Ольга Николаевна, дама-бухгалтер пятидесяти двух лет, смотрела спектакль. Модный спектакль; актеры ходили по сцене в белых балахонах и многозначительно звонили в колокольчик. Принимали застывшие позы, обменивались туманными репликами с подтекстом. Иногда - нецензурными репликами.
Шаркали ногами по сцене. Заламывали руки и трагически таращили глаза. И говорили неестественными голосами, ломаясь. А декорациями были большие картонные кубы, которые актеры переставляли с места на место.
Рядом сидел интеллигентный седой мужчина со шкиперской бородкой, в очках и в костюме. Эдуард Иванович его звали, он преподавал физику. Познакомился с Ольгой на сайте. Переписывались, говорили об искусстве, обсуждали новинки, потом вот встретились и в театр пошли на модный интеллектуальный спектакль.
И смотрели на сцену.
Была дикая, невыносимая скука, ещё более тяжкая, потому что нельзя было скуку проявить. Это же артхаусный спектакль, новинка, полная находок режиссёра и драматурга! И можно показаться глупой и неразвитой, если сказать: «Как это скучно! Как убого! Как душно в зале! Как неестественно играют, как дурно, как глупо! О чем эта нелепая пьеса? И зачем так шаркать ногами?»…
Но Ольга Николаевна вдруг сказала это. Тихо сказала, сама не заметила, как это вышло. Она просто устала на работе - отчет составляла. А дома у кошки котятки, как они там? И туфли жмут, не надо было переобуваться. Вон, все сидят в сапогах.
Ольга Николаевна сказала и испугалась. А Эдуард Иванович тихо предложил выйти. Оскорбился, наверное. Разочаровался. Понял, что встретил обычную мещанку, которая ничего не понимает в искусстве…
Они тихонько пробрались к выходу. Ольга переобулась, надела старые удобные сапоги. Туфли в пакет положила.
А Эдуард Иванович подал ей пальто, сам надел куртку, а потом предложил пойти через парк. Видимо, чтобы как-то вежливо распрощаться. «Давайте подышим в парке весенним воздухом!», - галантно предложил.
А в парке-то набухли почки! И воздух свежий, весенний, теплый. И в проталинах под деревьями видны зеленые травинки. И небо весеннее, сиреневое, перламутровое, с нежными облачками, лунный серпик уже виден. И ветер теплый дует нежно, как мама на царапинку.
Белочки прыгают проворно по ветвям деревьев. И все живое, настоящее, нет никого в балахонах с визгливыми колокольчиками. И Эдуард Иванович говорит нормальным голосом, не пуча многозначительно глаза и не заламывая рук:
«Давайте зайдем в шашлычную!», - это оттого, что аппетитный запах мяса на углях разносится от павильончика.
И зашли. И ели с аппетитом жареные кусочки баранины с колечками маринованного лука. И пили чай из белого чайничка, самый простой. И говорили о самых простых вещах. О детстве. О пионерском лагере. О рыбной ловле. О грибах. О смешных фильмах времен юности. О родителях. О кошке и котятках.
А потом снова пошли по парку, живому и весеннему. Зашли в магазин за кормом и поехали к Ольге смотреть котяток. Живых разноцветных котяток, которые так потешно и умилительно играли…
И если о чем и жалели, так это о потраченном на скучный и выспренний спектакль времени. Об этом всегда ужасно жалеешь: о времени, потраченном на скучное и неживое, ненужное. О времени, потерянном в духоте, с лицедеями и лицемерами, в тесных туфлях…
Нечего там делать. Кривляние и тоска зеленая. И балахоны, которые что-то должны символизировать.
Не надо искажать жизнь. И символизировать бездарно ничего не надо.
Есть весна, дом, кошка, парк, весеннее небо. И хороший человек рядом. Есть мясо на углях и чай в чайнике. Или суп в кастрюле, домашний простой суп. И простые разговоры. И тепло общения.
И диванчик вместо картонных кубов; диванчик, на котором так уютно вечером вместе смотреть хорошие старые фильмы, обнявшись. А подросшие котятки играют в ногах на коврике. И зеленая листва шумит за окном на живых деревьях…
Анна Кирьянова