5 марта 1953 года умер Сергей Прокофьев. Умер в один день со Сталиным. Его смерть немного затерялась на фоне искреннего горя народа по кончине «вождя народов». Однако, спустя 71 год, мы можем воздать память великому русскому композитору, вспомнив и прослушав его великие произведения. Я думаю, это намного важнее для автора, чем внимание во время похорон.
Своей жизнью он показал возвышенность музыки и искусства, чистого таланта, над историческими передрягами «...Ни война, ни революция не свергнут вождя в фуге и не перевернут гармонического строя», — писал он в 1924 году Держановскому, имея в виду недостаточность чисто исторических обстоятельств для глубоких перемен в искусстве.
Прокофьев останется для нас как создатель музыки к балету «Ромео и Джульетта», ставшего олицетворением балетного искусства XX века, музыка из которого, а особенно «Танец рыцарей» – одна из самых популярных в мире. Помним мы и его работу с Эйзенштейном – потрясающую музыку в фильме «Александр Невский». Но сегодня я бы хотел вспомнить одно из последних произведений автора, своего рода прощальную песню, - Симфонию №7.
Седьмая симфония – последнее симфоническое произведение автора. Она сначала задумывалась, как произведение для детей. Однако, в процессе работы идея сочинения расширилась. Вместо музыки для детской аудитории появилось отражение мира юности. Симфония отличается стройностью формы и выдержанным стилем. Музыка светла, по-юношески свежа. В ней вы не найдете острых столкновений. Это музыка о любви к прекрасному, к самой жизни. Лишь в конце промелькнет некоторая печаль, символизирующая прощание композитора с тяжелой, но любимой жизнью.
Музыка
Первая часть написана спокойно и медленно. Главная тема проявляется в нежном звучании скрипок. Интонации музыки близки русской народной песне. Побочная тема немного другая – она романтически-приподнятая, немного похожа на гимн. Заключительная партия привносит еще один образ — причудливо-сказочный, завораживающий, расцвеченный арфой, треугольником, колокольчиками. В музыке нет конфликта, поэтому разработка основана не на столкновении тем, а их еще большем раскрытии, выявлении их возможностей.
Во второй части мы слышим вальс, который отличается яркостью красок. В основе второй части две темы. Первая, интонируемая струнными, — своего рода «приглашение к танцу». Она носит вступительный характер и отличается ясностью и простотой гармонических средств. Вторая тема сначала тоже звучит у струнных, но затем переходит к флейте и гобою. Ее отличают тонкость и изящество мелодического рисунка, пластика обаятельного в своей женственности танца, то лукавого, то застенчивого. Завершает вальс стремительная праздничная музыка.
Третья часть — анданте — задумчивое, полное просветленного чувства. Средний раздел анданте напоминает детскую песенку-марш. Он не нарушает безмятежно спокойного течения музыки, хотя интонации песенки чем-то напоминают хрупкую «сказочную» тему первой части.
Финал – живой, безмятежный. Его начало — трель струнных, комические скачки в мелодии и стремительный разбег — создают напряженную атмосферу ожидания. И вот появляется основная тема — зажигательная, огненная. Она сверкает, искрится и устремляется вперед в поистине головокружительном движении. Внезапно действие переключается: вступает ритмически упругая, задорная мелодия. Поначалу имеющая характер сольного высказывания, она сменяется «припевом», в котором отчетливы интонации советских массовых песен. Возвращается основная тема финала, а с ней — искрящееся веселье и блеск. Постепенно она перерастает в уже знакомую мелодию — побочную тему первой части, а вслед за ней, завершая симфонию, заключительная партия первой части, рассыпаясь своеобразными красками арф, фортепиано, ксилофона и колокольчиков, постепенно истаивает, оставляя ощущение еле уловимой печали.
Премьера Седьмой симфонии состоялась 11 октября 1952 года в Москве, за несколько месяцев до смерти автора. Прокофьев писал в дневнике: «Я всё-таки решил пойти, т. к. чувствовал себя прилично. Было приятно встретить много музыкальных знакомых. Впереди меня сидел, например, дирижёр Хесин, который слушал симфонию с увлечением и всё время тихонько дирижировал, ускоряя темп. Симфония прошла хорошо, и в конце меня даже вызывали. Ввиду того, что эстрада находится высоко и влезать на неё трудно, я кланялся из партера, но потом Самосуд сделал мне знак, чтобы я "через вокруг" поднялся на эстраду. Я поднялся, кланялся, жал руку Самосуда, поднимал оркестр. Самосуд повторил финал, который я слушал, оставшись позади оркестра. В артистической во время антракта ко мне заходили Шебалин, Ан. Александров, Олег, Гольденвейзер. Последний плакал. Я не думал, что этот сухарь способен расчувствоваться до слёз, а из зала подтвердили, что он ронял слёзы в кулачок. После симфонии шла оратория, но я и всё семейство вернулись домой, так как я устал».
Однако способность прийти на премьеру оказалась редким просветом в череде недомоганий, которые Прокофьев мог сколь угодно отрицать, но которые не давали ему ни полноценно жить, ни полноценно работать. Большинство намеченных и обозначенных опусом сочинений 1952 года так и осталось в виде набросков, общим числом около сотни страниц.
Но он успел подарить нам Седьмую симфонию – жизнерадостную, юношескую, немного печальную в финале. Таким представлял себе жизнь Сергей Прокофьев, и свое представление он успел передать нам…
