На время ремонта взлётно-посадочной полосы, практически на всё лето, наш гвардейский военно-транспортный авиационный полк перебазировался на аэродром Сеща. Тот самый, про который и на котором снимался многосерийный фильм «Вызываем огонь на себя» с Людмилой Касаткиной в главной роли. И это было единственной достопримечательностью этого места. А в остальном — дыра дырой. Как поётся в русской народной песне:
Мужики там все злые,
Как собаки цепные.
Как напьются, дерутся.
Топорами секутся.
И по будням там дождь,
И по праздникам дождь.
Примерно такими же словами напутствовал нас по прилёту полковой замполит. Запугивал, сгущая краски, и ясно почему. Командованию хотелось, чтобы личный состав не разбредался по окрестностям, ища на пятую точку приключения, а сидел под присмотром в казарме и палатках. Да и ходить в Сеще было особо некуда. Одним словом — деревня.
Холостяки местного полка хвалились своими походами в ресторан. Выглядело это так. В выходные дни они садились на железнодорожной станции в вагон-ресторан проходящего поезда дальнего следования и гуляли там пару часов до Брянска. В Брянске выходили, ходили по городу, выветривая хмель. А потом повторяли всё в обратном направлении.
Мы таких вылазок не делали, предпочитая проводить свободное время компанией на природе — без лишнего шума попивать водку у костерка на берегу пруда. Чтобы мы совсем не одичали и не спились, в выходные дни женатых возили самолётом домой на побывку, садясь на грунт. Холостякам же приходилось на месте обзаводиться знакомствами.
В один из субботних вечеров молодой лейтенант, дождавшись окончания вечерней проверки и переодевшись в спортивный костюм, спешил на свидание к местной подруге. Приняв во внимание страшилки замполита, он для своей безопасности прихватил с собой велосипедную цепь. В темноте его окликнул чей-то мужской голос:
— Эй, мужик, прикурить не найдётся?
«Вот оно!», — молнией промелькнуло в голове лейтенанта. Недолго думая, он со всей силы перетянул цепью неясный силуэт и бросился наутёк.
В понедельник утром после завтрака он услышал в курилке разговор двух лейтенантов местного полка.
— Представляешь, деревенские совсем оборзели. В субботу попросил у одного прикурить, так он ни слова не говоря как рубанёт меня чем-то по спине. Саблей, наверное. Я в темноте не разглядел. Ветровку и рубашку пропорол, хорошо, что до тела не добрался, но синячище такой — мама, не горюй. Пора проучить этих придурков!
Тут наш лейтенант понял свою ошибку — они просто обознались, приняв в темноте друг друга за местного аборигена. Но признаваться предусмотрительно не стал.
Новый год
Свой первый офицерский Новый год я опять встречал в казарме. Накануне партийный и комсомольский секретари эскадрильи собрали вчерашних выпускников училищ и «обрадовали» нас известием, что молодые лейтенанты, по сложившейся в полку традиции, в новогоднюю ночь должны поприсутствовать в казарме для помощи старшине и знакомства с личным составом.
— С восьми вечера до часу ночи всего лишь по часу, сменяя друг друга по очереди, — успокаивали нас.
Свернув бумажки с написанным временем и бросив их в шапку, мы стали тянуть своё «счастье». Мне достался последний час уходящего года. Чтобы не портить праздник сразу двоим, потянули спички с тем, кому выпала доля дежурить с полуночи до часа. И опять фортуна улыбнулась не мне. Видимо, в уходящем году я много грешил. Успокаивала мысль, что два часа в казарме лучше, чем сутки в наряде.
К назначенному времени иду в казарму. Вместе со мной на улице идёт лёгкий снежок. Старшина-прапорщик бурно приветствует меня, предлагая выпить по соточке за уходящий год. Я отказываюсь от такого предложения. Судя по его покрасневшему носу, прапорщик уже успел пропустить не одну соточку в каптёрке с моим предшественником. Я ещё подумал, меня-то сюда зачем послали, следить чтобы кто не напился — солдаты или прапорщик?
В казарме царит предпраздничное оживление. На сдвинутых столах стоят бутылки с лимонадом, тарелки с яблоками, печеньем и конфетами. Солдаты ходят вокруг столов, как коты перед сметаной. Ближе к полуночи казарма наполняется офицерами. У меня мелькнула мысль, что ответственных здесь больше, чем солдат. Тут засветились и командир полка с замполитом, и замполиты эскадрилий, и сами комэски. В половине двенадцатого сели за столы. Командир полка поздравил всех с наступающим Новым годом и спешно ушёл домой. Так же быстро ретировались и остальные офицеры. Я ещё обратил внимание, что если лейтенантам надо было дежурить по часу, то офицерам с большими звёздами хватало и десяти минут.
Посмотрев по телевизору обращение Л. И. Брежнева, троекратным ура встретили Новый год. Солдаты стали играть в шашки. Проигравший должен был лезть под ёлку и сделать три глотка воды из стоявшего там чайника под бурные приветствия остальных. Идиллия. Однако мой внутренний голос и училищный опыт подсказывали, что что-то здесь не так. Предчувствие меня не обмануло. Когда очередной проигравший не смог вылезти из-под ёлки, старшина догадался заглянуть в чайник. Там вместо воды была налита водка, и, судя по её остатку, бойцы почти час, водя нас за нос, успели изрядно набраться.
— Вот сволочи! — возмущался прапорщик. — Куда ни целуй — везде ж@па! И кого — меня, хохла, так провести! Это им так не пройдёт!
Конечно, он говорил это другими, непечатными словами, но я здесь не могу их привести, хотя смысл понятен.
— Сынок, — обращаясь уже ко мне. — Не докладывай об этом начальству. Я сам с ними разберусь. Они у меня запомнят, как хохла дурить!
— Я что, похож на самоубийцу? — отвечаю ему с улыбкой. — Разбирайтесь, только без излишнего фанатизма.
Поприсутствовав на вечерней проверке и в очередной раз отказавшись выпить со старшиной, иду в свою тёплую компанию, чтобы как следует отметить Новый год.
А на улице снег перешёл в проливной дождь…
Азербайджанский коньяк
Меня давно занимал вопрос: какую продукцию выпускал кировабадский коньячный завод. То, что он должен был производить азербайджанский коньяк видно из названия, но судя по тому количеству нелегально продаваемого и ежедневно вывозимого самолётами крепкого пойла, завод должен был работать себе в убыток.
Накануне распада Союза нерушимого республик свободных, в самый разгар горбачёвской антиалкогольной кампании прилетели мы в Кировабад. Экипаж прямо у самолёта сразу же был атакован усатыми и носатыми представителями местного населения, трудившимися водителями на топливозаправщиках и аэродромных пусковых агрегатах. Активно жестикулируя, они наперебой предлагали купить у них по сходной цене спирт и коньяк. Подъехал на своей оранжевой «шестёрке» и местный прапорщик-диспетчер известный во всей военно-транспортной авиации как крёстный отец коньячной мафии. Услышав наш категорический отказ он, с удивлённым лицом молча, покрутил пальцем у виска.
Нет, мы не были ненормальными. Просто у нашего командира корабля здесь служил у десантников комэской на Ан-2 училищный однокашник, обещавший отвезти нас к проверенному продавцу коньяка, за качество которого он ручался. Погрузив в десантный ГАЗ-66 свои канистры, мы поехали по пыльной дороге в какой-то аул. Пробираясь между глухими глинобитными дувалами, машина остановилась перед высокими металлическими воротами. На стук вышел почтенный аксакал. Обменявшись традиционными приветствиями и обнявшись с нашим провожатым, он пропустил машину во двор. Следуя восточным традициям, однокашник начал разговор издалека, интересуясь здоровьем и течением дел у хозяина. На что аксакал ответил:
– Володя, не будем ишака за хвост тянуть. Ведь вы приехали за коньяком? Мою цену ты знаешь. Сколько твои друзья хотят купить?
Учитывая многочисленные заказы, полученные перед вылетом, мы прикинули необходимый объём. Выходило больше полутоны. Я ещё подумал, хватит ли у продавца требуемого количества.
– Яхши, – не моргнув глазом, ответил хозяин, – готовьте тару, и пойдём пробовать товар.
Что-то сказав по-азербайджански вышедшим из дома женщине и подростку, аксакал посадил нас за стол под шелковицей. Коньяк действительно оказался неплохим на вкус, да и цена приятно радовала.
Хозяйка с внуком, подхватив наши канистры, скрылись с ними в пристройке вроде летней кухни. Пока мы дегустировали коньяк, они наполняли нашу тару.
Как я и думал, коньяка не хватило. Об этом по-азербайджански сказала аксакалу женщина, выйдя из кухни. Хозяин что-то коротко ей ответил тоже не на русском. Женщина с парнем вынесли во двор громадных размеров чан с ручками и, наполовину наполнив его водой из-под крана прямо на улице, потащили в пристройку. Меня заинтересовало, что они собираются делать. Через незакрытую дверь я видел, как женщина из канистры доливала в чан какую-то жидкость, как впоследствии оказалось – спирт. Потом, достав трёхлитровую банку с коричневым порошком, она стала сыпать её содержимое в чан, размешивая всё черенком от лопаты. Завершив это таинство, женщина через шланг стала наполнять наши незаполненные канистры.
Я незаметно сказал об увиденном командиру и его однокашнику, на что последний заявил:
– Ну и что тут такого! Ты же сам видел, что ничего лишнего, чтобы сильнее втыкало, не подмешивают. Всё натуральное. Мы всегда у него берём. А вы что хотели – по такой цене французский «Наполеон» пить?
С тех пор я такой азербайджанский «коньяк» видеть не могу. И не вижу…
Вкус фанты
Фанту я впервые попробовал в Афганистане. А дело было так…
В Ташкенте нам загрузили на борт двенадцать тонн спирта, разлитого в двухсотлитровые металлические бочки. По сопроводительным документам он проходил не как технический, а чистейший ректификат. Все бочки были опломбированы. Но разве это могло остановить бывалый военно-транспортный экипаж. Тем более сопровождающего груз не было. Такая возможность выпадает, может, раз в жизни. Осторожно, чтобы не повредить, стянув пассатижами с проволоки свинцовую пломбу, умелые прапорщики отвинтили пробку на одной из бочек, используя в качестве ключа обычный молоток с квадратным сечением из самолётного комплекта инструментов. Отсоединив от десантной кислородной маски шланг, опустили один его конец в отверстие, а из другого стали наполнять все имеющиеся на борту ёмкости. Делать это приходилось быстро, но до взлёта всё равно не успели. Пока набирали заданный эшелон, свободные от полёта умельцы всё возились в грузовой кабине, приводя груз в первоначальный вид.
Приземлились в Баграме, быстро разгрузились. Можно было возвращаться в Фергану, но нам предстояло ждать, пока разгрузятся и взлетят Ил-76 и Ан-22, стоявшие перед нами на магистральной рулёжке. Другого пути на взлёт тогда не было. Экипаж, бросив на бетон чехол, занялся привычным делом — дремал в тени крыла. Солнце грело не по-весеннему жарко. Захотелось пить.
Поднимаюсь на борт самолёта. В кабине расчёта копошился борттехник по АДО. Увидев, что я с кружкой собираюсь открыть кран бортовой электрокофеварки, он отчаянно замахал руками:
— Игорь, там спирт!
Ладно. Достаю из-под сиденья канистру, где мы хранили воду.
— Там тоже спирт, — опять слышу я.
— Надеюсь, задверный двадцатилитровый бак в грузовой кабине вы не тронули?
— И его залили, — с удовлетворённой улыбкой отвечает мне борттехник.
— Чёрт побери! Я пить хочу. Где у нас вода?
Оказалось, что воды на борту нет ни капли: всё, что было можно, наполнили спиртом. Расскажешь кому — не поверят.
— На тебе сто афгани, сходи в кантин, купи «Фанты», попей и мне бутылочку принеси, — говорит Николаич, протягивая мне мятую купюру.
Вдоль магистральной рулёжки стояло несколько палаток-кантинов, в которых афганские солдаты торговали всякой всячиной, в том числе и «Фантой».
Надо сказать, что ещё в начале командировки полковой контрразведчик с замполитами стращали экипажи жуткими историями о том, что какие-то наши солдаты в Афганистане попробовали «Фанту» и скончались в ужасных мучениях. Что здесь всё отравлено и заминировано.
Но пить ужасно хотелось. К тому же у кантина местные афганские лётчики с удовольствием пили этот оранжевый напиток, явно не собираясь умирать. Купив пару маленьких бутылочек и открыв одну из них, я жадно припал к горлышку. По всему телу разлилась благодать. Выросший на «Колокольчике» и «Буратино», я, казалось, в своей жизни ничего вкуснее не пил. И умирать совсем не хотелось.
Зато на следующее утро, проснувшись с тяжёлой головой после вчерашней вечерней дегустации ректификата, я пожалел, что не умер вчера.
Профессионал
На аэродроме Стрый, что в Львовской области, ранним утром долго пытаемся достучаться в дверь санчасти, чтобы пройти предполётный медосмотр. На дворе ещё не рассветало, и дежурный врач безмятежно спит, наверное, без задних ног, смотря сладкие сны.
Напрасно мы о нём так хорошо думали. Дверь открылась, и на пороге появилось какое-то лохматое существо в белом халате с помятым лицом, ужасно разящее перегаром.
– Чего тарабаните?! Что надо?! – хриплым басом рявкнуло оно на нас недовольно.
– Нам нужен дежурный врач, предполётный осмотр пройти, – неуверенно говорит командир.
– Ну, я врач. Заходите, – произносит существо, зачем-то приглашая нас в стоматологический кабинет.
– Может, ограничимся визуальным осмотром? – видя его состояние, предлагает командир.
Ишь, какие хитрые. Нет уж! – заплетающимся языком отвечает врач: – Буду осматривать, как положено!
Приняв меня за командира корабля, поскольку полётный лист был у меня в руках, медик решительно приказывает мне сесть в стоматологическое кресло. На мою попытку снять верхнюю одежду, эскулап, взмахнув рукой, рычит:
– Не надо!
С трудом закрепив манжету тонометра прямо на рукаве демисезонной куртки, он засовывает мне под рукав пластмассовую линейку, к которой прикручена головка стетофонендоскопа, и с умным видом начинает накачивать резиновую грушу. Удовлетворенно хмыкнув, врач пытается измерить мне пульс, но никак не может поймать мою руку. Я сам беру его за запястье со словами:
– Всё нормально?
Медик лишь кивает в ответ. Видя, что эта трагикомедия может продолжаться довольно долго, говорю:
– У остальных – всё так же. Пиши в полётный лист, что медосмотр пройден.
Это задание оказалось врачу непосильным. Трясущейся рукой он не смог написать ни слова. Пришлось мне самому делать нужную запись, оставив место для подписи врача. Тот, держа ручку двумя руками, поставил какую-то закорючку.
– А ты уверен, что диспетчер твоей подписи поверит? – спрашиваю я с сомнением.
Хлопнув себя по лбу, медик достал из кармана коробочку с личной печатью и поставил оттиск в полётном листе.
Я боялся, что остальные члены экипажа, вслух рассмеявшись, всё испортят, но те, глядя на это представление, только тихо прыскали себе в кулаки.
Когда по прилёту домой я рассказал о таком курьёзе нашему полковому врачу, тот многозначительно произнёс:
– Сразу видно профессионала. А вообще-то военные медики в любом состоянии и через валенок давление могут померить.
И тут я понял смысл поговорки "Рыбак рыбака видит издалека".