Нового комдива назначили к нам, как и его предшественника, как говорится, из варягов – из Витебска. Инкубатор по выращиванию генералов у них там что ли? Звали его Ардалион. За что его так родители нарекли, остаётся неизвестным, так же как и то, как его обзывали в школе и училище. Впрочем, с таким именем и прозвища никакого не надо. Поэтому между собой мы его величали просто Ардалионом…
Начальник штаба эскадрильи, вполголоса чертыхаясь про себя, одним пальцем печатал полётный лист на пишущей машинке. Он уже испортил несколько бланков, оставался один – последний. Это для полётов по Союзу и в соцстраны полетные листы заполняла от руки солдатка-писарша, и подписывались они командиром полка. А в капстрану листы положено было печатать на особых бланках на машинке. Визировать их должен был командир дивизии.
Дело близилось к концу. Удовлетворённо улыбнувшись тому, что не сделал ни одной ошибки, начальник штаба вдруг прекратил работу. Оставалось напечатать лишь фамилию командира дивизии с инициалами. Вот с этим и вышла загвоздка. Поднявшись из-за стола, он вошёл в класс со словами:
– Мужики, кто знает, как зовут Ардалиона?
Ответом была тишина. Вопрос застал всех врасплох.
– Ну, хоть с какой буквы имя начинается? – умоляющим тоном продолжал начальник штаба: – У меня последний бланк остался. Если испорчу, кто-то из вас пойдёт в штаб дивизии за новыми.
Никто не знал. Вдруг тишину нарушил робкий голос молодого лейтенанта:
– Я думаю, с буквы А.
– С чего ты взял, умник?
– Так Ардалион это же имя, а фамилия - Павлов.
Класс взорвался от смеха. А начальник штаба выпучил глаза от неожиданности:
– Старые дураки! – обозвал он всех, хлопнув себя по лбу: – Да и я такой же.
И обращаясь уже к лейтенанту:
– А ты молодец! Сразу видно – далеко пойдёшь, – похвалил начальник штаба и направился заканчивать свою работу.
С его лёгкой руки лейтенант действительно пошёл далеко. Сейчас он уже полковник.
Кормилец
Самолет - это тоже птица. Только лысая.
После многочасового полёта трудяга Ан-12 приземлился на истребительном аэродроме в Забайкалье. Пока командир со штурманом ушли пробивать разрешение на дальнейший перелёт, борттехник, заправив самолёт, присел на входную стремянку.
От близлежащих домов к самолёту набежали пацаны, дети военных. В отдаленных гарнизонах посадка незнакомого самолёта для детей целое событие.
– Дяденька, это какой самолёт? – спрашивают они борттехника.
– Это Ан-12, ребята, – отвечает он им приветливо.
– А он бочку делать может? – интересуются мальчишки, показывая свою эрудицию.
– Нет, не может, – вздохнув, отвечает борттехник.
– А боевой разворот? – не унимаются непрошенные гости.
– Тоже не может. Да ему это и не надо.
– А что же он тогда делает?
– Деньги, сынки, деньги, – задумчиво ответил им хозяин самолёта и улыбнувшись ласково похлопал по борту своего кормильца.
Африканда
Перед началом утренней дивизионной планёрки начальник политотдела зашёл в комнату оперативного дежурного. Листая журнал заданий, он вдруг читает, что завтра должен лететь в Африканду Ил-18, командир – Серебров.
Лицо политрабочего от удивления приняло такое выражение, словно его обладатель внезапно сел голым задом на ежа.
– Это, за какие такие заслуги Сереброва в Африканду посылают? – спрашивает полковник у оперативного дежурного.
На что тот только пожимает плечами. Распределять задания между экипажами не входит в его обязанности.
– Молод он ещё для таких ответственных заданий. Пусть сначала по Союзу полетает, опыта наберётся. И как это мимо меня прошло? Наверное, я в тот день улетал. Сейчас на планёрке подниму вопрос перед комдивом, – с этими словами он пошёл в комнату совещаний.
Присутствующие у оперативного прыснули от смеха. Полковник перепутал Африку с аэродромом Африканда, расположенным в Мурманской области за Полярным кругом.
А что вы хотели? Начальнику политотдела, чья голова постоянно занята претворением в жизнь эпохальных решений партии, не до географии. И, хотя в его кабинете под портретом Ильича во всю стену висит карта Советского Союза, сидит-то он к ней спиной.
Педагог
В училище во время прохождения курса молодого бойца командир роты, отобрав пять человек с хорошим почерком, в число которых попал и я, приказал заполнить на всю роту военные билеты. Меня назначили старшим.
Рота была не маленькая. На каждого писаря приходилось по пятьдесят чистых бланков. По-любому лучше писать в ленкомнате, чем заниматься на плацу строевой подготовкой под палящим августовским солнцем.
Данные мы списывали с листков, написанных самими курсантами. В роте оказались несколько однофамильцев, и как-то так получилось, что на одного из них оформили сразу два документа.
Делать нечего, как старший иду с повинной головой в кабинет командира роты.
— Тебе чего? — недовольным голосом спрашивает меня майор.
Молча показываю ему оба экземпляра военного билета.
Тут офицера понесло. Никогда в жизни я ещё не слышал такого потока одних ругательств. За короткое время я узнал, кто я, что у меня вместо головы, каким местом я думаю, откуда у меня руки растут и ещё много чего про себя и всех моих родственников. Мысленно я уже прощался с училищем — куда мне такому бестолковому на штурмана учиться.
Вдруг словесный фонтан иссяк. Командир роты, забрав у меня один военный билет, достал из стола пузырёк с раствором хлорки и, обмакнув в нём спичку, вытравил ненужные записи.
— На, портачь дальше! — швырнул он мне обновлённый бланк. — Ещё раз испортишь, сразу можешь переодевать штаны ширинкою назад. Иди отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели!
Не веря своему счастью, я как на крыльях летел обратно в ленкомнату. Умел майор найти подход к человеку, недаром он заочно окончил педагогический институт. Вот что значит педагог-воспитатель!
Ковбаса
С наступлением весны экипажи военно-транспортной авиации вместе с перелётными птицами потянулись с юга на север. Начинались, так называемые, овощные рейсы. По заказу военторга самолёты загружались на южных аэродромах первыми овощами и везли их в далёкие северные гарнизоны, где жители, измученные долгой полярной ночью, с нетерпением ожидали свежих витаминов.
С грузом огурцов, редиски и зелёного лука мы приземлились на военном аэродроме близ Архангельска. Предстояло выгрузить половину содержимого грузовой кабины, догрузить освободившееся место товарами военторга и отвезти всё это на Новую Землю. Руководил разгрузкой-погрузкой довольно упитанный подполковник с петлицами артиллериста.
– Подполковник Ковбаса, начальник военторга всего Севера, – представился он нам: – Я буду сопровождать груз.
Загрузив на борт партию ковров, двести коробок коньяка и десять сорокалитровых молочных бидонов берём курс на архипелаг. В полёте нас вызывает гражданский диспетчер:
– У вас посадка на двойке?
– Следуем по плану, – отвечаем ему как положено.
Здесь надо уточнить, что наш аэродром посадки ещё со времён испытания хрущёвской «кузькиной матери» считался режимным. Его название, как и позывной, в открытом эфире запрещалось произносить.
– Ну, я и спрашиваю – у вас посадка на Амдерме-два? – наседает диспетчер.
Как потом выяснилось, у «граждан» этот аэродром назывался Амдерма-два, и два раза в неделю туда летал Ан-24. Но мы тогда этого не знали.
– Следуем по плану, – как попугай повторяет помощник командира.
Поняв, что из нас как из Мальчиша-Кибальчиша военной тайны не вытянуть, диспетчер продолжает:
– Ваши военные позвонили. Аэродром, куда вы следуете, закрылся по погоде. Вам посадка в Нарьян-Маре.
Сели в Нарьян-Маре. Створки грузолюка до кабины стрелка были выпачканы чем-то белым, а на полу в конце грузовой кабины по колено лежала сметана. В полёте на высоте её выперло под давлением из под крышек бидонов. Сметана хорошая густая, хоть ножом режь.
– И что теперь с этим делать? – спрашивает у начальника военторга мой командир.
– Да что хотите. Хотите, ешьте её, хотите, продавайте, невозмутимо отвечает подполковник: – Мне лишь бы пломбы на крышках были целы.
Поскольку на пустынном аэродроме продавать сметану было некому, мы, не ожидая повторного предложения вооружившись ложками, накинулись на эту халяву словно голодные коты. Ковбаса тоже принял участие в этом празднике живота…
Говорили же нам, что жадность до добра не доведёт, а всё без толку. Минут через двадцать весь экипаж с начальником военторга во главе рядком сидел на краю бетона, свесив свои обнажённые пятые точки над чистым снегом размышляя о прекрасном. Продолжать полёт в таком подвешенном состоянии было бессмысленно. Надо было лечиться. Соль у нас была, а второй ингредиент народного средства предоставил начальник военторга, выставив коробку коньяка.
– Мне процент на бой бутылок положен, – успокоил он нас и себя.
Не помню уже, после которой бутылки из того процента Ковбаса начал рассказывать нам свою историю:
– Я сам с Украины, – в чём мы и не сомневались, – И тоже мечтал стать лётчиком, но судьба так сложилась, что стал тыловиком. И нисколько не жалею об этом. Ведь без нас и самолёт не взлетит, и танк не поедет, и пушка не стрельнёт.
– Конечно, конечно, – соглашались мы, с удовольствием поглощая его дармовой коньяк.
– Вы не обижайтесь, авиаторов я всегда уважал, – продолжал подполковник: – Но после одного случая моё отношение к лётчикам переменилось. Я только что получил майора. Идём с женой по Крещатику, а навстречу младший лейтенант в авиационной форме. Явно под хмельком, руки в карманах, фуражка набекрень, в углу рта сигарета. Проходит мимо меня, как мимо столба, даже головы не повернул. Я, естественно, останавливаю его и, как положено, представляюсь:
– Начальник тыла училища майор Ковбаса.
Этот мамлей, окинув меня затуманенным взглядом, не вынимая рук из карманов, выплюнул на асфальт окурок и заявил:
– Ни хрена себе, устроился, – и пошёл дальше, как ни в чём не бывало.
– А вы что же? – интересуемся мы.
– А что я? Патруля рядом не было, не драться же мне с ним при жене. К тому же он был на голову выше меня…
На следующее утро, придя на самолёт, мы выбросили в снег глыбу заледеневшей за ночь сметаны. Пусть хоть песцы погрызут. Запустились и перелетели на Новую Землю.