исторической реконструкции. Это был грустный, унылый период, но необходимый. Первые 5-7 лет. Потом, конечно, это стало инструментом для достижения цели. А она у нас фундаментальная. У нас должно быть единое культурное поле, чтобы мы сохранялись как страна. И, конечно, должны быть такие базовые, очень сильные, фундаментальные основы, которые ценны для всех поколений. Чтобы детство у детей счастливое. Мы воссоздаем ту самую связь поколений, формируем общее поле, которое едино для всех родившихся в информационном мире или до информационного мира. Выстроить эти межпоколенческие мосты, да, это суперсложная задача. Чтобы было интересно, понятно и близко и тем, и другим, и пятым, и десятым. В этом плане, конечно, историческая реконструкция позволяет всё переплести, используя технологии, которые нам давали в институте, весь процесс. Например, что такое хорошая экскурсия в нашем музее или во время фестиваля? Отчасти урок, отчасти театральное действие, отчасти какое-то шоу, плюс научное исследование. Только если всё это упаковать, получается хорошая экскурсия.
В плане выстраивания самих процессов, подготовки и реализации мероприятий педагогика тоже работает: нужно заразить интересом к изучению истории, оказать фундаментальное воздействие на человека, чтобы он начал внутренне меняться, дать новое представление, изменить мировоззрение. Потом его нужно обучить ремёслам, стрелять из лука, рассказывать на экскурсиях или что-то еще. То есть педагогика, плюс воспитание, они переплетаются. Ну и сам процесс управления выстроить, когда тебе необходимо делегировать полномочия, тоже на основе педагогики. Ты же не можешь везде быть – вспоминаем школьную методику составления плана урока и постановки целей задачи. Огромный фестиваль – цикл разных уроков сначала внутри коллектива, а потом и для гостей. Но без назидания, через игровую педагогическую технологию.
Для меня важно, чтобы человек жил ради азарта от творческого процесса, познания.
Если бы сейчас снова встал выбор: худграф или истфак, то какой бы Вы сделали?
Сложный вопрос на самом деле. Понимаю, что в истории, в исторической дисциплине я тоже бы самореализовался, в другом направлении пошёл – погрузился в науку, исследования. Вероятно, без практической стороны, как сейчас; и самореализация, может быть, еще более успешно бы шла. Сейчас меня активно толкают в этом направлении и говорят: надо, надо, надо. Вопрос: как время на все найти? Но есть важная составляющая моего образования: худграф дал мне чувство гармонии и прекрасного. Это очень ценно.
Но всё равно ОмГПУ?
Конечно, да!
Фотографии из личного архива Василия Минина и фотографа Ирины Просто