Прошло столько лет, даже самому не верится, что так много. Закроет глаза, а сон не идет, бессонница замучила. Как волны, накатывают воспоминания о детстве.
Видит родную улицу Пархоменко. Длиннющая такая, проходит через всю Александрию.
Александрия – это шахтерский город в Кировоградской области.
В детстве он очень гордился, что родители назвали его в честь города Александром, правда, на имя Сашок он тоже отзывался. Были у него еще три братика и сестренка. Сам-то он старшим был. Война началась, ему как раз шесть лет исполнилось.
Папа, Чабанов Андрей Нестерович, служил в органах МВД, а потом инспектором в пожарной части. Статный такой, брови вразлет, голос командирский, но ребятишек любил. Соседские ребята, завидев его издалека, когда он возвращался со службы, кричали: «Дядька Андрей! Пожару сегодня не было?». А он в ответ: «Нет, хлопцы, костров нынче никто не разжигал»,– и заливисто смеялся.
Объявили, что началась война. Смутное беспокойство овладело мальчишкой, хотя он не понимал, что такое война. Собиралась уличная ребятня, рассказывали друг другу о том, что сумели узнать от взрослых. Родители Александра за хатой, в дальнем краю сада, вырыли землянку. На всякий случай перенесли туда всё необходимое. В землянке, в сущности, все и обитались.
Этот день навсегда врезался в память Александра. В той части улицы, где жила семья Чабановых, с двух сторон поднимались пологие горы. Сашка стоял на улице и глазел по сторонам. Был август месяц, стояла жара. Мать жарила картошку на плите, ее отец соорудил из кирпича прямо во дворе дома. Малыш глотал слюну – уж так вкусно пахла картошка. Слышно было, как под нею шкворчит сало.
Вдруг Саша увидел, как с горы в долину бегут красноармейцы, за ними едут полуторки, пересекают улицу и сразу же взбираются на другую гору, которая шла в сторону Кременчуга, как раз оттуда и наступали немцы. Прибежал отец в военной форме, схватил свою командирскую сумку, обнял мать, успел поцеловать и его макушку. Крикнул уже от калитки: «Смотри тут, матери помогай!» и бросился вслед за красноармейцами. Из сада вышли малыши, увидев убегающего отца и побледневшее, растерянное лицо матери, хором заревели…
Ночь провели в землянке. Боя слышно не было. Рано утром Анна Ивановна разбудила сына.
– Сашок, вставай, сбегай к бабушке, узнай, успел ли уйти дядя Коля?
Что-то очень тихо, от того тревожно. Она зябко повела плечами.
Её толстая коса еще не была уложена вокруг головы, потому женщина казалась девчонкой. Саша побежал вверх по улице к вокзалу, там недалеко было до бабушкиного дома, за вокзалом, на улице Кагановича, он увидел немецкие танки с крестами на броне. В его душу закрался страх. Что теперь будет? Во дворах домов, мимо которых он проходил уже были немцы. В трусах, с закатанными у рубашек рукавами, они громко разговаривали на языке, напоминающем Сашке лай дворовых собак. Точно, брешут, как они, подумал он и в этот момент увидел бабушку. Она стояла за забором своего дома.
“Господи! – причитала бабушка, – спаси дитя неразумное! Зачем ты пришел? Беги домой скорее”.
– А где дядя Коля?
– Ушел! Ушел еще вчера! (Дядя Коля брат отца.)
– Поспешай, сынок, к матери, а то фрицы, лихоманка их возьми, обидеть могут!
Вскоре и в их доме появились немцы. Зашли двое. Один, длинный и тощий, с волосатыми руками, подскочил к иконке, что висела в углу, сорвал занавесочку, за ней на полке стояло сито со свежими яйцами. Немец заорал от радости: “Яйки! Гуд! Яйки!” – стал разбивать их о край полки и пить одно за другим. Сашку чуть не стошнило. Второй немец, тоже длинный, но пошире в плечах, рылся в сундуке… Забрал, поганец, что понравилось. Мать, надвинув платок на глаза, стояла молча, опустив голову, руки нервно теребили передник, ее душили слезы. Какое-то время фрицы не заходили. Осенью два раза заглядывали партизаны. Анна Ивановна отдала им вещи мужа, и что смогла из продуктов. К весне еще раз приходили партизаны, а потом в их хате поселились немцы. Мать с детьми мерзли в землянке и голодали. До весны было далеко.
Однажды, когда мама уснула, Сашок выскользнул из землянки и пробрался в дом. Там было тепло. Немцы спали, где попало. Их храп был слышен даже на улице. Мальчик подкрался к столу, а на нем объедки, бутылки и почти полная банка с повидлом. Саша забрался на стул, пальцем подчерпнул сладость, но в рот положить не успел, немец схватил его за шиворот и опустил на пол. Взял со стола почти целую буханку хлеба, сунул мальчику в руки и со словами: “Шнелле! Шнелле!”– пинком вышвырнул его за порог. Немец тот, видимо, по нужде выходил. От боли глотая слезы и крепко прижимая буханку к животу, Сашок вернулся в землянку. Утром мама нашлепала его.
– А вдруг убили бы, заодно и нас? – плакала она.
Однажды немцы принесли два мешка голубей со свернутыми головами и заставили Анну Ивановну общипать их и зажарить. Постоянно дрожа за жизнь своих детей, она молча выполнила эту работу.
А Сашка с братьями долго плакали. Так жалко было птичек, жалко было и товарищей, которые лишились своих питомцев. Немцы разорили голубятни во всей округе.
И решил мальчик отомстить негодяям при первом удобном случае. Такой случай вскоре подвернулся. Приехали к постояльцам гости, лошадей привязали к двум деревьям, что были на улице, напротив дома Чабановых.
Смеркалось, Сашок подошел к одной из телег, открыл ящик, что стоял на ней. Уловив запах незнакомого человека, лошадь фыркнула, мальчик пригнулся, из дома никто не вышел. Заглянул в ящик, а в нем гранаты. Они длинные с шелковыми шнурами. Саша осторожно взял одну, отбежал на несколько шагов, дернул за шнур и бросил гранату под тачку, вскочил в сени и спрятался в углу за рухлядью. На улице громыхнуло. Немцы с криками: Рус! Рус! – выскочили из дома, начали палить из автоматов. Не могли же они подумать, что это дело рук ребенка. Две лошади были ранены…
Осенью сорок третьего года фронт приблизился к Александрии.
Немцы спешно укрепляли Лысую гору, она была как раз напротив части улицы, где жили Чабановы. Построили там блиндажи. На другой день после взрыва гранаты немцы внезапно ушли. Где-то рядом шёл бой. Потом все стихло. Сестра Анны жила на Лысой горе.
Мать послала к ней Сашу за солью, своя кончилась. Он поднимался вверх в гору, и вдруг увидел спускающихся с нее красноармейцев.
От радости мальчик повернулся и побежал к дому сообщить матери и соседям радостную весть. Нежданно по нему стали стрелять.
Сашок споткнулся и упал.
– Вы что, очумели? Тож хлопец, Племянник мой! – услышал он голос тети Фени.
Мальчик поднялся, солдаты окружили его.
– Ну, прости, браток! – сказал военный, что был с усами, – чего бежал?
– От радости, дяденька!
– Немцы есть в хатах?
– Нема фрицев, утекли!...
Фронт перешел за реку Ингуш, бои шли уже под Кировоградом.
А здесь, на Лысой горе, где раньше было колхозное поле, полегло в бою много красноармейцев. Помнит Александр, как они помогали взрослым убирать убитых. Старики вынимали из карманов гимнастерок документы. С блиндажей, что понастроили немцы, разобрали кровлю, через верх укладывали в блиндажи тела погибших. Был декабрь месяц 1943 года, снега еще не было, поэтому убитых подвозили на телегах. Сейчас здесь на горе Мемориальное кладбище, на плитах золотыми буквами выбито около трехсот фамилий героев.
На горе осталось много боеприпасов. Мальчишки, несмотря на запрет матерей, бросали гранаты, разряжали мины. Мины лежали в огромных кучах из ящиков. Ребята снимали с них капсулы, кидали в костер и выплавляли тол. Мины были разные, некоторые взрывались, калечили и убивали пацанов. Лучший друг Саши Гриша Григорьев потерял глаз. Это «баловство» продолжалось до тех пор, пока спецбригады не очистили местность от грозных трофеев войны…
Через две недели после освобождения, в январе 1944-го открылась школа № 3. Сашко пошел учиться в первый класс. Бумаги не было. Дети писали на листах, сделанных из бумажных мешков из-под цемента. Потом старшие школьники у здания, где при немцах была редакция газет и прочего, откопали в снегу каток бумаги.
Теперь на тетради пошла настоящая писчая бумага, ее разрезали и сшивали листы. После того, как третья школа сгорела, мальчик учился тогда в пятом классе, оканчивать школу пришлось в 8-й. Он был первым секретарем комсомольской организации школы, их было тогда всего шесть комсомольцев вплоть до окончания школы.
Ребята увлекались спортом, художественной самодеятельностью.
Сами шили матросскую форму и выступали в ней на концертах, исполняя «на ура» матросские пляски. После получения аттестата Александр поступил работать на судоремонтный завод, сейчас завод подъемно-транспортного оборудования. Его приняли котельщиком в лучшую бригаду Героя Соцтруда Григорьева и вскоре избрали секретарем комсомольской организации цеха. В 1954 году призвали в армию. Александр был рад, что вместе со своим другом Сашей Бульбой попал в команду №100, подразумевалось – подводников, их сразу же отправили в Кировоград, из него в Харьков, а оттуда эшелоном прямо в Ленинград, в первый флотский экипаж. В течение двух дней ребята сдали экзамены – писали диктант, решали задачи по алгебре, прошли медицинскую комиссию.
- Орел! – сказал председатель медкомиссии, и с уважением похлопал Чабанова по плечу, – годен!– добавил он, а у Саши сердце екнуло от радости. Его направили в Краснознаменный учебный отряд им.
С. М. Кирова. Целый год получал здесь парнишка из шахтерского города спецподготовку. Тогда в военно-морской флот призывали на пять лет. Мальчишки служили с удовольствием, даже рвались во флот. После окончания учебы, летом 1955 года, Чабанова назначили на подводную лодку в Любаву /Лиепая/, здесь он прошел трехмесячную стажировку.
Стремление к знаниям, профессионализму было замечено командирами и в январе 1956 года его направили в Ленинград, в Учебный отряд на курсы старшинского состава, а после трехмесячного обучения он уже снова в Лиепая. Здесь его назначили на секретную подводную лодку «Малютка» старшиной команды трюмных машинистов. До осени 1956 года их лодка находилась на Балтике, потом ее отправили на модернизацию на Ленинградский судомеханический завод. Ходовые испытания проводились в Таллине.
Испытания были сложные. Лодку поставили на якорь, команду пересаживали на минный заградитель. Испытатели из соответствующего института ставили датчики и изучали приборами, как влияют взрывы на живучесть лодки. После испытательного взрыва на субмарину возвращались сначала командир, механики и другие специалисты, и только после тщательного осмотра разрешалось вернуться команде…
Александр Андреевич поделился со мной своими воспоминаниями. После того, как я спросила: «Какой была команда на вашей «малютке»? – он посмотрел на меня большими серыми глазами и показал правую руку, сжатую в кулак.
– Команда – это единый кулак от командира до матроса. В наше время на лодке не было недоброжелательных отношений, только дружеские. На подводную лодку отбирались матросы лучшие из лучших, грамотные из грамотных. Сначала надо было год отучиться в учебке, потом показать себя на практике, и только на третий год матрос становился настоящим специалистом, способным отлично работать и после окончания срочной службы. Ребята, прошедшие корабельную службу, становились высококлассными специалистами, их с радостью брали на любое предприятие. Многие из них пережили трудные военные и послевоенные годы, были крепки духом и после такой закалки имели отличное здоровье. В 1959 году их дивизион перевели в эстонский город Палдиски. «Малюток» все опасались, так как на их борту находился жидкий кислород, от малейшей небрежности мог произойти взрыв, а это жертвы. Помнит Чабанов, как однажды на их лодке произошел взрыв в шестом отсеке, взрывом вырвало переборку в седьмой. Пожар потушили, но погибло шесть человек, среди них старшина электриков Толя Петухов, с которым Александр учился на старших курсах. Койки их в экипаже стояли рядом. Даже по прошествии стольких лет не может он забыть этого трагического дня.
В той же катастрофе погиб и заместитель начальника политотдела по комсомольской работе, отличный парень, весь экипаж его уважал. Авария произошла вблизи от Таллиннской военно-морской базы.
Хорошо ещё, что лодка была в надводном положении, её взяли на буксир у острова «Берхольц». Прощание с погибшими происходило в доме офицеров. Многие горожане пришли тогда, но митингов в те времена не проводили, и не было публикаций в газетах. Аварии бывали и на других лодках-малютках. На 259, где командиром был капитан III ранга, а ныне адмирал Бутузов Евгений Васильевич, случились две аварии. Особенно серьёзной была та, когда полетел дизель в компрессорной. Механики трое суток глаз не смыкали, занимались ремонтом. И все равно моряки любили своих «малюток», они казались им детьми… В 1970 году лодку № 258, на которой служил мичман Чабанов, перевели из Палдиски в Кронштадт, где стояла целая дивизия «малюток», а в 1972 году в Лахденпохье. Многие субмарины здесь были законсервированы, на ходу были только две, в том числе и 258. В 1975 году он встретился вновь с командиром подводной лодки капитаном II ранга Федосеевым Михаилом Фёдоровичем, с которым познакомился ещё в Кронштадте, служили там на параллельных субмаринах. Здесь Федосеева назначили командиром дивизиона «малюток».
– Я искренне уважал этого человека, всегда подтянутого, требовательного, ответственного командира – говорит Чабанов. Более 35 лет прослужил мичман Александр Андреевич в подводном флоте.
Служил честно и добросовестно, постоянно проявлял инициативу, был для всех примером служебного долга. Есть и его вклад в дело совершенствования боевой готовности дивизиона. Его уважали товарищи по службе и командование части. Он хорошо, досконально знал свою работу как механик. Последние годы перед увольнением он работал в секретной части дивизиона, служба чрезвычайно ответственная, требующая большого напряжения.
В Лахденпохье встретил Александр Андреевич свою единственную настоящую любовь. До этого он был женат на женщине, оказавшейся легкомысленной, она была певицей, не очень, правда, талантливой. Разъезжала с труппой артистов по небольшим городам с концертами. Был у них ребёнок. Когда тот немного подрос, отец забрал его к себе, в воинскую часть.
По приезде в Карелию, у новых своих знакомых на вечеринке увидел нежную, зеленоглазую, с пышной косой девушку и совершенно лишился покоя. Стал ухаживать, приглашать в кино, на танцы в офицерский клуб, но всё было напрасно. Плотный, упитанный мужчина не понравился ей тогда. Был не в её, так сказать, вкусе.
Любовь Борисовна окончила Ленинградский педиатрический институт в 1969 году, её направили в посёлок Гирвас под Петрозаводск директором специального дома ребёнка для умственно отсталых детей. Во время студенческой практики она видела таких несчастных, но увидеть 120 человек одновременно просто не ожидала и думала, что не справится. Дом малюток размещался в деревянном бараке, с примитивным оборудованием и ужасающими условиями. Через год его расформировали. Часть детей поместили в дом ребёнка в Петрозаводске, а другую в Лахденпохье. Здесь помещение для деток было отличное, в самом центре города. Сорок больных детей, которых привезли сюда, разделили на четыре группы, по десять человек в каждой. В доме малюток, на попечении Любови Борисовны было сто двадцать малышей, но это были, в основном, здоровенькие дети.
Девушка очень любила и жалела детей. Несколько раз за девять лет ездила в Москву на специализацию. Работа занимала всё её время.
Но Александр не отставал, часто навещал. Его воинская часть была рядом, у залива. Дрогнуло сердце у Любы, когда он пришёл пригласить её в поход в сопки и принёс в подарок картину «У омута». В походы ходили небольшими компаниями.
Природа в Карелии изумительная, особенно в этих местах.
С одной стороны сопки, а с другой Ладога. Карельские берёзы на камнях, низкорослые сосны и чистый, прозрачный воздух. По праздникам в День медицинского работника, в День военно-морского флота отправлялись семьями, компаниями в Ладогу на острова. Жгли костры, пели песни… Сдалась Любовь Борисовна, не выдержала напора сильной любви Александра. Они поженились.
Чабанов жил уже в новой двухкомнатной квартире. Когда они на машине из Загса подъехали к дому, Александр взял хрупкую девушку на руки и, замирая от счастья, прижимая её к своей груди, внёс на второй этаж в квартиру.
Сынишка стал жить у своей матери, но на каникулы приезжал к отцу. С первого знакомства мальчик стал называть Любовь Борисовну мамой. С её помощью он окончил позднее Ленинградскую академию им. Макарова. Сейчас живет в Австралии, работает в английской фирме, часто оттуда звонит родителям. У него две уже взрослые дочери. Дочь Чабановых, Женя, живет в Любани, у неё тоже двое детей.
После демобилизации военком предложил мичману квартиру в Приозерске. Но город был в 1981 году загазован, тогда работал ещё целлюлозный завод. Комбриг Сенькин Владимир Ардалионович похлопотал за Чабановых, и они поселились в посёлке Сосново. Здесь им больше понравилось, кроме того, рядом в совхозе «Рассвет» работала племянница Любови Борисовны, Горелик Елена Михайловна и её муж Анатолий Иванович, сейчас он директор Приозерского хлебозавода.
Долгое время, пока дочка училась в сосновской школе, Александр Андреевич преподавал там военное дело, возил детишек в музеи Ленинграда. Любовь Борисовна работает до сих пор в сосновской больнице терапевтом. Она все такая же милая, добрая, и, как в молодости, её украшает коса, которую она сохранила. Друзья из Ланденпохья Лещинские, Чепурные и Псяделко, хотя и разъехались в разные края, но поддерживают с Чабановыми связь.
– Ничто так не роднит людей, – говорит Александр Андреевич, – как долголетняя служба, тем более в подводном флоте, где один за всех и все за одного!
Сентябрь, 2007 г.