Благодатное завершение истории в стихийной неумолимости прогресса, это тоже эсхатология, но эсхатология тела, претендующего на цивилизацию души. Мир, это мир завершенного действия глагола Вечности, и он нуждается, как и всякое повествование в «конце своей истории». Однако пафос взращенной на вере «души прогресса» непременно хочет затмить сенью будущего потребность ожидания эсхатологии в душе человеческой (Оксин).
В иранской традиции (эсхатос) – конец времени, исходная точка движения мира. В христианстве конец времени есть начало и конец (альфа и омега) Истока, Дома бытия. Алфавит в полноте звучания циклического времени. Поэтому смысл всего времени мира сводится к единой точке перехода (Кайрос) вхождения в тело Вечности и переоценка ценностей усилий мира в контексте страшного суда. Следует заметить, что эсхатология осуществляется в вертикали напряжения мира. Поэтому высшая точка напряжения выступает и альфой, и омегой. Это точка падения Адама и возвращения блудного сына.
В силу своего напряжения (сингулярности) она является основанием и смыслом управления в необходимости организации низших форм бытия в содержании меньшего напряжения действительности, страдающего рассеиванием действия в небытие. Время мира хронологическое, ориентированно на задержку вовлеченности мира в функцию действительности. Но эон полноты действия создает условность обеспечения, благодаря которой мир достигает «кайроса» преодолевая хронологическую несостоятельность ветхого Адама мира. Поэтому начало Вечности для мира есть одновременно и конец времени мира. Но это не от человеческой своевольности («конец истории» Фукуяма), а из эонической (эон) зрелости мира, вовлеченного в функцию полноты бытия Вечности. Мир должен созреть чтобы стать частью тела Вечности и полноты бытия («новые тела» в библейской эсхатологии).
«Эсхатос», конечная точка, которая в свою очередь становится новым началом, служит как цель для мира, так и точка возвращения к телу Вечности на основе взрослого, состоявшегося субъекта, который содержит в себе суть Вечности бытия, не является лишь продуктом отчужденности и изоляции от полноты. Для нас время течет в одном направлении, но для вечности оно представляет собой определенное состояние присутствия вечного основания бытия в разных условиях организации. Почему? Потому что к Единому ничего нельзя добавить и ничего отнять. Это постулат полной достаточности. То, что для мира может означать потерю в небытии или длительность ожидания, разрыв дистанцирования от истока, для Вечности все это одновременность и синхронность. Синхроничность, это дышащая среда потенции. Лишенная движения, потому что исключает разрыв ничтожности. Одновременность вечности не поддерживает движение, это условие состояния бытия! Целью для стремления мира в условиях нищеты бытия, выступает точка возврата, потому что содержит эталонную полноту бытия создавая напряжение разности потенциалов. Высокий потенциал действительности организует пространство бытия мира. В этом смысле бытие мира менее действительно, нежели Вечность.
Обедненная действительность стремится стать полно достаточной и осуществляет свой бег бесконечности по кругу вокруг силового центра. Но организация пространства бытия у Вечности иная, нежели у мира. Поэтому конец времени есть естественный переход в состояние Вечности. Это линейное время вертикали напряжения действия (так река занимает свое место в океане). Человек вопреки системе ценности бытия создает для себя линейное время в горизонте событий. Рассекая циклическое время содержания Вечности средствами мира (отрицание традиционного восприятия), и принимая как свою судьбу перспективу небытия. Падение в небытие создает проекцию линейного времени. Но сам человек определяет это падение как переход настоящего в будущее (прогресс).
Динамика Прогресса в эпистемологии знания формирует участки неконтролируемого господства, создающего угрозы. Прогресс ускоряющий свой бег разбивает зеркало мира в осколки детализации независимых сфер деятельности, представляющих угрозу человечеству Земли, и размывает возможности контроля в рационализации этого теневого многообразия. Среда бытия для всего человечества становится стихийной и непредсказуемой. Чтобы обеспечить предсказуемость в этой неопределенности сознание стремится достичь «конца истории». Это вполне естественно, потому что разум оперирует конечными категориями и неопределенность его пугает. Однако такое отношение к феноменологии мира есть самообман. Предполагать, что после Армагеддона грядет воскресение (апокалипсис откровения бытия), и мир утилизируют за ненадобностью - наивно. Дело в том, что точка небытия имеет минимальное напряжение действия даже по отношению к миру. Поэтому в условиях падения нет надобности, прикладывать усилия прыжка веры эсхатологического оптимизма. Достаточно безвольно поддаться течению разложения соскальзывающего в пропасть небытия (эсхатологический пессимизм).
Эсхатологический оптимизм представляет собой стремление к наполненности бытия, напряженности действенной действительности в сущем. Болото обыденности, как и воля отречения от содержания бытия миром, скорее, наоборот дорога в небытие. Смещение ценностных приоритетов восприятия. В условиях опасения столкновения с ужасом для социальной эвтаназии проявляется озабоченность обеспечения социальной адаптации к процессу падения в ничто. Это для того, чтобы исключить ужас столкновения человеческого сознания со смертью. Человек поверхности должен умирать в неведении и счастливым. Сама процедура социальной эвтаназии будет протекать безболезненно из соображений гуманизма. Социум, возомнивший себя высшим институтом бытия, проявляет признаки банальной секты. Аксиологический сбой жизненной установки в перспективу ничто, для того чтобы не разбудить в восприятии жизненное начало, которое оттолкнувшись от абсолютного предела небытия обретет второй шанс возрождения. Будучи точкой максимального падения, небытие даже по отношению к миру выступает как пылесос, высасывая и поглощая из мира функцию содержания его вечности бытия. Такая свобода, это ничто, поэтому такое освобождение не способно создать что-либо, а только организовать катастрофу. В свободе отречения освобождая самосознание от жизни.
Наивно считать, что достаточно просто выбраться за ширму ничто, осуществив свой эсхатологический пессимизм из соображения несчастья "заброшенности в мир" и убеждения крайнего недоверия к иллюзии обыденной повседневности и потому субъект ищет фундамент в познании субстанции и субстанция захватывает своей природой субъективную реальность (Гегель: "субъект познает субстанцию, субстанция познает субъект"). Если долго смотреть в бездну, она начинает смотреть в тебя. Это жертвенная динамика погружения восприятия на нижние уровни объектно-ориентированной ориентации. Познающий роняет выскальзывающую из его рук природу субъектности мира. Меняет первородство представительства бытия на чечевичную похлебку.
Это просто утрата ориентиров ценности, вторая производная грехопадения Адама. Ведь эта иллюзия мира все еще сохраняет отношение к Вечности. Принимать благо неистощимости за абсолютное небытие бездны, нарушая завет верности веры служения бытию усилием времени?
Именно так соблазняют Еву, убеждая ее в том, что на самом деле Бог не желает, чтобы Адам мог отличать добро от зла. Отсюда и запрет на плоды познания. Но результат этого отступления стало расколотое пространство бытия мира! Мир во отчую теперь может отличать добро ото зла, но этот расколотый сосуд уже не в силах содержать полноту Вечности. В этом если хотите, парадокс, обретения мира за счет утраты Вечности. Необходимо преобразовать мир в обратном процессе достижения Вечности при неизбежной утрате мира. Это то и предполагает эсхатология, а не сам выбор человеком ценности в поляризованном пространстве бытия в поисках своего пути напряжения Истока или падения в пропасть небытия.
Нет необходимости повторять отрицательный опыт Евы, чтобы посмотреть, что из этого получится. Что получится, мы примерно знаем, но готовы ли будем на самом деле это принять?
