Рассказ знакомой. От первого лица.
У всех девчонок на улице были братья и сестры, а я была в семье единственным ребенком. Когда пошла в первый класс, родился братик. Была на седьмом небе от счастья. С мамой спорила, кому коляску везти. Гордость распирала – у меня БРАТИК! Да такой красивый! Волосики светлые, с рыжинкой, глазки, как смородинки, щёчки розовые. Меня не надо было заставлять нянчиться, сама готова была возиться с ним в любое свободное от уроков время. Потом малыша отдали в ясли. Те были рядом. И мне двухлетнего братца выдавали! Одна везла его домой.
А потом этот косолапый бутуз всем дал прикурить! …Мы жили в частном доме. Однажды играла с трехлетним братцем, сидя на траве у ворот. Он, маленький богатырь, поднял пластмассовую большую лошадку, на которой его катала по дорожкам, и обрушил мне на плечо. Едва сдержалась, чтоб не взвыть от боли, не напугать его.
А через месяц! …Не знала, где отыскал ту фарфорово-железную тяжелую штуковину. Я даже не знала тогда, как называется. Видела только на столбах. Сейчас знаю. Это был изолятор.
Борька подошел со спины ко мне, сидящей на травке, и опустил изолятор железным концом на голову. Боль была страшной. Кровь потекла. Папа ушел в библиотеку, мама ещё не пришла с дежурства. Пошла в дом. Глянула в зеркало! Жуть! Голова, лицо, плечи – всё залито кровью. Мне было десять лет. Страшно было касаться головы! Надела чистый платок, тот окрасился кровью. Борька прикосолапил, уставился на меня. Впервые отругала его, а мама- медсестра, пришедшая с работы, обработала голову, перевязала, а про Борьку сказала, что маленький, и ничего не понимает. И братец безнаказанно портил мои поделки, книжки, изрисовывал школьные учебники, тетради…
Многое вытворял Борька, внешне похожий на родителей и меня, такой же светловолосый с рыжеватым оттенком, с темными бровями вразлет, с глазами цвета гречишного мёда, но характер имел совсем другой.
Соседка как-то высказалась: «Внешне сын на ваших похож, а так – ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца!»
Постоянно ссорился с мальчишками. Играя в прятки, догонялки, водить не любил. Когда застукивали, командовал: «Не хочу больше в эту игру! Давайте в другую!» В играх в войну никогда не был фашистом, только русским. Когда училась в шестом классе, он сознательно испортил мне рисунок. Помню, как ревела, едва не схватив двойку. И таких случаев был вагон и маленькая тележка.
Когда подрос, папа стал приучать к хозяйственным делам. Брат ныл, психовал, ударял по пальцу молотком, устраивал истерики. У отца сдавали нервы, истрепанные сначала в детстве в фашисткой оккупации страхом и голодом, а потом нелегкой работой в шахте на Севере до того, как переехали на Урал. Здесь отец работал на заводе. Труд требовал тоже больших физических усилий. Ему не хватало энергии и терпения заниматься с капризным сыном. Помучившись, исключился из процесса воспитания, предоставил всё маме, которая с Бореньки пылинки сдувала. Так что бревна на дрова пилил, картошку окучивал отец только со мной, за грибами и на рыбалку брал меня. Брату с удочкой сидеть хватало терпения на минут десять, не больше. Так что моё детство омрачалось выходками неуправляемого братца, но было окрашено общением с папой – книголюбом. Книги в его пересказе была готова слушать день и ночь, а не только, шагая по лесной тропинке до дальних холмов, где росла сладкая клубника…
Брат ссорился с одноклассниками, желая верховодить, как с мелюзгой на улице, но пацаны не думали подчиняться, и в результате к пятому классу возненавидели. Брат сбежал из дома. Решил ехать на юг, в Ташкент. Сел на поезд. Умудрился скрываться в вагонах некоторое время. Сняли с поезда возле Уфы и вернули домой. В восьмом классе перестал ходить в школу. До этого поступил в секцию тяжелой атлетики, проходил три месяца, на большее терпения не хватило, но зато нашел там двух дружбанов. Решил перейти в их школу. Ни родители, ни классная, ни директор не могли вернуть Борьку в родную школу. Пришлось перевести.
Помню, как гонял мать по дому, крича из своей комнаты: «Приготовь мне яичницу с луком. Яиц побольше!» Она вприпрыжку бежала исполнять приказ. Я, студентка техникума, приезжая домой на выходные, диву давалась, как он – девятиклассник подмял под себя родителей. Пикнуть против не смели. Отец тогда уже перенес сердечные приступы, ушел с тяжелой работы и с Борькой – ростом под потолок, не связывался, сохраняя остатки здоровья, а мать во всем угождала.
Он учился девять лет хорошо. Родители строили планы насчет вуза, но в десятом съехал. Стал курить, выпивать, пропадать допоздна на танцах. Был привод в милицию, вызов родителей, которые вернулись оттуда красные от стыда. В новой школе Борька сохранил с друзьями дружбу. Вместе поступали в вуз. По результатам экзаменов друзья поступили, а Борька нет. Не добрал один балл. Вернулся злой, как демон. В Армию не брали из-за плоскостопия, но он учинил скандал, дошел до высокого чина. Взяли. Но и там начал качать свои права, как в детстве, когда решал за всех кому прятаться, кому водить. Его ставили на место. Лежал в госпитале с травмой головы. Перевели в хозвзвод. Дрова пилить. Вернулся домой. Устроился на один завод. Месяц не продержался. Разругался с мастером. Летал с одного предприятия на другой, нигде не задерживаясь надолго.
Я к тому времени вышла замуж. Уехали с супругом на Алтай. Один за другим появились трое детей. Ездила домой редко. Далеко и дорого.
…Когда Борис разошелся со второй женой, явился жить к родителям. Устаивал пьяные скандалы, водил шлюх, друзей – выпивох. Не работал. Жил за счет родных. В телефонных переговорах советовала выгнать его из дома и жить спокойно, но они и помыслить не могли, ведь тогда бы Боренька остался без жилья и средств к существованию. Кормили его. Терпели. Первым не выдержало сердце папы.
На похоронах мама была сама не своя. Я тоже ревела белугой по отцу и боялась за мамин рассудок. Страшно было оставлять с братом, который ее ни во что не ставил. Только, что ноги об неё ни вытирал, не смотря на то, что всегда его самозабвенно любила и отдала всё, что имела. Из-за него ухудшилось здоровье. Еле передвигала ноги, а ведь была ещё далеко не старая женщина.
Я не знала, что делать. Мы в жили в двухкомнатной квартире с кладовкой без окна. В темной комнатушке обитал старший сын. В нашу спальную или к дочкам Варе и Вале в комнатку маму тоже не подселить! Там между двух кроватей и шкафом с письменным столом оставался лишь неширокий проход.
Но когда на третий день после поминок услышала слова брата, решение приняла мгновенно. Они были во дворе, а мы с мужем в хлеву ремонтировали пол. Борька крикнул маме: «Ты перестанешь у меня под ногами мешаться? Когда уже сдохнешь?»
Я выскочила во двор, въехала брату по роже. Тот размахнулся дать сдачи, но подскочил мой Ваня. Мы с мамой воплями и слезами не дали разойтись драке, ведь мужики могли покалечить друг друга. В тот же день собрались и увезли маму с собой.
Отдали тёмную комнатку, а для Паши поставили раздвижное кресло в кухню. Ему остался месяц доучиться в школе. Наш отличник собирался поступать в Барнаульский университет.
Как-то после ужина за чаем засиделись с дочкой Варей и с мамочкой, разговаривали, и она впервые в жизни рассказала, что до свадьбы с папой жила с другим человеком в гражданском браке. Тот был старше на шесть лет. Был кудрявым, красивым, как актёр Юматов. Она влюбилась и потеряла голову. Ей было семнадцать. Она сбежала к нему от матери и отчима, который часто пил и ругался до глубокой ночи. Уехали с любимым в его родной город. Сняли квартиру. Сначала было всё благополучно. Но муж оказался ревнивцем и скрягой. Денег не давал. Копил на мотоцикл. Издевался над мамой: давил морально, привязывался к каждой мелочи, морил голодом, потом, ревнуя к любому придорожному столбу, стал бить. Матери и отчиму запрещал писать. Говорил, что если она вздумает сбежать, найдет и убьет. Девять месяцев мама промучилась, потом набралась смелости, заняла у чужих людей денег на билет на поезд и уехала к матери.
Дома, увидев её синяки, заплывшие глаза, окружили заботой. Позже поняла, что беременна. Пошла на аборт. А через полтора года вышла замуж за моего папу. Он не то, что руку поднять, грубого слова за всю жизнь ей не сказал. «А вот от сына наслушалась такого, что вспоминать не хочется. И в кого Борис такой бездушный эгоист вырос?» – горько подытожила мама. Варя подумала и выдала: «Всё понятно! Это телегония!»
– Какая телегония? – спросила мама. Варя ответила: «Объясню на примере. Женщина имела близкий контакт с африканцем. Потом забыла о нём. Вышла замуж. Первого ребёнка родила белого, а второго черного. Негритёнка. Эффект телегонии!»
Я сразу вспомнила о том, что рассказывали раньше, будто после олимпиады 80-го года, негритята у некоторых женщин в СССР рождались не только через девять месяцев, но изредка через несколько лет при полном отсутствии в ближайшем окружении чернокожих красавцев.
Варя добавила: «Если хотите, погуглите у нас в компе о телегонии. Кто-то верит, кто-то гнет, но я уверена, что дяде Боре характер достался от первого бабушкиного мужа – абьюзера!»
Т. Синькова.