В 1968 году в провинциальном иркутском журнале "Ангара" тихо и незаметно вышла ставшая самой скандальной публикацией братьев Стругацких сатирическая повесть "Сказка о тройке". Тогдашний редактор журнала Юрий Самсонов готовил фантастический номер и на обложку гордо были вынесены имена братьев Стругацких, Рэя Брэдбери, Ариадны Громовой, Рафаила Нудельман и примкнувших к ним местных авторов. Однако в скором времени публикация попала на стол к секретарю ЦК Демичеву, тому самому, с которым впоследствии наивно пытался наладить диалог И.А. Ефремов. И грянул гром. Досталось и обкомовской верхушки, а о том как вершили суд над теми, кто осмелился вынести данную крамолу на страницы официального печатного издания рассказал главный редактор "Ангары" Юрий Самсонов уже в начале девяностых. Итак история о том, как обкомовская "тройка" судила "Сказку о тройке":
Ю.С. "Сказку о Тройке" братьев Стругацких и груду других фантастических рассказов разных авторов по моей просьбе выслала Ариадна Громова из Москвы.
На заседании редколлегии я сообщил о содержимом редакционного портфеля. Вскоре последовал звонок инструктора обкома Дмитрия Милюкова:
- Ты сказал, что собираешься печатать Булгакова и Аксёнова?
- Я сказал, что имею их в портфеле.
- Ясно.
Мне тоже стало ясно, что остаётся печатать фантастический номер. А фантастики, привозной и местной, хватало на два. Стало быть, напечатаем два.
Рассказы были относительно безобидны. Зато "Сказка"!..
"Сказка о Тройке" - продолжение повести "Понедельник начинается в субботу". На тринадцатый этаж всё того же здания научно-исследовательского института чародейства и волшебства (НИИЧАВО) направилась комиссия во главе с товарищем Вунюковым, узурпировала там власть и, пользуясь Круглой Печатью, творит расправу над разного рода необъяснимыми явлениями. Впрочем, нет смысла пересказывать содержание повести, она опубликована в 1988 году в журнале "Смена".
Я позвонил Ариадне Громовой:
- Слушай, может, убрать откровенное хулиганство - хоть этот эпизод с пионерами, которые пришли приветствовать Вунюкова?
- Не смей ничего убирать. Лучше уж не печатай.
Поразмыслив, я решил, что она права: что могли изменить поправки?
В это время в Иркутск прилетел заместитель редактора журнала "Байкал", мой друг Владимир Бараев и рассказал, что в Улан-Удэ работает комиссия из двадцати трёх человек, разбирается с опубликованием повести "Улитка на склоне" всё тех же Стругацких - путь их пролегал по редакторским трупам.
- А я ставлю в номер "Сказку о Тройке".
- Поздравляю: к тебе тоже приедет комиссия. Держи мою объяснительную - авось пригодится.
Не пригодилась...
Повесть прошла без сучка и задоринки. В один альманах она не уместилась, и окончание пришлось перенести на следующий номер. Между двумя выпусками был перерыв примерно в два месяца, и я с опасением ждал, что начало повести дойдёт до более высокого начальства, последует запрет, и окончание повести не увидит свет. Но этого не произошло.
А время шло, я работал над составлением последующих номеров альманаха, всё было спокойно и тихо, но ощущение занесённого топора не проходило, хотя и запряталось в самую глубину.
И только в феврале ночью раздался звонок из Москвы:
- Ваш Антипин получил за тебя в ЦК взбучку, едет в ярости, готовься.
Взбучка, говорят, была получена от секретаря ЦК Демичева. Вопрос предложили рассмотреть на бюро обкома.
Скоро Антипин нас вызвал. Особенно долго почему-то выяснял, откуда известно, что повесть относится к жанру фантастики. Никак его не устраивало, что я и сам фантаст, могу, поди, судить. Нет, это должно быть обозначено в подзаголовке - тогда будет фантастика. А без обозначения - ни в коем случае.
У кого-то в разговоре мелькнуло слово "позиция". Антипин налился кровушкой и почти пропел своим хорошо поставленным баритоном:
- У нас может быть только одна позиция - классовая!
"Интересно, какого класса?" - подумал я, разглядывая выхоленного аппаратного работника.
По моему мнению, умный был человек, но до того заботился, чтобы окружение простило ему немодную там интеллигентность, что сам про неё забывал. А окружение помнило и не прощало, не позволяло прыгнуть выше кресла третьего секретаря, хотя ни в какое сравнение с ним не шло.
Нам сказали, что особых дебатов разводить на бюро не будут. Сообщение - оценка - решение, всё за 10-15 минут. Познакомили с подготовленными материалами, в общем, приемлемыми. У меня за спиной было достигнуто джентльменское соглашение насчёт того, чтобы я - и тоже в приемлемой для себя форме - признал допущенную ошибку, после чего дело ограничится строгим выговором с занесением... и я остаюсь в должности. Это было важно, поскольку я понимал, что если уйду, альманах станет другим, а вместе с этим изменится интеллектуальная, духовная жизнь Иркутска, на которую "Ангара" стала оказывать всё возрастающее влияние. Бросать дело не хотелось, особенно в тот момент, когда у альманаха появилась хорошая репутация, он стал популярен и при умелой организации дела мог в самое ближайшее время превратиться в журнал. Первым шагом к этому было нажитое за последний год право включения альманаха во всесоюзный каталог подписки, благодаря чему "Ангара" стала известна всей стране.
Ю.С. Мы познакомились с материалами для обсуждения на бюро за день перед заседанием. Но за это короткое время что-то произошло, о чём трудно судить, поскольку я не искушён в партийной работе, особенно в тех её формах, которые были распространены в то время. Во всяком случае, в сообщении по нашему вопросу зазвучали совсем не те характеристики, которые содержались в материалах для бюро. Они носили не только демагогический и ортодоксальный характер, но были оскорблением чести и достоинства авторов повести, моих собратьев по творческому цеху. Этого я уже решительно принять не мог, поскольку не хотел позора на свою голову, но те, кто сидел за длинным столом, ещё не знали об этом.
Первый секретарь обкома Н. В. Банников спросил, как я оценил "Сказку о Тройке", когда получил её для публикации. Я ответил, что оценил произведение как антибюрократическую сатиру в области науки.
- А теперь как оцениваете? - задали мне вопрос в соответствии с намеченным сценарием.
- У меня не было времени изменить своё мнение, - ответил я.
Покаяние не состоялось, члены бюро были вынуждены начать обсуждение, которое длилось добрых полтора - два часа. Их вопросы казались мне странными, они явно гадали - где крамола, которую должны были непременно осудить. Похоже, что никто ничего не понял, хотя перед каждым лежал номер альманаха, исчёрканный красным карандашом, - я это видел со своего лобного места. Придирки имели случайный, вымученный характер, иногда злобный, как у второго секретаря по фамилии Кацуба. Нелепая была ситуация: мы говорили на разных языках без переводчика, но с предопределённым результатом. Ни до чего, естественно, не дотолковались, однако хоть внешне разговор наш выглядел прилично. Банников был до того вежлив, что всякий раз, задавая вопрос, вставал с места.
Жутким образом всё переменилось, когда меня сменил главный редактор издательства В. Г. Фридман. Видать, они слишком сдерживали "ндрав", а в зубы наконец попался человек зависимый, из номенклатуры...
Перед началом заседания я Фридману сказал, чтобы он не тянул на себя одеяло - валил всё на меня. Однако Владимир Григорьевич доброму совету не последовал, и гордость проявил, и твёрдость - ну за то и отлилось.
Ему и говорить-то толком не давали.
- Чем вы объясняете свою политическую близорукость?
Фридман начинает:
- Я был загипнотизирован... - Он хотел сказать, известностью, именем братьев Стругацких. Перебили:
- Кем загипнотизирован - Клопом, что ли?
Кто читал повесть, помнит, что есть в ней такой персонаж - говорящий Клоп.
И - новые вопросы. А в заключительном слове Банников выдаёт уже как вполне установленный факт: "Фридмана загипнотизировал Клоп".
Спустя полгода Фридмана не утвердили в должности как раз по мотиву этого Клопа. Дорого Клоп обошёлся издательству: главным редактором Фридман был преотличным.
Легче задышалось лишь во время выступления Антипина: хоть один человек, да понял эту "Сказку о Тройке". Не упустил ассоциации с особыми тройками тридцатых годов, не забыл про пионеров, приветствующих товарища Вунюкова, раскрыл нам глаза на то, что фамилия профессора Выбегалло содержит намёк на наших выдвиженцев - мне это как-то в голову не пришло.
Кацуба предложил исключить меня из партии. Банников спросил:
- Вы прежде имели взыскания?
- Нет.
- Тогда предлагаю ограничиться строгим выговором с занесением в учётную карточку. Какой вуз окончили?
- Иркутский педагогический институт.
- Плохо изучали марксизм.
Чёрт возьми, ну при чём же здесь бедный марксизм? Ведь то, что происходило в этой большой полированной комнате, меньше всего напоминало собрание марксистов.
Вот доказательство:
"Бюро ОК отмечает, что в 1968 году на страницах 4 и 5 номеров литературно-художественного и общественно-политического альманаха "Ангара" опубликована идейно порочная, аполитичная повесть Стругацких "Сказка о Тройке".
Под предлогом фантастического сюжета, широко используя средства иносказания (аллегории), авторы повести в нарочито искажённом виде, субъективно и тенденциозно представляют советское общество, охаивают историю развития Советского государства, деятельность его учреждений, жизнь советских людей, строящих коммунизм.
Вместо сатирического изображения отдельных недостатков нашей жизни и показа конкретных носителей социального зла, ещё встречающегося в нашей действительности, авторы обобщили и заострили это зло, не показав сил, которые успешно преодолевают трудности и недостатки на пути движения советского общества к коммунизму. Частные и преходящие отрицательные явления, отражающие процесс борьбы нового со старым в поступательном движении общества к коммунизму, приобрели несвойственные им всеобщность и фатальную неизбежность...
Костяк сюжета повести, её художественный строй, особенно язык и стиль направлены на охаивание научно обоснованных методов руководства в нашем государстве... Авторы отошли от принципов партийности и социалистического реализма" и т.д. Что называется, достойно скрижалей, но я поленился переписать бумагу от начала до конца, когда она была в руках. Да, поди, и не надо: достаточно.
После таких обвинений, сами понимаете, ни о каком помиловании и речи быть не могло. Было постановлено главному редактору альманаха "Ангара" объявить строгий выговор с занесением в учётную карточку и от работы освободить.
Я уходил избавленный от груза должности. Из обкома мы прямиком направились в ближайший ресторан, чтобы обсудить происшедшее. Через несколько минут прибежал собственный корреспондент "Комсомольской правды", присутствовавший на заседании бюро, поделился анекдотичной новостью:
- Ребята! Вы только вышли, а Банников спрашивает: "Чего это Марк Сергеев с бородой?" Ему говорят: "Нынче такая мода". А Банников: "Но он же коммунист!"
Посмеялись, но не очень весело. Чувствовалась какая-то всеобщая угнетённость. Причём удручены и угнетены мы были не суровостью применённых наказаний, а бессмысленностью всего, что случилось. Это было в чистом виде продолжение "Сказки о Тройке", ненаписанная Стругацкими её иркутская глава, не менее страшная и в то же время нелепая. Мы даже подумали, что непросто, конечно, придумать "Сказку о Тройке", ещё труднее её написать, но пережить "Сказку о Тройке"!..
Для меня дело осложнялось ещё и тем, что по отношению к друзьям, побывавшим со мной на заседании, я чувствовал себя предателем. Всё-таки мы стремились и рассчитывали на другой результат, и он вполне мог быть, если бы не моя выходка. Теперь дальнейшая судьба альманаха вызывала большую тревогу. Ведь за время, потребовавшееся на разбор этого дела, я успел "слепить" целых три номера. И каких! Чего стоила, например, военная повесть Иннокентия Черемных "Разведчики", правдивая и честная. Заступиться за неё теперь было некому, и я был уверен, что повесть "выпотрошат" в издательстве. А если смотреть глубже, то потерпела крах вся наша независимая, свободная политика, поскольку, получив осуждение власть предержащих, альманах стал более уязвим для атаки консерваторов разных мастей.
На следующий день, не помню уж по какому поводу, состоялось писательское собрание. Когда Е. Н. Антипин, пришедший на него, познакомил собравшихся с решением бюро, начал нарастать протест, который, если не разрядить обстановку, мог привести к конфронтации с партийным аппаратом. По-моему, этого было допускать нельзя, так как сразу же вызвало бы соответствующие меры со стороны издательства и из плана могли "вылететь" не менее пяти книг молодых авторов, наиболее беззащитных.
Журн. Откуда у вас была такая уверенность?
Ю.С. Я неплохо знал Л. К. Чуркина, а кроме того, общая политическая атмосфера в стране, её идеологической жизни в тот момент была такова, что, на мой взгляд, исключала какие-либо решительные формы сопротивления. Совсем недавно произошли события в Чехословакии, где победила грубая сила. И эта "победа" создала у многих партийных работников стремление к силовым решениям, к которым они бы в нашем случае не преминули бы прибегнуть. Я чувствовал себя обязанным найти вариант игры с меньшим проигрышем, чтобы хоть мои товарищи не оказались заодно со мной парализованы. И поэтому на собрании предложил не оспаривать решение бюро обкома: мол, отказывать обкому в праве на мнение о литературном произведении было бы недемократично!
Смешно, однако, такой фразы оказалось достаточно! Л. К. Чуркин не понял, что ситуация снова изменилась, и существенно. Когда пришла корректура альманаха с повестью И.3.Черемных, директор издательства расправился с "Разведчиками", так исчеркав листы красным карандашом, что повесть стала напоминать арбуз. Узнав об этом от Л. А. Васильевой, я немедленно позвонил в обком, чтобы поинтересоваться, редактор я ещё или уже не редактор? Выяснилось, что до того момента, пока не подобрана замена, считается, что эти функции выполняю я. И опять мы двинулись в обком. Работники отдела пропаганды и агитации, не помню уж кто именно, здраво отнеслись к нашим претензиям, состоящим в том, что любые вмешательства в произведение требуют согласования с главным редактором альманаха. А поскольку таких согласований директор издательства не произвел, его действия должны быть оценены как произвол.
И опять Л. К. Чуркин позвонил мне утром, чтобы сказать дежурную фразу:
- Юрий Степанович, ты уж извини. Это мои дуры напутали опять...
Худые или хорошие, но мы уберегли тогда от общего потопа свой ухоженный кусок литературной суши. Примерно через год новый главный редактор Анатолий Шастин сумел-таки напечатать "Утиную охоту". Совсем недавно иркутские издатели, затевая переиздание ранних повестей М. Булгакова, не могли разыскать их текстов ни в каких спецхранах.
Повести нашлись: Людмила Афанасьевна Васильева извлекла их из наших старинных закромов. Сложись обстоятельства по-другому, читатель получил бы их ещё лет двадцать назад.
Но кое-чего из тогдашнего редакционного портфеля читатель и теперь не увидел и, пожалуй, увидит не скоро: "иных уж нет, а те далече"...
© Юрий Самсонов, 1990
Голос (Иркутск). - 1990. - 1. - С. 70-79.