Младший сержант Серега Верещагин в роте связи был телефонистом. Нет, не тем, что сидел за коммутатором и соединял абонентов, а тем, кто обслуживал телефонные линии: восстанавливал порванные, сломанные или вышедшие из строя столбы, ремонтировал телефоны в квартирах и т.д. Все это давало ему право гулять по гарнизону, где угодно и когда угодно, что позволяло считать службу в армии чуть ли не работой на гражданке. Отсюда знакомств у Сереги было много, что среди офицеров, их жен и прочих гражданских лиц. Частенько он мог придти в расположение части подшофе, а иногда и на ушах – угощали ведь по-русски, от души, за восстановленную телефонную связь.
Везло Сереге – он ни разу не попался начальству на глаза в непотребном виде, поскольку приходил тогда, когда, как правило, в расположении части офицеров уже не было. Но однажды, видимо, поверив в свою неуязвимость, приперся днем, в разгар рабочего дня. С виду младший сержант был здоровый детина, под два метра ростом, поэтому определить выпивший он или нет, было трудно. Но, тут, видимо, перебрав, ему стало плохо и выпитое, и съеденное на халяву полезло наружу. Ароматный запах привлек не только гарнизонных собак, но и проходящего мимо дежурного по части старшего лейтенанта Курского. Увидев солдата, блевавшего на угол казармы, унюхав знакомый запах (офицер сам частенько грешил выпивкой) поинтересовался, где это тот так нажрался.
– Кто? Я? – Верещагин вытер лицо рукавом. – Никогда. Это я рыбными консервами отравился в обед. Видимо были несвежие.
Дежурный по части обалдел от такой наглости, хотя мелькнула мысль, что действительно в обед кормили окунем-терпугом в томатном соусе. Да и рвало сержанта именно этими же отходами. Но сивуха… ее запах он не мог ни с чем спутать. Может быть, он и простил бы сержанта, если бы тот честно все рассказал или, по крайней мере, повел себя не столь нагло.
– Ты что мне заливаешь! – взвился старший лейтенант. – Я что не вижу, в каком ты виде, еле на ногах стоишь!
– Нет,– уперся телефонист, – отравился.
Вокруг уже собрались любопытные. Отступать ни тому, ни другому было некуда.
– Хорошо, – Курский сделал паузу, – пойдешь в медпункт и принесешь справку, что ты трезв.
Серега не возражал и отправился туда, куда его направили. Через некоторое время он вернулся и торжественно вручил офицеру бумажку, где черным по белому было написано, что алкоголя в крови не обнаружено.
Старлей не верил своим глазам.
– Не может быть. Где взял справку? Небось, спер ее в медпункте. Пойдем снова туда.
В медсанбате их встретила миловидная женщина, представившая дежурным врачом.
– Да, действительно, младший сержант отравился рыбными консервами. Ему сделано промывание желудка и сейчас ничего не угрожает, но дежурному по части надо внимательно следить какими продуктами кормят солдат, – свою речь лейтенант медицинской службы сопровождала укоризненным взглядом и категоричностью. – Я доложу об инциденте вашему командиру части, – добила она Курского.
А Серега, сделав страдальческое лицо, отправился спать, т.к. ему прописали постельный режим.
На протяжении всей нашей службы старшего лейтенанта подкалывали, как это он опростоволосился, отравившегося консервами не отличил от пьяного вдрызг сержанта. И он периодически приставал к Верещагину.
– Ну, сознайся, ведь ты был пьяный? Я не мог ошибиться. Сивухой перло со всех дыр!
Но последний был непоколебим. Отравился и точка. Так продолжалось до дембеля младшего сержанта. Провожая нас на железнодорожный вокзал (а мы уезжали первой партией) Курский взмолился:
– Серега, сознайся, ведь ты был пьяный? Чего уж там, ты же домой едешь, а то я умом тронусь.
– Эх, лейтенант, – Верещагин панибратски похлопал его по плечу, – ведь врачи тоже люди, им ласка нужна, да и мужик иногда.
С этими словами полез в машину, отвозившую нас далеко от места, где провели два незабываемых года. А лейтенант медицинской службы, как признался нам Серега уже в поезде «Пекин – Москва», была его подругой, мечтавшей выйти за него замуж и уехать из этого забытого богом места.
Но это уже другая история.
Прощание славянки
Этот военный марш всегда появлялся и озвучивался в самые ответственные и переломные моменты в моей жизни.
…3 мая 1970 года, город Асино Томской области. Нас двенадцать человек, стоим на железнодорожном вокзале с группой таких же, как я молодых ребят и ждем отправки состава, который увезет нас в новую жизнь под названием служба в Советской Армии. Стоим возбужденные, полны решимости в окружении родственников и знакомых. Пьяные улыбки друзей, советы, которые никто не слушает, шум, гам. Команда:
– Всем в вагон!
Заходим. Поезд трогается, и вдруг на перроне раздается музыка. Играют марш "Прощание славянки". Лица моих товарищей стали какие-то беспомощные, глаза налились влагой. Все затихли, глядя в окна. Вдруг из толпы провожающих выскочила молодая девушка и, крича: «Я буду ждать тебя», – побежала вслед за вагоном. Поезд набирал ход, и как только не стало видно перрона, умолкла и музыка. Все засуетились, заговорили, но еще долго в вагоне была какая-то неловкость. Так наступил новый этап в моей жизни.
…Забайкалье. 9 мая 1970 год. Наш воинский эшелон прибыл в старинный город Читу. Сопровождающий нашу группу призывников сержант Зайцев построил в нечто подобие строя и объявил:
– Ребята, у вас осталось 15 часов гражданской жизни. Советую их провести с толком, чувством, чтобы потом вспоминали все два года службы хорошим словом. Только не наглейте и не хулиганьте, меня подставите.
Подставить сержанта Зайцева, ставшим нам за семь суток езды в воинском эшелоне роднее брата, мы не могли. Поэтому, сбросившись в общий котел, у кого, сколько было дензнаков, и, закупив необходимое количество спиртного и закуски, мы уединились в скверике недалеко от вокзала. Гуляли с размахом, но относительно тихо. Песни типа «Я тебя не виню, нелегко ждать два года солдата» исполняли вполголоса, выяснений отношений типа «ты меня уважаешь» не было. Поэтому к отправке поезда следовавшего до станции назначения мы были адекватны и в меру серьезны.
В конечный пункт прибыли в три часа ночи. Темень, хоть глаз выколи. И много, много огней. Казалось, мы попали в какой-то большой город с миллионным населением. Долго шли по дороге. Наконец-то казарма. Встретил нас дежурный по роте, который отвел спать в какое-то помещение.
Утром вывели на плац. Вокруг бескрайняя забайкальская степь, совершенно чужая и, казалось, опасная.
– А где же город с огнями? – мелькнула мысль. Ее тут же перебила другая: – Ну, побаловались, пора и честь знать, вернее пора домой дергать, нечего тут делать.
Огляделся. Батюшки, это куда же меня черт забросил. Вот тогда-то стал понимать, что это всерьез и надолго.
Прошел месяц службы в армии. Вернее закончился курс молодого бойца. Стоим шеренгой, принимаем воинскую присягу. Все предельно серьезно и торжественно. За столом руководство воинской части. Рядом знамя части, охраняемое почетным караулом. Лица солдат непроницаемы и значимы. Один за другим подходим строевым шагом к столу и произносим воинскую клятву на верность Родине, своему народу.
– Торжественно клянусь!
По телу пробегает еле заметная дрожь. Последний, уже настоящий солдат, возвращается в строй. И вдруг репродуктор взрывается «Прощанием славянки». Марш звучит по всему гарнизону и, кажется, заканчивается где-то далеко в степи среди моря цветов, которыми богата ранним летом забайкальская степь. Мы взволнованы. Команда "Разойдись".
…11 мая 1972 года. Позади два года службы на благо нашей Отчизны. Хлопоты с обходным листом, получение денежного довольствия на дорогу домой, состоящего из месячного оклада и министерских десяти рублей, оформление дембельского чемоданчика (особый разговор), который готовился последние три месяца.
Прощальное торжественное построение, речь командира о том, какие мы хорошие солдаты, что на нас держатся все Вооруженные Силы страны, что служба пригодится на гражданке, вручение проездных документов. Объявляется посадка в автобус, и вновь неожиданно оживает марш «Прощание славянки». Дрогнули губы дембелей, опять повлажнели глаза. Объятья с сослуживцами, обещание писать, дорожная пыль за автобусом, и где-то там за ней звучит торжественная музыка, которой уже более полсотни лет. Столько она встречает и провожает солдат, сопровождает их в походах, на войне, отдыхе.
«Прощание славянки» это наша Россия, родина, мой кусочек сердца.
Сейчас, когда слышу эту музыку, у меня всегда хорошее торжественно патриотическое настроение. В такой момент мне кажется, что я всех люблю, и все любят меня.