«Где ночуют сомы»

В обложке использована работа «Русалка, часть 2» Эдмунда Дюлака, 1911 г.

Аннотация:
«Единственное, над чем юноша сожалеет летними буднями, так это нерегулярное плавание под палящим солнцем. Парень учится укрощать водную стихию редкими вылазками с друзьями. За таким молодым человеком нужен глаз да глаз: он и поплавает, и девушками налюбуется... В знойный час на водохранилище так и произошло, однако девицами всё не кончилось — на юношу положили глаз... А может и сглаз. Иначе как можно оказаться в воде, словно во сне? А под водой не дышать и даже договориться о чём-либо, не открывая рта? И кого винить в столь вероломном преломлении реального? Рок, случай, выбор? А может гостей из сокрытого мира, именуемого в народе мифологией?..»

Лихо не лежит тихо:
либо катится, либо валится,
либо по плечам рассыпается.

Каждый рабочий денёк знойного лета Савл с радостью променял бы на вечер. Он вновь с упоением ждал шести часов, обещавшие белому телу негу водяного покрывала. И вот, наконец, пора домой. Сандр примчал мгновенно и отвёз друга собираться. Савл же, оживившийся воздушными потоками, что проникали в открытые окна автомобиля, радовался состоявшейся поездке и потому переодевался шустро. Молодой человек, то и дело взмахивая гривой русых волос, скинул взмокшую рубашку, яркие лепестки которой потемнели и сделались похоронными. Следом такие же в своей лёгкости брючки цвета какао. Ещё с минутку юноша любовался собою и после набросил на широкие плечи тонкую накидку в сине-чёрную клетку, надел короткие шорты с сандалиями из чёрной кожи. За спину сам собой прицепился рюкзак с полотенцем да плавками и Савл мигом оказался рядом с Сандром на горячем сиденье. Юнец расправил на плечах клетчатый материал и откинулся на сиденье.

Ключ, неторопливое тарахтение и вот уже путь взят стремительным рывком советского двигла поддержанной тройки. Ремень, который не затягивался, щекотал грудь, имитируя сохранность молодого человека. Друзья наконец выбрались купаться и ветерок, обдувающий Савла, заигрывал с телом прогретостью. Они тронулись около шести вечера. Но разгар летней поры нивелирует всякий час примерно до одиннадцати, когда уже само солнце устаёт радовать и мучить босоногих граждан, оставляя над асфальтом жаркие миражи, что обжигают автопокрышки и пороги. А поодаль города, в паре километров от Волковыска, Хатьковское водохранилище таки заждалось людских тел, измученных сорокаградусным пеклом. И ожидания этого спасительного места не были напрасны. Задыхающиеся от неспадающей жары уже не одну неделю вдоволь удовлетворяли прогретую воду своим до раздражения непомерным количеством.

— О боже, — тихо и обречённо произнёс подруливающий на песчанку товарищ, — нахер мы сюда приехали.

Савл слегка улыбнулся. Ибо увидел не плескавшихся волковычан, а крохотных муравьёв в мерцающих блёстках. Вода искрилась так, что Савл приспустил ресницы. Подъехали ближе, уезжающие машины подняли пыль и Сандр, шустро закрутив окно, снова выругался, но без злости — старые привычки, старые реакции. Лёгкое испарение только приподнялось над водою и скоро, когда солнце укроется за верхушками сосен, пар начнёт поглощать купальщиков. Но время охладиться ещё было и Савл уже давно откинул бесполезный ремешок и достал плавки, готовый сиюминутно выпрыгнуть прямо в воду даже с того обрыва, мимо которого проезжали. Но парень бы так не сделал, хоть и представлял прыжок всякий раз посматривая на него.

Это была дамба с широким стоком и многие остолопы прыгали рядом совершенно уверенные в том, что течением их никак не затянет много метровым сливом под мост. Савл думал о прыжке несерьёзно, ведь загвоздка была в неумении юноши плавать настолько хорошо, чтобы тут же выныривать. Скажем прямо, Савл только позапрошлым летом взялся за эту науку, когда его подружка с парнем взяли недопловца на водохранилище в соседнем городке. Там он, на чудесном, хоть и не оборудованном для купания заливе и познал первые удовольствия тёплой водички. То Зельвенское водохранилище, вероятно, вовсе не имело обрывов, потому что сколь не хаживал по нему юноша, оно держало смельчака ровно. Имея плавный наклон вглубь водного простора, оно лишь тогда покрывало до подбородка, когда и бережка переставало быть видно.

Те походы вглубь были волшебны. И незаконный с запрещающей табличкой лесной бережок запомнился Савлу чудным райским местечком. Искрящейся лагуной в зенитном солнышке, которое не представляло опасности даже своими витиеватыми водорослями. Радостный как ребёнок парень забегал в воду, пытался догнать друзей у тростника, широко загребая. И когда получалось, то быстро догонял подружку на розовом круге-фламинго и щекотал её мокрые пятки, чем пугал и веселил девчушку. Однажды, попривыкнув плавать, стервецу удалось тихонько подплыть и схватить милую за тонкие лодыжки, отчего девушка в панике чуть не опрокинулась — до сих пор неважная пловчиха.

Был бы рогоз в её тонкой ручке, несдобровал бы Савл. А потом пришли эмчеэсники и дали втык всем, кого на берегу не было. Нехотя вылезающие из воды, словно ленивые ихтиандры, отдыхающие глупо оправдывались невнимательностью. Мол, табличка висела высоко в деревьях и видно её не было. По равнодушию спасателей было заметно, что они точно слышали это не первый год. Из МЧС совсем не кивая что-то помечали в блокноты (количество нарушителей для ежегодной статистики?) и отправлялись обратно к машинам, сами в мыслях не прочь сигануть в воду. По воле добродушного Царя Морского, Савл с парочкой будущих молодожёнов в момент шухера сидели под сосной уже совершенно сухие.

Улыбались всеобщему недовольству, оправляли на краешках плед и безумно довольные уплетали бутерброды под далёкий стук зельвенского дятла. Савл хотел добиться такого блаженства и в родном городе, однако понимая, что это невозможно, радовался и меньшей удаче. Повезло, что Сандр иногда не прочь поплавать, хотя раньше из-за лишнего веса резался на корню, очевидно стесняясь. Но в новом году он заметно сбросил и хотя остался пухляшом, работа в гэзэ заставила принять савлово предложение дать хоть малый, но отдых ежедневно сидящему телу. Спасибо другу, отличному пловцу, что присмотрит за товарищем, который и плавать толком не умеет! И вот, Хатьки!

Маленькие тельца, средние телосложения, вполне привычные для поисковых листовок и до бесстыдства крупные, отчего и мерзкие в своей жирноте, баламутили искрящуюся синь упругостью подкожного жира. Люди в своей богатой некрасоте были единственным минусом, который Савл, молодой и стройный, выделял в общественных купаниях. Однако в силу характера и вороха побеждающих плюсов, молодой человек был готов сделаться хоть килькой в консерве, лишь бы пребывать в жидкости подольше — так он мучился зноем. Но прекрасные водительские навыки друга заставили жигуль мигом привезти двух засидевшихся к воде. И только ворчание Сандра, проезжающего мимо плотных рядов машин с обеих сторон дороги, отвлекала от неги неминуемым недовольством.

— Опя-я-ять у леса-а, — протянул родимый извозчик.

И рванул с пробуксовкой подальше от воды к лесополосе. Стать ближе не представлялось возможным. Когда мотор затих, сдали до горячих ушей друзей донеслись детский писк и плюханье воды. И Савл не выдержал. Пока Сандр заглядывал под колесо, под которым мог быть нежелательный булыжник, коих около сосен бывает предостаточно, Савл стянул шорты с исподним и забрался в плавки, извиваясь. Товарищ, казалось, не заметил и прикинул:

— Так, там наверное очередь… ещё и дети пока переоденуться.

— В жиге можно. Я, вот, уже.

И Савл вышел из тени деревьев в одних плавках.

— Как вариант.

Сандр даже не оглянулся — рядом не было никого, кто бы мог увидеть его, так сказать, срам. Савл взял рюкзак и пошёл занимать место на пляжике. Дорога к нему лежала через полянку с цветущими, нежными бело-розовыми лепестками. Трава же на лугу была примята с виду хаотичными, но если внимательней присмотреться, округлыми формами. Один круг находил на другой и Савл, внезапно для себя, по природе скромный и не любящий включать внутреннего ребёнка, особенно на людях, решил размять ноги. Отстегнул сандалии и босым начал наворачивать круги по причудливо мятой и мокрой траве. И не мудрено — многие купальщики любят залёживаться на ней, ощущая явную связь с родной природой, чего не дают пески или, чур вас, гравий. Сандр не разделил напускного веселья и друзья потопали к водоёму. Это был не ахти какой пляж, однако чистый песок и даже лежаки привлекали многих. Ожидаемо, мест на песке и лежаках не было. Савл с лёгким раздражением увидел весь город на этом небольшом жёлтом пространстве.

— Может вернёмся на траву? Тут писец просто.

С Сандром сложно было не согласиться и Савл уже было разомкнул губы для одобрения, однако прямиком перед ними пара детишек, красные от загара, засуетились и стали толкать родителей в тучные бока. Вскоре, жирные раки ушли и их место заняли разнокалиберные белые перцы.

«Повезло так повезло» — подумал Савл.

И уселся смотреть якобы на купальщиков. Однако любовался не ими, а двумя девушками, лежащими попами вверх прямо перед ним, несколько левее их пледов. Украдкой он без стеснения бегал глазами по молочной коже одной, худенькой и вполне себе приятной в бёдрах, что сверкали на солнце и совершенно до бесстыдства не думали прикрываться голубыми трусами. Девица читала книгу и лениво поправляла то солнечные очки, то панамку, к которой тёплый ветерок не был равнодушен. И вот, незнакомка закачала ножкой, другой же долго не хотела заигрывать со случайным созерцателем. Сверкнул голубой педикюр и мало оставалось силы внутри Савла, чтобы не сорваться к соблазнительнице, щекотнуть её и улечься рядом для романтического знакомства. Юноша, очарованный и падкий на ноги обольстительниц, не сразу ответил вопрошающему Сандру, который запёкся о том, когда в воду.

— А?

— В воду, говорю, лезем?

— Ну дык.

Парни встали и пошли к той, которая манила сильнее всех в эти последние сохлые будни. Проходя мимо беленькой, Савл как бы случайно, а на самом деле нарочно, воздел ногою песок и пальцами подтолкнул его на попу читательнице. А потом, не услышав и не увидев реакции, стукнул друга в плечо и со всех ног, задорный, понёсся к воде. Уже в ней, скакнув пару метров галопом, плюхнулся ниц. Первые несколько минут всегда привыкаешь к воде, каким бы пловцом не был. Сандр без большой радости зашёл следом и когда вода добралась до пояса, пошутил о самом чувствительном месте. И даже надумал выходить, но Савл, ритуально опустившись под воду, неожиданно вынырнул и окатил друга волною. Веселье стало разгораться.

— Совсем сдурел? Ты ж в линзах.

— И что, голову не мочить? — спросил радостный проказник. — Какое ж это плавание с сухой головой?

И пока юноша протирал глаза, Сандр умело нырнул и с большой силой вытолкнул друга вперёд, отчего Савл закономерно оказался под водой напуганной щучкой. Паника только маякнула в мозгу, но тело парниши, не первый раз умевшее проплывать пару метров под водою, само вернуло игривого в воздушную среду. Коварный Сандр плавал вокруг и хохотал, а Савл, жадный до воздуха от беспокойства, вновь утирал веки. Парень состроил гримасу обиды и нахмурившись, проложил взглядом курс далеко вперёд, в сторону домика спасателей. Там, но справа и далеко-далеко, вода убиралась прочь из водохранилища в речку Волковыю. В том месте был тот самый слив, с которого порой прыгали одуревшие и захмелевшие. Чуть погодя и осмотревшись, юноша не увидел нежевшуюся на песке белокожую девицу с её полноватой в женских местах подружкой. Сделав оборот, Савл не заметил соблазнительниц нигде. Лишь пледы с сумочками и раскрытая книжка указывали на хоть и скрытое, но пребывание девушек где-то тут, среди рябой воды.

Людей плескалось так много, что было сложно разглядеть блондинку среди мелированных хвостов не самых тонкошеих женщин. Всюду было полно не только голов, но торчащих рук и ног — каждый дурачился как умел, от мала до велика. Лишь Савл, осторожно оплывая бестелесные головы, держался серьёзно и с напряжением. Попривыкнув к температуре — тело уже пребывало в воде уверенно — Савл попробовал набрать скорость дилетантским кролем, однако от неумения эффективно работать всеми конечностями как полагается, быстро выдохся. Нащупал дно, замер, стал оглядывать муравьёв в блёстках. Они, эти трудяги, перестали быть похожи на самих себя. Теперь вокруг Савла бултыхались и смело гребли то ли набравшие светлых водорослей буи разных оттенков, то ли человекоподобные рыбы, вздумавшие в последний раз насладиться бывшим домом перед эволюционным выходом на сушу.

Мужиков и женщин вокруг Савла было больше всего, а подальше, у причала и домика ОСВОДа, резвилась шумная детвора. Мальчики и девочки прыгали с дощатого причалика в воду, быстренько двигали тонкими руками и ногами обратно к берегу и снова, шлёпая, пытались разогнаться и перепрыгнуть плюхающихся внизу товарищей по увлечению и возрасту. Такая разница на протяжении всей плавательной зоны Савла не удивила, ведь чем дальше от осводовцев, тем больший риск запутаться в усах тяжеленного сома. Тут, на Хатьках, совсем недавно вытащили усатого весом более двадцати килограмм. Также постоянно ловят щук и прочую крупную живность, но чаще сомов. А ещё на постоянной основе, люди наступают на вездесущие ракушки, заменившие ступням песок. У берега их так много, что порезаться при плавании на Хатьковцах обычное дело.

Кажется, водяные наслажденцы чтут понятное даже малявке правило — не порезался, не поплавал. Вот и Савл, доплыв до середины длинного прибрежья, успел подцепить ногой несколько крупных моллюсков. Он метал их в необъятный водный простор всей силой, чтобы их больше не прибивало к ногам купальщиков. А ещё потому так далеко бросал, чтобы наверняка не угодить кому-нибудь в макушку. За буйки заплывали лишь мужчины и реже спасатели, отгоняющие своей уверенностью наплевавших на правило не заплывать за буи. Но таких было мало и потому риск засадить острой ракушкой в глаз был мизерным. Бросив последний, приоткрытый и небольшой панцирь подальше, парень повернулся к товарищу, который должен был плавать недалеко. Так и есть, плавал Сандр рядом, но не один.

Мужчина чуть старших лет, видно напарник по работе, вёл с другом невесёлый, но обстоятельный разговор. Они лениво кружились, едва толкая водицу и по лицам обоих замечалось, что говорить им не о чем, кроме как не о проклятой работе. Даже тут их случайная встреча омрачилась отсутствующим общим интересом. Могли поговорить о жаре, об экстремальном нырянии или, согласно настоящему отдыху, о девках. Но ясный пень несчастные вели беседу о работе и потому тратили драгоценное время остывающего солнца впустую. Савл решил не повторять ошибки и не отвлекать товарища неуместными глупостями — время парню сейчас было дороже всего. Тем более, на кой хрен лезть в чужой и совершенно неинтересный разговор? Вместо этого он, пользуясь временем как должной наградой, всмотрелся в далёкий конец побережья и взял курс в сторону осводовцев. Туда, где плескалась детвора и где, верно, ныряла его читающая избранница.

На пути Савлу везло больше: препятствующих брассу тел было меньше и парню даже показалось, что он уже научился этому стилю — так ловко получалось. И главное выходило без страха. Но со стороны было ясно — этому горячему пловцу ещё хлебать воды и хлебать. Пока Савл плыл, домик спасателей заботливо вырастал и вот уже молодой человек стал задевать детей и взрослых. Последних в этой части водоёма было заметно больше — сторожат детишек. Перейдя на медленное и осторожное перемещение под углом в сорок пять градусов, которому помогали шаркающие по дну ноги, юноша задался целью отыскать белокожую соблазнительницу, которая точно должна омываться где-то здесь. Савл, стараясь не показаться охотником, крутился якобы бесцельно, наслаждаясь противоречивой на температуру водой.

На разных уровнях она была то тёплой, то прохладной, отчего парень представлял себя печенюшной фигуркой в теле слоёного торта. Он, смахивая с глаз влагу водохранилища, опускался под воду и вновь поднимался, а ещё внизу бешено крутил руками. Парень ощущал бархатное сопротивление могущественной, но сейчас такой спокойной и приятной среды, напоминавшей тёплое одеяло в студёную зимнюю пору. И вот далеко за буями охотник заприметил чарующие и длинные лапки своей жертвы. Девушка подплывала к людям медленно и дела до Савла ей совершенно не было — она лежала, качая ногами, на надувном плоту в компании мускулистых ребят. Да и толстушка была рядышком. Но к лёгкому огорчению полненькой внимание ей уделяли чисто символическое — желанной тут была лишь одна.

И всё же девушки смеялись шуткам загорелых парней и кокетливо теребили воду конечностями, стараясь более другой привлечь внимание горячих матросов. Но у полной девахи шансов не было. Её массивные конечности сдали виделись неуклюжими обломанными мачтами и потому рисовали картину комичную, нежели привлекательную. И как такую ещё не бросили за борт? Самцы, захватившие добычу в свою пленительную компашку, гребли сильными руками к народу с энтузиазмом. Цепкий бинокль освода уже давно держал их во внимании и как бы говорил: хорош нарушать, пора и честь знать! Блестящие мускулы качков, без особого труда несущие по искрящейся глади тонкую и пышную деву, гордо заявляли каждому зрителю — дамы в надёжных руках спортсменов!

Но что Савлу с этого? Его не только опередили, но и в какой-то степени поставили на место. Куда ему, хоть и хорошо сложенному, тягаться с теми, чьё тело украшено барельефом литых мышц? Парень выругался под нос и начал думать, как вернуть не только никем не поруганную на самом деле честь, но и ту, что не только красива, но и увлекается книгами. На кой чёрт такая умняша этим тупым качкам? Глупо, очень глупо и к тому же по-детски. Молодой человек и сам понимал, что до таких мыслей и рассуждений опускаться взрослому человеку унизительно. Но раздражение вскипело в нём и азарт отвоевать девку взыграл на справедливости суждений.

«Хрен с вами, буду действовать!»

Но как? Притвориться тонущим, чтобы эти спартанцы втянули Савла к себе? А дальше что? Очаровать русалку умным комплиментом, привлечь своей начитанностью и после нескольких вопросов о любимом персонаже Булгакова спрыгнуть с нею с судна атлетов? А если догонют? И по шутке выбросят к буям не зная, что бедняга не умеет плавать? Тогда придётся держать ответ перед богом, размышляя над его вопросом: чего вообще полез в воду, дурила? Справедливый конец, что уж сказать. Но не думает же Савл со злости пробить резиновый плот? Его порою не понять. И если бы люди наблюдали за ним внимательнее, то разглядели бы на лице парня едва заметную, но досаду.

Досаду от бессилия. Но неужели это проигрыш? Юноша решил отвлечься, отпустить ситуацию и расслабиться. Любившего плавать на спине по несколько минут, слегка барахтая кистями и ступнями, задумавшегося и смотрящего на заманчивые облачные перины, мелким течением и собственными минимальными усилиями подвинуло к мостику, с которого прыгали кричащие дети. И вот уже очень скоро несчастный сильно получил ногою по макушке… Боли не было, лишь сплошной мрак накрыл Савла пеленой покоя. Ватная голова провалилась вглубь водяных недр, потащив за собой тело в подмостковые пески. Утянула туда, где ночуют сомы.

***

— Где ты была?

Мать, даже в стельку пьянюткая, не могла не услышать стук провисших дверей, не попадающих ровно в косяк. Отчего те стучали по нему при малейшем дуновении ветра громко и чётко, будто в барабан, извещая о входящем скорее предательски сдавая гостя, нежели радостно и приветливо. Мать-то ждала очередного мужичка, но по стуку давно научилась различать вошедшую дочку. Ухари же её не стучат вовсе: пока не пьяные, приходят они тихенько и подмазываются котами, ведь денег у матери всегда водилось больше, нежели у них, а выпить хотелось всегда.

По большей части сказалась удача ушедшей молодости, собравшая в карманах известной в бандитских кругах прошлого карточной дивы суммы уже не большие, но для пьющих очень заманчивые. Словом, ещё не расплёсканное обаяние роковой девы с азартными глазами и умением раскидывать картишки подкупали новых показушных джентльменов, полнивших осевший дом ежедневно. И как она до сих пор нажитое сумела сберечь? Девочка не знала этого, но твёрдо знавала другое: мать для неё давно уж не мать, а пьющая тварь, которая если что и умеет, то лишь в покер порвать, да в дурака раздеть. Ни одного положительного качества дочь в ней не находила.

— Где, я спрашиваю, ты была?! Опять у своих друзей сучьих?

Мамка явно бесилась и выжидала ответ: затихла на кухне вместе с мужиком, которых, сука такая, приучила не разуваться. Не ей же пол мыть.

— Купалась я! Отстань.

Дочка ответила нехотя и со злостью громко, чтобы мать отвалила хотя бы на часик-другой.

— Ты ж, бляха, утонешь когда-нибудь, дура ты такая.

— Дети, глупые дети… — вставил тихо, как мышка, гостивший. — Вот как меня воспитывали…

Девочка решила успокоить мать, иначе та распылиться и рада:

— Нормально прошло, были знакомые! Они присмотрели.

Дополнив, девоньке вдруг представилась пуповина, которой она обвязала горлышко младенцу-разговору и сдавила накрепко этим ответов. Дочь не любила мать, которая таковой была лишь в паспорте. И всегда обманывала её таким уточнением в надежде завязать разговор на корню. Мамка почему-то никак не могла запомнить, что дочка плавает хорошо, сколь бы часто пловчиха это не повторяла. Ей было проще думать, что за дочерью нужен глаз да глаз, какой бы они ни был — её или клятых друзей. Конечно, никаких друзей летом рядом быть не может: все разъехались по своим бабкам, дедкам, курортам и лагерям.

Всё лето, почти каждый день, когда упитая мать не заставляла её убираться в доме, девочка засветло убегала на соседнее водохранилище плескаться, плавать и нырять. В общем говоря, отдыхать от алкашки-мамки и её друзей пропитого покроя. По несколько раз в неделю, а то и каждый день, на кухне кто-то сидел и пил с мамкой беленькую. Потом эти друзья до гроба в обязательном порядке ругались, иногда бились и ясный пень, ребёнку находиться в такой атмосфере не приглядывалось. Мать та не защищала, потому что сама частиком стервенела. Вот дочка и проводила дни, а с ними и ночи вне своего ущербного домика на берегу Хатьковцев, играя с одноклассниками и бытуя в их квартирах да частных домах. Родители друзей девку жалели и даже составили коллективное обращение в органы опеки и попечительства с просьбой лишить алкашку родительского права.

Но у последней были подвязки по юности лет и гражданскую просьбу эту, с необходимыми проверками, откладывали под различными предлогами. Видать, надеялись на матушкино благоразумие. Так бедняжка и жила с пьяницей, которая последние годы насела на бутылку из-за выкидыша, после которого к деторождению уже не была годной. Дочь свою, заделанную без большой любви, иметь не хотела — мечтала о хлопце. Но мальчик, вот, решил у такой бляди не рождаться и потому мамка избрала путь алкогольного забвения с шансом в скором времени сыграть в ящик. Отец, которой девочке до боли не хватало и которого несчастная знать не знала, если и бродил по земле, то точно не по их улице. Да и вряд ли папаша по ним скучал, раз ушёл из семьи до рождения доченьки.

Ладно по маме не скучал, а по дочурке своей? Девочка часто думала: не насильником ли был её папаша? А ведь такое запросто могло быть в то лихое время и с той бабой, какой была её мамка. У матери же было своё мнение на счёт суженого. Она любила говаривать ухажёрам, когда те заводили разговор об её одиночестве и бывшем мужике с явным намёком на сожительство, что батя дочурки исчез едва ли не быстрее, чем вытащил свой член из её лона. Редкой мразью была мамочка, быстренько превратилась в образцового угнетателя своей единственной дочери. Нова ли история? Нет, но девочке от этого не легче. И если бы не водный простор у дома и любящие друзья в соседях, сбежала бы уже давно раз и навсегда. И как смогла бы подальше.

— Присмотрели… Лучше бы они тебя утопи…

— Не надо, милая, не говори ерунды, — оборвал гость.

Мужик явно был пьян меньше собутыльницы и ещё сохранял не только рассудок, но и совесть. Дочь давненько отучилась плакать от жестоких мамкиных слов и нередко думала, что было бы действительно лучше, если бы она взяла однажды, да и утопилась. Часто, после самых первых запоев, когда мамкину крышу несло и та распускала руки, несчастная в глубоком расстройстве убегала прочь и прыгала с мостика в воду: солнцем или дождём — ей было плевать. В такие моменты она очень хотела утонуть или чтобы молнией её нахрен сожгло, а ветер разнёс бы её пепельное тело по любимой водной глади. Плавая, она видела лица дорогих ей мальчиков и девочек, их бесконечные слёзы и неутешное горе по поводу её гибели.

Это её расстраивало не меньше и конечно же, частиком останавливало от суицида. Но сколь бы долго она не плавала над рыбьими норами в попытке задохнуться, захлебнуться, зацепиться за корягу и застрять, тело её, натренированное годами постоянной практикой, само возвращало девочку вверх, где она успокаивалась под солнечными лучами или каплями тёплого дождика. В одно из таких погружений неутешная опустилась к самому илу и уплыла так далеко, что совсем потерялась. Знакомых рыбок, как и подводных дюн с водорослями, не было. А новый ландшафт с глубокими и обширными ямами вселял в юную душу тот первобытный ужас, о котором так любил писать мрачный Лавкрафт. Девочка хоть и научилась держаться под водой дольше любого сверстника, долго не могла всплыть.

Казалось бы, что сложного податься наверх, если умеешь плавать? Однако ей это не удавалось по каким-то безумным и от неё не зависящим причинам. Дно то оказывалось, как ему и положено, снизу, то вдруг сверху, из-за чего ныряльщица путалась в координации и уже, чувствуя что вот-вот станет задыхаться, увидела под тягучим илистым песком не то ручку, не то головку. Так, сориентировавшись и пробравшись сквозь водоросли со стаями маленьких рыбок, девица высунула голову на поверхность и задышала как никогда жадно и с превеликой радостью. В тот раз с жизнью расставаться не захотела. Тем более, когда на дне заприметила нечто необычное, напоминающее неестественно маленького утопца.

Вернувшись ко дну, ныряльщица живенько, теряя терпение, освободила старую куклу из водорослей. На берегу отряхнула её от песка и поняла, что изделие это, покрывшееся плесенью, во многих местах сгнившее и разорванное, действительно оказалось тряпичной куколкой. Притом находка была чрезвычайно стара, отчего веяло от её вышитых глаз незнакомой тревогой из прошлого. Несмотря на это обстоятельство необъяснимого беспокойства и странной сложности отвести от её вышитых глазок взгляда, девочка забрала куклу с собой. Она давно уже не была ребёнком, однако почему то была уверена, что игрушке не место на дне. Так, кукла обрела новое — на книжной полке, рядом с потрёпанными корешками Дюма и Чехова. И вскоре стали случаться вещи до жути паранормальные.

Ночами у открытых окон стало слышаться шлёпанье ног — некто босиком выхаживал вдоль стен и тяжело вздыхал. В особо лунные ночи послышались тягучие стоны и даже кошачье нервное затягивание глоткой, которое пуще всего пугало мать с дочкой. Последняя решила по голосу несчастной, что приходила женщина. Мать же, прыгая в одной ночнушке с ножом на крыльцо, никого врасплох не заставала — тишина покойная, да яркий месяц встречали напуганную. После нескольких ночей, когда матери стало ясно, что какая-то тварь из знакомых решила подшутить над ними, хозяйка, несмотря на духоту, стала закрывать и плотно шторить окна. А по утру решила обойти немногих подруг и спросить с них сполна: вдруг эти пьяные оторвы, искупавшись в ночи, спутали дома? Но кто тогда остервенело мяукал? Может котов, дуры такие, мучали…

Но после того, как все до единой уверяли, что так шуткует разве что чёрт, мать впервые накрепко задумалась и даже перестала пить. Но шаги и стоны, всё более громкие и жуткие, словно требующие чего-то, не унимались. И трудно было сказать, одна ли безумная баба приходила к ним? Мамка уверяла, что слышала минимум двух, дочь же говорила лишь об одной. Так продолжалось несколько ночей подряд и когда уже мочи не было уснуть, а страх грозился вырвать сердце, девочка, осмелев от злости, сама вышла поглядеть на того, кто их сводит с ума. Тихонько, на цыпочках, дабы не разбудить мать, добралась она до кухни, где взяла большого ножа и, вооружённая и яростная, вышла в летнюю ночь. Теплота да тишь, ставшие прохладной негой, могли убаюкать кого угодно.

Странно, но когда девочка вышла из дому, она вдруг увидела вокруг него следы босых ног, которых раньше не было. У окна её комнаты их скопилось больше всего и ночной дождь, прошедший недавно, навёл грязи, отчего отпечатки ступней были чрезвычайно отчётливы. Школьница, преуспевающая на кружках по ИЗО, пожалела, что зарисовать не на чем и нечем. Вдруг, услышав за углом осторожное копошение, сглотнула. Сжала нож и стала огибать угол, дабы не встретиться с женщиной, что их пугала, носом к носу. Шаг, другой и храбрая крикнула «Стоять на месте!» На секунду сердце ушло в пятки и девка, взаправду завидев бледный силуэт, готова была упасть в обморок. Но увидев оплывшее лицо матери лишь вскрикнула и после нервно засмеялась.

— Чего не спишь? — буркнула та.

— Так вот кто меня пугал, — подшутила дочь.

— Не смешно, она была здесь…

Мать продолжала тихонько идти вдоль дома с кочергой в руках и осматривать крышу.

— А ну-ка иди в дом, чтобы она… ну, того, не проскользнула… ещё вынесет чего.

«Будто есть что выносить», — подумала дочка.

Но смолчав, перевела дух и послушно ушла в дом. В ту ночь она больше ничего не слышала и спала как убитая. Впервые за последнюю неделю. А на утро случилась беда: мать не вернулась в постель. Как говорили в милиции, следы её вели по всему двору и терялись в траве. А дальше за изгородью их вовсе не нашли. Пропала без вести, как и объявили официально. Дочь, рассказавшая следователю всё, что посчитала нужным, не утаив и слова, странностями своими не помогла следствию. И потому она, скорее напуганная обстоятельствами, чем опечаленная пропажей недоматери, вдруг осталась одна, предоставленная бедой самой себе. Девочку тут же приютила бабушка с дедом, жившие неподалёку. А дом у берега выставили на продажу.

Но своего любимого водохранилища пловчиха не забывала и регулярно приезжала купаться то на автобусе, то на велосипеде. Прошёл год, но от пропавшей не было вестей. Никто её не видел и никто не знал, куда она могла пойти, если по своей воле ушла, к примеру, вешаться. Долго ходили люди цепями сквозь просеки и болота, но ни лоскутка, ни волосинки найти не удалось. Девочка же, устроившая свой подростковый быт у заботливых дедки с бабкой, быстро забыла о трагедии и мать старалась не вспоминать. Да и несложно это было, ведь хорошего запомнилось мало. Так, девочка за год заметно подросла, стала вдруг думать о хорошем и светлом будущем. Даже осмелела заглядываться на парней. А давнее желание хотя бы познакомиться с отцом, сидевшее накрепко в бессознательном, под влиянием психоделического рока и фильмов с длинноволосыми красавцами рисовало соответствующий образ желанного мальчика… Но перед этими её взыгравшими гармонами прошлое повторилось — беда вернулась.

А с нею шаги под окном первого этажа и стоны. Всё те же стоны, которые сводили с ума уже не только девоньку, но и стариков. Однажды, выглянувшая в лунную ночь бабуля клялась поутру, что увидела в окне лицо своей пропавшей дочери, которая смотрела на неё, не моргая. И вновь ничего не помогало: ни освещение квартиры, ни беседы с батюшками. Понятное дело злые духи, но как их ещё гнать? Бабка даже собралась идти к ведунье, однако ту накануне нашли мёртвой. Пугающее совпадение. Других старушенций с третьим глазом пожилая страдалица в районе не знала, а у соседей спрашивать не решалась: всё-таки прослыла пожилая женщина во всём доме самой верующей и почти святой. В итоге бабушка от лишних нервов приболела и девочка решилась пойти на крайнюю меру, на которую её давно подталкивали подружки, увлекающиеся всяческим славянизмом. Пора было вспомнить традиции предков и устроить проводы русалок. Если, конечно, к окну приходила именно они.

***

Сквозь внезапное помутнение, сравнимое лишь со снами невероятно глубокими и в деталях насыщенными, Савл наблюдает за покачиванием гудящих сосен. А из-за тягучих облаков на предстоящую авантюру украдкой посматривает луна. Так, поздним вечером у лесной опушки, стоит компания нерешительных девочек.

— Ну же, иди!

— Чего ты, боишься?

— Мы же с тобой, дурёха!

Дурёха, за которой Савл наблюдал незримым духом по чужой недоброй воле, боялась сделать знаменующий шаг — перейти лесополосу и далее, по сценарию, пойти дальше, как девчонки и договаривались.

— Десять минут осталось!

— Вот сама и иди!

— Не меня же прогоняют.

— Да она боится, гляньте! В темноте не вижу, но сто пэ дрожит.

— Сама ты дрожишь, дура! Просто стемнело рано…

— Всё, либо сейчас, либо не успеем!

И хотела было пихнуть подружку, но та, выругавшись, неожиданно рванула с места, перепрыгнула обрывчик и сломя голову побежала к полянке, что знакома местным своей огромной беседкой из брусьев.

— Чтоб вас, сучки, пробрало! — злилась дурёха и утирала на бегу проливаемые от страха слёзы.

Лесной мрак, тягучий и глухой, пытался заглотить нарушительницу покоя сразу, как только почуял непрошенную гостью. А ели, почувствовав вибрацию маленьких ног, клонились навстречу в попытке подцепить девочку широкими ветвями. И всё, чтобы остановить, повалить, упокоить навеки… Ветер же своим прохладным естеством помогал им, клоня и дёргая колкие еловые лапы к телу человеческому. Иглы их ощущались дурёхой такими острыми и всепроникающими, каковые готовятся лишь к подобной ночи — они вновь и вновь больно цепляли девочку, царапая нежную, открытую кожу. Уцепились даже за щёку и нарушительница лесного спокойствия, не сбавив скорости, закрыла глаза руками. Так, она очень скоро прорвалась и оказалась на месте.

Полянка встретила внезапным волшебством, будто была подготовлена к представлению. А луна, находившаяся в наилучшем положении, словно в царской ложе, освещала эту часть леса сияющим интересом. И вот, последние кусты и стволы соснового семейства, вместе с окровавленными ёлками, оказались позади гибких ног, перестали мешать задуманному. Дурёха, чуть охладив пыл, утёрла царапины майкой и оглянулась по сторонам — никого. А после взяла и сняла свою тканевую кольчугу. Её, вымазанную о мох и порванную в боках, она по привычке бросила в сторону — вышло на куст смородины. Следом проказница выбралась из кед и сняв джинсовые шорты, уселась в вытоптанный днём круг. Нагая не ощущала ветра, хоть и прикрыла грудь от всякого лешего, пока ждала подружек.

Летняя ночь наконец успокоилась и своим неожиданно тёплым, пред сонным дыханием щекотала плечи, ворошила кончики волос. Очень скоро девочка перестала стесняться и бояться. Аккурат подоспели подружки. Девочки взяли заготовленные веночки: один для головы избранницы и второй на шею, да надели на дурёху. Стали заученные песни напевать. Сначала начали с белорусской, а кончили русской народной, русалочьей, чтобы точно ушла из дурёхиной жизни дурная ипостась. Пели, чтоб наверняка. Начали с коротенькой «Правяду, правяду русалачку да бору» и завершили «На гряной неделе русалки сидели». А покуда пели, хоровод вокруг обнажённой водили.

«Правяду русалку да бору, а сама вярнуся дадому.

Правяду русалку да мяжы, а сама вярнуся да дзяжы.

Правяду русалку ў шчыры бор, а сама вярнуся ў таткаў двор…»

«На гряной неделе русалки сидели,

Не рано, русалки сидели, у-у-у!

Поведём русалку от бора до бора – ра!

Не рано, от бору до бору, у-у-у!

Поставим русалку, да вниз головою – ра!

Не рано, да вниз головою, у-у-у!

Тут тебе, русалка,

Тут тебе сидеть – ра!

Тут тебе сидеть – ра!

Воробьёв стеречь».

А когда последние строки слетели с губ, подружки обняли избранницу, расцеловав. После же без оглядки убежали прочь. Дурёха осталась одна: голая, посреди ночного леса. Савлу, который ничего не понимал, захотелось помочь: обратить на себя внимание, заговорить или дотронуться, чтобы хоть как-то установить контакт и увести девочку из роли добровольной жертвы. Однако ничего из этого сделать было невозможно: парень лишь наблюдал невидимыми глазами, ракурсы которого ему предопределила незнакомая, но могущественная сила. Зачем они имитировали… языческий ритуал? Лишь этот вопрос смог протиснуться в сознание того, кого заставили быть потайным свидетелем чего-то до дрожи странного и колдовского. Трудно поверить, но девушка просидела так несколько часов до глубокой ночи совсем одна. Погода снова испоганилась. Поднялся ветер и стал надувать прохладу.

Девонька сидела смирно, ёжилась изредка, словно от её действий зависели жизни. Прохладные потоки рьяно пробирались через стволы и ветви высоких сосен, царапающих облака. А потом она устала смотреть в темноту и захотела прилечь на лавку в беседке. Но по неизвестной причине не решилась этого сделать и лишь трава была расстелена для неё зелёным одеялом. Скоро ветер затих вновь и полянка обрела покой. Луна ярко освещала дурёху, заключив девицу в бледный ореол. Если бы она знала, что силы природы, в которых ночная спутница занимает довольно высокую позицию, охраняют её от диких зверей, то девочка, верно, никогда бы не решилась возвращаться к людям. Зажила бы настоящей лесной царевной прямо тут, в беседке на этой поляне, обретя искомое человечеством счастье. Но происходящее для неё — игра, в которой свою главную партию дурёха ещё не доиграла.

С рассветом ежевичное небо смешалось с жёлтыми первенцами — лучами уже греющего солнца. Потому, стало быть, оно обогатилось клубничными и яркими, перламутровыми и зефирными оттенками, обрамляющими светило. Тогда-то девочка и проснулась. Осмотрев ночлег, храбрейшая из многих побрела к журчанию далёкого водоёма. Скрываясь от проезжающих мимо машин и рыбаков на велосипедах, она мышкой добежала до Хатьковцев и долго не думая, уселась на большой валун, что стал частью песчаного пляжа миллионы лет назад. Загадочная вгляделась в отражение, умылась и вновь всмотрелась в свои насыщенные каштановым глаза. Предстоял последний штрих в этой истории, последний театральный жест её персонального выступления. Она взяла лежащий у камня большой и довольно уродливый гребень и принялась чесать спутавшиеся от вечерней беготни и ветра волосы.

Одной рукой таким инструментом, напоминавшим уродливый позвоночник гигантской рыбы, совладать не удалось и исколов руки, девочка продолжила вычёсывать колтуны обеими. Дело шло трудно, отчего и долго. Вдали проносились авто, а дурёха всё чесала и чесала. Капли крови с исцарапанных рук капали то на камень, то на водную гладь и очень скоро смешались с первыми слезами, пролившимися от нестерпимой боли. Когда остался последний пучок непослушных волос, девица очень обрадовалась. Но в спешном желании завершить испытание умудрилась поскользнуться и бухнуться в водоём. Не успела она прийти в себя под водой, как что-то огромное и скользкое ударило в бок. Потом снова, ещё больнее. А затем большая чёрная пасть ухватила беднягу за руку в попытке оторвать конечность.

Но махонькая оказалась не только опытной пловчихой, но и натурой не робкого десятка. Она сумела не только выдернуть руку ударом по широкой вражьей башке, но мигом сориентироваться и выбраться на берег. Девочка спаслась от, казалось бы, неминуемой гибели и ещё долго не понимала, высыхая, какое горе упало на её голову. Лишь переведя дух спустя многие минуты, сидя на валуне и обнимая колени, дурёха вспомнила о причёске и, не нащупав гребня под рукой, вздрогнула. Посмотрела на дно и увидев там лишь ворох ракушек горько, как редко плачут в жизни, заревела. И пока она переживала горе, вместе с тяжёлыми от воды венками на дно погружался похититель…

***

Прошли, может, мгновения, прежде чем Савл открыл глаза. Лоб бился о подгнившие доски, пальцы ног упирались в другие и вода явно прижала парня к нижней стороне моста. Парень точно прилип. «Часть команды, часть корабля?» Но паника не напрашивалась, вместо неё ощущалась усталое безмятежие. Реальность оказавшемуся под мостом ощущалась странной и можно было согласиться, что Савл не в себе. Юноша решил так: от удара потерял равновесие, скользнул по дну и заплыл под мост. Ему вспомнилось детство, в котором он, из-за своего обыкновенного любопытства, упал с обрывного бережка. Тогда перед глазами пронеслась маленькая жизнь и даже, если Савл не выдумал, махонький он успел разглядеть акварельную чешуйку испуганных рыбок.

А потом, всё в том же воспоминании, сидел в машине и грелся, укутанный материнскими руками в плед. Сейчас же ситуация была ненормально иной. Молодой человек пластом лежал под мостом, а запах отсыревших досок нещадно бил в нос. В ушах звоном стояло виноватое детское «извините». «Чёрт возьми! Неужели ни одна душа не заметила, что парня стянуло под мостик?» Ответом была мертвецкая тишина. Сверху проносились силуэты. Пятки детей не стучали, хотя сквозь щели дощечек было заметно, что детки проносятся мимо. А волны, ласкающие грудь подтверждали их прыжки в воду. Осторожно выбравшись из ловушки, Савл выглянул из под края моста — всё как прежде. Дети и родители на своих местах. Но что за звук такой?

Голоса, крики и даже журчание воды стали странными и отдалёнными. Словно эхо, которое человек слышит через густой шелест опустившейся к уху берёзовой ветви. Юнец прочистил уши, но качество и объём звука не стали лучше. Вода неспешными струйками вытекала из слуховых отверстий при каждом наклоне, но кончаться не думала. Всё лилась да лилась и как бы Савл не клонил голову в стороны, миниатюрные водопады не переставали идти. Но это была не единственная странность, бросившаяся парню после пробуждения. Все купающиеся обрели вид смазанных миражей, а кое-кто испаряющегося тумана. Так или иначе, люди стали расплывчатые по краям. И чем дальше от себя Савл смотрел на сограждан, тем яснее понимал, что купальщики заимели свойство мерцать, испаряться, растворяться, исчезать.

Решив, что наглотался воды, отчего сознание помутилось, пловец тихонько отплыл от моста и загрёб меж прозрачных, дымчатых людей. Савл не сразу заметил, что вода стала кристально чистой. А ещё не обратил внимания на следующий факт: все люди купаются голыми. «Дядьки, тётки с детьми растеряли трусы и потому плавают в чём мать родила?» А ещё все тела, что юноша видел под водой и над нею, вдруг перестали быть некрасивыми и даже уродливыми. Полные люди хоть и остались таковыми, однако приобрели румяную пышность боков и щёк. А кривые сделались заметно ровнее. Малыши и детки постарше лишились всякого страха и предавались воде уверенно, с завидным и неземным наслаждением. Никаких надувных нарукавников и кругов на них не было — всё, с чем люди находились недавно в воде, куда-то испарилось. Детишки плавали юрко, как рыбки и совсем не нуждались в помощи задумчивого родителя.

Савл решил исследовать дно идеально чистой воды и вновь не обрадовался фокусу — плавок и след простыл. Но стыд и неловкость, присущие всякому в таком положении, не заняли щёк пловца. Однако по законам нового пробуждения никто не обращал на подобную странность ни малейшего внимания. Как и на друг друга — все лишь наслаждались чудесной водицей и потому казались парящими в прозрачном тумане, что искрился в плотных лучах обжигающего солнца. Густой пар лежал на воде и почти не отлипал. А жёлтые лучи светила будто вонзились в воду плотной стеной, словно были копьями, сброшенными руками небесных ангелов.

Тем страннее, что эти ослепительные столпы на самом деле едва касались блестящей пелены водоёма, не мешая пару творить своё чудное дело — скрывать ясность образов. Однако вода под натиском подобного небесного орудия не горячила. Напротив, её прохлада обволакивала и нежила тело. «Неужели люди, наконец, заслужили живую воду, питающую небесные кущи в облачных перинах небесного царства?» Пока Савл игрался мыслями прошло, верно, немало времени и настала пора искать друга. Пар как из парилки, похожий на туман, усложнял дело и молодой человек решил в последний раз поглядеть на белокожую девушку. Его утерянный тонкотелый трофей был на берегу. Длинноножка, как и все, была нагой. Красота её стала совсем очевидной.

Красны молодцы же, не обращая внимания на собственную возбуждённость и ворох иных странностей, затягивали на берег тонкую и изящно сделанную лодку, напоминавшую древнерусский ушкуй. Мачта плоскодонки была обломана. А дети, эти неугомонные зверёныши, ещё долго прыгали вокруг судёнышка с мольбою отправить их в дальнее плавание, к тридевятому царству. Но молодые богатыри лишь трепали их головки и спешно прощались со ставшими высоченными тут, в новой реальности, спасателями. Их волнообразные седые бороды покрывали весь торс и касались коленей. Они молча жали руки атлетам и наблюдали за купающимися в свои два морщинистых глаза, что затонули в умудрённой и потайной сути мироздания.

Савл сообразил, что новоявленная братия крепких мужей знакома со старцами-спасателями. Ясным сталось, отчего гурьбу не гоняли из запретной забуйковой зоны. И потому, как ватага эта зыркала на девушку, на эту тонюсенькую осинку, как быстро они увязали ладью к череде прибрежных кольев и с каким нетерпением усадили девку лидеру на плечи, было очевидно даже скотьиму богу: они — звери. И скоро эти животные начнут грызть глотки друг другу в иступительной надежде заиметь новую знакомую. Или разделят беззащитную поровну. А знакомая эта стояла в сторонке, обнимая себя после тёплой воды и любовалась хлопцами.

Понимала, верно, по своей девичьей природе молоденькой обольстительницы, что стала яблоком раздора в дружеской компании. Сегодня они развлекутся, напившись медовухи, а завтра, трезвые, увидев, что у другого на животу её головка сопит, затаят обиду. Пухляшка же, нагая и уже не такая противная, стояла рядом и тоже кое-что понимала — скоро её прогонят. Сдобу голодному съесть, когда мясо нарезано — дураком статься. Когда с ушкуйкой было кончено, — подвязали таки, не сплывёт — богатырские руки закружили девку. Заигрывая ей как идолом Берегини в голодные годы, словно желая вытрясти с неё хоть краюху хлеба, парни усадили юную на коня и, гарцуя и напылив, взяли прочь и вверх, по лесной тропе. Туда, где из под редких макушек на дальней просеке хаты манют дымком.

От созерцания этой неизбежной потери и особенно животной природы, демонстрации показной силы и власти, у Савла вскипело нутро. Он неумело, но настойчиво, оплывая мерцающих мужиков и тёть, отдалялся от той, которая вскружила ему голову. Но уже через пару метров неудачник встретил другую… И ещё спустя много месяцев, а может и лет, Савл не сможет понять, каким именно образом он оказался так слаб перед совсем ещё девочкой, глаза которой он не забудет до самой смерти. Но сперва парень увидел не глаза, нет. Силуэт подростка уверенно то появлялся перед глазами, то исчезал, выныривая то справа, то слева. И этот взгляд, неустанно смотрящий на юношу…

«Подумаешь, хорошо плавает! Неужели так мало детей, познавших стихию также хорошо, как настроения в голосе матери?» Нет, однако мастерство незнакомки резало ленивый глаз, приковывало внимание. И что не менее удивительно — девица не была покрыта дымкой или просвечивала, как другие, искрясь плещущимися каплями. Её фигура была телесна в той мере, в какой был телесен сам Савл. Ни одного искажения в движениях юной чаровницы не было, отчего она казалась не столько чужеродным объектом в этой чистой воде, сколько созданием, знавшим этот водоём своим домом. Девочка была нормального сложения для своих подростковых годков.

Русые волосы, стрижка: разросшееся каре, из которого выглядывали веточки гибкого рогоза. Но милое и внимательное создание не заботилось об этом: плавать и смотреть на парня ей не мешала даже липкая дымка. Лицо и плечи заметились оквадраченными. Грудь и бёдра? Бросьте. Одни намёки, расписать нечего. Но и не сказать, что не привлекательна. Напротив, по расцвету от мальчиков не будет отбоя. Ведь милая вырастет такой, которую любят не только за своеобразную красоту, но и за мальчишечью решительность и выдержанный, глубокий взгляд. А последний был коронован большими, дикими глазами. Впечатление на Савла произвела такое, будто сама вышла из того леса, за который почти упряталось солнце.

Словно глазастая жила в царстве деревьев, в кронах поднебесных сосен, на пышных лапах которых встречала рассветы и провожала закаты. Но вот, вышла освежиться. Глаза… Ох уж эти каштановые фонари в резких веках, которые врать не будут! Благодаря им девчушка казалась своенравной и неукротимой. Хищница, дикарка, манящая предводительница одичавших мужчин, нуждающихся в женском тепле и суровом норове властвующей царицы… Но всё это будто ждало её впереди. А сейчас она лишь маленькая пловчиха с цепляющим и бесконечным взглядом покойных глаз. Воображение Савла разыгралось. Но не похотливого характера, увольте. Девочка была не из той породы, которая приманивает мальчишечью силу.

Она приковала юного именно тёмными, как сгущенный янтарь глазами и плавала вокруг не сводя чарующего взгляда. Пленительница заворожила Савла намертво. Ведь всякому внимательному невольнику и счастливцу известно, — и если совесть его чиста, не соврёт, — что в жизни мужчины встречаются женщины, — редко, но встречаются, — покорившие их сердце ничем иным, а глазами, разящими наповал. И лжец тот, кто ниспустит подобное воспоминание и столь редкую удачу до пошлости! И Савл готов поклясться, что на Хатьках встретил аккурат таковую: совсем ещё молоденькую, но уже сверх меры безжалостную. А девочка же, не усекая траекторию, замыкала далёкий, но очередной круг.

Молодой человек лишь покачивался на волне и наблюдал, как она акулой изучала его, словно упавшего в воду младенца. Теперь Савл перестал ощущать себя невидимым, незамеченным. Теперь и он почувствовал некую таинственную силу этих бездонных глаз. Неужели парень стал жертвой столь юной особы? Всю магию разрушил Сандр, который приплыл к другу как все, голышом, и с вопросом «ты где пропал?» стал настаивать на возвращении домой. Пока Савл отвлёкся на товарища, девочки и след простыл. Лишь далёкие кусты камыша с высоким сором нетерпеливо зашуршали, а небо нарядилось вечерним багрянцем. Лучи, ещё недавно греющие шеи и плечи, теперь украдкой пробирались через сосновые ветви и уже давненько не пытались согреть — на сегодня их время ушло.

И вот, они почти упокоились, уготовились ко сну. Водоём вдруг стал неприветливым: каждый шаг в его стихии ощутимо охлаждал ляжки, будто водяной обдувал задержавшихся раздутыми от ила губами. Пыль от умчавшихся авто улеглась и когда друзья выждали последнюю часть очереди переодеться в шорты (всем вдруг, ступив на песок, вернулись плавки), то упаковали пледы, на которых они толком не лежали. Забрали рюкзаки, вымыли ноги и пошлёпали к жигули, что укромненько приютилась под придорожными соснами непомерной величины. Да, всё стало как прежде — ясным в предзакатный июльский час. Путь назад отдавал лёгкой грустью и блаженной усталостью, что крепко обнимала всё тело.

После плавания мышцы всегда приятно взведены и именно поэту Савл предпочитает не лазать из воды попусту — греть брюхо ему ни к чему, ведь пользы от этого никакой. Загар, который так любят женщины, никогда не был главной целью того, кто хочет научится плавать редкими, но меткими вылазками к озеру. Следующий раз пришёлся на выходной: так и времени с лихвой и даже можно подустать, а значит на пледе погреться. Солнце жгло зенитом и в такой час надо быть очень осторожным. Ни удара, ни сгоревшей кожи друзьям не хотелось. Доехали так же, припарковались там же и даже в воду зашли с тем же задором. Снова зашелестел буйный рогоз, а вода блеснула каплями-искрами. Савл за беседой с другом по пути на Хатьки даже подзабыл о встрече с темноглазой ведьмочкой и потому, когда завидел знакомый силуэт у рогозовых, сглотнул.

Кажется, девица сразу заприметила гостя, как только его ступни нарушили водную поверхность. И снова не отводила колдовского взгляда. А в сторонке, чуть поодаль, на рогозовых соцветиях, каким-то странным знаком и вязким призраком висела чужая мокрая футболка. Савлу привиделась в белой ткани потусторонняя душа, что запуталась в растении, так и не долетев до своего дряхлого дома на окраине Путейной улицы… «Это определённо ненормально! Почему она всё время пялится?» Едва ощутимая, но какая-то приятная дрожь пробрала тело и парень решил, что хватит ему быть таким впечатлительным. И вообще это ненормально с такой тревогой и притягательным любопытством наблюдать за подростком.

Решив уплыть к мостику, где снова резвилась прыгающая детвора с родителями, парень, наслаждаясь прогретой водой, поддал брассом, но очень скоро устал. Перед носом проплыл чей-то жёлтый пластырь и Савлу стало противно, захотелось уплыть подальше. Всё было как прежде и юноша боялся, что фокус с миражами и потусторонним звучанием всего и вся может повториться. Но пока плавал осторожно, опасаясь нового удара детской ноги, изменений не происходило. Вскоре, помутившись от жары, от которой едва спасала водичка, Савл позабыл о прошлом опыте. Плавал то по-людски, то по-собачьи, почти не открывая глаз. Но куда бы парень не заплыл, чувствовался цепкий взгляд незнакомки, державший савлов третий глаз железно, как на якоре.

Пока лишь это было единственным доказательством их прошлой встречи и происходящей вокруг несуразности с уклоном в сказку, читаемую под грибами. Решив уплыть подальше, дабы оборвать связь, Савл помахал Сандру и взял резким кролем. Но быстро сошёл на нет и мотнул головой почём зря — увидел очередное знакомое лицо. Белокожая кокетка была без подружки (всё-таки выкинули за борт?) и почему-то улыбалась. Чему? Тому, что в прошлый раз стала тем самым эдемским яблоком? Савл обрадовался отсутствующей лодочке и стал подплывать ближе, чтобы вернуть надуманную справедливость по отношению к себе, как вдруг, неожиданно из ниоткуда, вынырнули двое загорелых красавчиков и с силой подбросили девку в сторону. Короткие поддельный крик ужаса и уже настоящий смех удовольствия вырвались из её пухлых губ прежде, чем длинноногая бухнулась в паре метров.

Загоготали и парни, взявшиеся вдруг за руки и один из силачей повторил запуск, выкинув друга к буям. И снова Савл чужой на этом празднике жизни. Повезло же снова увидеть её и уж тем более этих богатырей, хоть и двоих. А какая разница? Будто силы сторон сравнялись. Ага, как же. Парень решил отвлечься и сел в воде. Продержался он как смог долго и когда воздуха стало не хватать и паника начинала захватывать разум, вернулся наверх и оказался лицом к лицу с темноглазой девочкой. Застигнутый врасплох дёрнулся и набрал воды, глупо забарахтался и, что называется, зник. Дно чёрным сглазом ушло в сторону и Савл начал тонуть. В панике открыл глаза и водяная муть сцапала контактные линзы. Что было дальше трудно объяснить: во тьме водоёма, который уже не был прозрачным и чистым, как прежде, подводник увидел многие сотни ракушек, сияющих каким-то бледным и холодным светом.

Зрелище было на редкость удивительным, сказочным и Савл вдруг подумал, что неплохо подарить самую красивую притягательной незнакомке. Пока лёгкие не стали хлопотать о воздухе, смельчак пошарил руками по бугристым и вытянутым полукружиям в попытке отыскать самую-самую большую, переливающуюся волшебным чешуйчатым перламутром. И такая была найдена под самыми пятками. Не долго думая, юнец подцепил её пальцами ног, подкинул к ладоням и всплыл не только с трофеем, но и мальчишеской радостью. Глазастая кружила рядом и завидев волнообразный панцирь, замерла. Глазки захлопали и подплыв вплотную к парню, стала бегать ими по находке. Ракушка, такая неестественная, словно десятки серебристых рыб укрыли её своей чешуёй в надежде припрятать укромней, открылась как раз в миг дарения. Из её словно эмалированной утробы показалась жемчужина размером с большой палец.

Обычно неестественно спокойные глаза девочки забегали ещё чаще, а пальцы думали и того меньше — хвать и жемчуг уже был в ладони. Савл хотел было проронить слово, но то ли мочи не было, то ли желания. Игривая от неуемной радости закружилась волчком и даже волны не помешали растрепаться её волосам — причёска всё равно не растеряла своих рогозинок. Она сама, будто жемчужина, искрилась при свете солнца. И множество маленьких ручейков так естественно возвращались с её лица, плечей и малой груди в свой большой водоёмный дом, что избранник хотел было признаться в любви до гроба. Однако, словно прочитав эту мысль, она вдруг опустилась под воду. А после поравнялась с Савлом и уложила белоснежную горошинку в ложбинку ямочки своей левой ключицы. Из-за уха странное дитё медленно достало камышовую тростинку и движением показала, что хочет нанизать на неё и другие жемчужинки, молча намекнув на целое ожерелье.

— Ожерелье хочешь? Так я мигом!

Савл только перевёл дыхание и не думая сел в воде, так и опустившись на дно. Близок к истине окажется тот, кто заявит, будто время для героя нехило так тормознуло. Юнцу новая реальность подменила прошлую и тут, в новой, вскрывая под водой ракушки, отчего самопожертвенно порезал руки о ломаные края моллюсков, он даже не заметил, как рядом, ероша ил, стали угрожающе маячить широченные и ещё более длинные тени. Но дело есть дело. Тем более желание той, которая очаровала Савла то беспамятства. Парень хоть и раскроил ладони с пальцами, однако цена не была напрасной — над водой добытчик оказался с горочкой ослепляющих жемчужин. Такую сцену можно увидеть разве что в сказочном фильме, однако Савл сейчас был режиссёром своего собственного.

Девочка же, никуда не уплывающая (да и сколько минут пришло никто не скажет), нервно захлопала веками. А потом взяла жменями варварски отобранное у живых панцирей, да быстренько нанизала каждую блестяшку на тоненькую тростинку, сотворив украшение невообразимой красоты. На её шее длинная череда беленьких головок смотрелась ещё естественнее, чем парень себе представлял, пока добывал ресурс. Но девочка, взяв за руку Савла, поплыла к валуну, над которым висела одинокая белая майка. Прыгнув лягушкой на камень, стала любоваться на себя в отражении воды. А потом, к неподдельному изумлению, проглотила ожерелье, будто шпагу поджарый фокусник. И тут же вернула украшение на свет божий и невинно так улыбнулась. Но вдруг улыбка фокусницы сошла на нет и с горечью наклонив головку, странная протянула его Савлу.

Парень не понял этого жеста. И правда, зачем она отдаёт ему свой подарок, который к тому же только что проглотила? Но Савл не успел отказаться или спросить о чём-либо, как надев ожерелье на шею избранника, девочка сильными ногами далеко-далеко оттолкнула несчастного к центру водохранилища. Незачем снова напоминать, что время в этой истории штука относительная. Стоит лишь сказать, что некоторые моменты настоящей истории не углядит даже монтажёр в перемотке — настолько события приняли по-скверному нездоровый оборот. То они мутные, расплывчатые, словом нечёткие, хоть и красивейшие и даже до обиды незаметные, то они мелькают быстрее вспыхнувшей только что Бетельгейзе. Как бы то ни было и кто бы не был виноват, историю эту преломить нельзя. А Савл, тем временем, снова оказался под водой. В совсем не бездонных просторах Хатьковского водохранилища, которое давненько изголодалось по живой и горячей плоти…

Там, на дне, нет ничего интересного, если вы не водолаз с прожектором на голове. Удивительно, как Савл, оказавшись далеко за буями, не умер сразу от осознания не только панического, но и смертельного положения. Его погружение было похоже на то, как если бы великан решил поиграть в жабку телом молодого человека. Парень вошёл в воду эдаким эмбрионом аки плоским камушком. И пока в уши заливала вода, Савл держал нос закрытым, отчего тонул стремительно. Позабыв о том, что глаза пловца уже открывались под водой, погруженец, подгоняемый растущей паникой, собрался с духом и разомкнул веки. И был поражён. Дно, которому не видно краёв по сторонам, предстало в своей дикой красе. Сросшийся с мхом песок, который старательно рядят водоросли и булыжники, не знавшие солнца.

Коряги сгнивших деревьев, умерших тут или принесённых стихией с краёв далёких берегов. И рыбы. Много рыбы. Целые косяки проплывали мимо и у Савла сложилось не самое обманчивое впечатление, что все чешуйчатые прибыли на хатьковское дно с одной целью — мешать поиску самой могучей и опасной из них — сома-усача. Савл догадался сразу, какая именно тварь напала на дурёху. Этих гигантов редко, но ловят на Хатьковском водохранилище. Многие десятки килограмм нежного мяса. И это несмотря на дерзкий и несъедобный вид рыбёхи. Пловец никогда не пробовал сомину, однако же слышал от папы диковинные истории о громадных и усатых тварях. Отец и сам слыхивал их в далёком детстве от своей мамы и, возможно, даже бабушки. Сом всегда был рыбой редкой и потому для многих тварь стала мифическим экземпляром.

Правда, напавший на девочку сом был настоящим и Савл это знал. Как и то, что парню от царя рыб требуется. После погружения пловец не сразу вспомнил о жемчуге на шее, который под водой обрёл зеленоватый оттенок. Но вот уже пришлось очень быстро и без раздумий рискнуть, так как Савл не подготовился на лету, не набрал полные лёгкие. Сорвав жемчужинку, парень понял: сейчас предстоит либо обрести жемчужное дыхание, либо поперхнуться блестяшкой и стать утопцем, устроившись кормом на мягеньком мшистом покрывальце. Протиснув сквозь губы кругляшок, парень сглотнул. Вдруг жемчужина освежила горло чистейшим кислородом, которым напитало всё савлово тело — юнец попросту перестал не только нуждаться в воздухе, но и тонуть.

Савл от радости сделал подводный кувырок, отчего с шеи чуть не слетело спасительное ожерелье. Потеряй сейчас счастливчик украшение во мху, что покрывалом застелил пучину своей махровостью, то его он и не нашёл бы. Выпутавшись из медленного, будто во сне, еле плывущего семейства корюшек, Савл стал вглядываться в стороны в надежде увидеть свою большую рыбу. Которая, конечно же, не чета той, которую вознёс Хемингуэй. Но ни одной отдалённо напоминающей сома не увиделось: упомянутые корюшки, а также гольяны и хариусы плавали мимо целой гурьбой, то сливаясь в стаю соседей, то возвращаясь к своей многодетной семье.

Парень решил не тянуть с поиском иглы в стоге утонувшего сена и опустил ноги в приятную, чрезмерно мягкую пучину, показавшуюся сперва бездонным болотом, в котором лучше не задерживаться. Но вот нащупалось плотное дно и Савл подводными прыжками подскакивал к некоторым ямам, заглядывал под коряги. Хотел увидеть хоть намёк на сомово жилище. Раньше горе-подводник вживую не видел ни одного сома, но после встречи с владелицей каштановых глаз понял, что узнает логово сразу, как только отыщет жилище. Савла прогоняли всюду: даже из тех ямок, где, казалось, никого и нету. Всех рыб среди волнующегося песка и проплывающей цветастой поросли узнать было решительно нельзя.

Но парень и не думал тревожить невинных — нужен был царь всех рыбьих дел — царь-сом, усач треклятый и чертополох! Юноша проглотил ещё парочку жемчужин и тело вдруг стало подниматься вверх. Савл понял, что переборщил. Кое-как опустившись ко дну и даже пытаясь ухватиться за ил, парень вдруг оказался над обширной впадиной. Глубина её стала проседать сильнее и Савл не решился опускаться туда, откуда не веяло ничем, кроме захлестнувшей душу тревоги и беспросветного бездонья. Искатель обратил внимание на отсутствие в этой части водохранилища какой бы то ни было живности. Встреченные ранее рыбёшки давно не показывали своих плавников в этих водах. Которые для них, несомненно, являются опасными и потому чужими.

«Здесь живёт царь» — про себя заключил Савл.

И не ошибся — вдали мелькнул силуэт жутких размером. Долго гостю ждать не пришлось, чтобы понять — охотник встретил свою жертву. Савл насторожился и был готов отбиваться в любую минуту, на что нервов у него ушло изрядно. Но тьма вдали была, как и прежде, натянута нетронутой пеленой. Неужели показалось? Парню ничего не осталось как подплывать ближе. Вдруг тени снова заставили сердце человека болезненно ёкнуть. А с боков, бесшумно и до ужаса быстро, стрельнули в никуда вытянутые громадой силуэты. Если бы Савл был рыбой, притом умной и желательно юркой особью, то не раздумывая бы работал сейчас плавниками во всю прыть, на которую только способна рыбёха, удирающая от шипастой пасти большого царя. Не прошло и мгновения, как храбрец ощутил преждевременный укол смерти.

Он давно узнал, каково это — чувствовать себя в полушаге от гибели, находясь под водой. Много раз плавая и ныряя Савл делал глупые ошибки — утрачивал контроль над водной массой. В такие моменты его спасала лишь собственная реакция, великолепно выраженная чувством самосохранения. В такие моменты он поражался самому себе: биологическая автоматика работала не просто мгновенно, а натурально сверхчеловечно. Тело юноши безукоризненно знало, как и куда следует дёрнуться, опереться или уравновеситься, чтобы противостоять тягучему и крайне обманчивому подводному состоянию. И, как следствие, выровняться или всплыть, чтобы уцелеть. Так и в тот момент Савл всё понял сразу и тело, такое замедленное под водой, приготовилось к дёрганиям, укусам, разрывам и поглощению.

Трудно сказать в случае героя, стало бы оно до последнего сопротивляться. Но паренёк был готов поклясться: просто так бы себя не отдал — тёплого и потому заманчивого подводного гостя. Умереть в рыбьей глотке Савлу вдруг представилось апофеозом абсурда. Десятки сомов, страшенных смолистых тварей с широкими бошками и сплюснутыми телами, бросились к наглому гостю и порвали бы его мышцы, переломили бы как хрустящую соломку кости и утащили бы в удушливую, безжизненную пучину, если бы не столб ярчайшего солнечного света, упавший так вовремя и так спасительно на Савла. Столб этот пронзил многометровый панцирь водяной толщи и гарантировал человеческое неприкосновение.

Задетые светом рыбы нервозно, сотрясаясь и скручиваясь, оплыли осиянного человека и ушевелили хвостами прочь с утробным гулом, пробравшим всё живое противной вибрацией. Но множество и осталось. Окружившие Савла замерли, медленно водя плавниками туда-сюда. Вперёд подался самый крупный и уродливый, в шрамах от сотен крючков и даже, как показалось гостю, гарпунов. Рот царя был пробит и порван до самых плавников, а туловище даже во тьме виделось иссечённым сталью и ударами тяжёлых дубинок. Вдруг голос, то утробный и глубокий, то едва понятный, будто утопший и раздутый алкаш взялся говорить, произнёс со вселенской усталостью так, что Савл твёрдо решил: владельца такого голоса мучали тут, под водой, с незапамятных времен.

— Что дальше, храбрый человек? — протянул лидер скорее гулом, отбившимся в голове Савла мутными словами, нежели такими, каковые обычно доносят слушателю привычным человеку способом. — Не думаешь же ты, что Крышень станет хранить вечно? Солнце, его оружие, изменчиво, как всё вокруг. Подумай, что было бы, если бы Чернобог послал Змея ссосать и это светило? Что бы тебя уберегло? Несколько ваших часов и ты будешь моим.

Савл, дрожащий на порядочной глубине, набрался смелости и ответил также, не размыкая губ.

— Я сюда не умирать приплыл, а договориться.

— Неужели откажешь мне, царю всех рыб здешних, больших и малых, вместе с моей братией в столь нежном ужине?

Сом действительно величавого вида тяжело отсмеялся.

— Повторюсь: здесь я без злого умысла, мне нужен лишь…

— Гребень! Гребень тебе нужен, храбрый детёныш! — Царь усмехался. — Но нюанс в том, что это не гребешок для человечьих волос. Фу, какая мерзость... Это, ни много ни мало, моя корона! А знаешь из чего она сделана? Ни за что не догадаешься — из моего черепа! Она выросла на мне, как только я опустился на мировое дно и получил бразды правления властвовать в этих водах. Но однажды мою частичку вероломно отняли… Но сейчас не это важно.

Царь-сом засуетился телом и словом.

— Я ведь прав — за нею ты явился в наш дом! И по наивности своей хочешь отдать её той, которая выбрала путь морока, путь мертвеца, путь Нави. А ведь ты едва знаешь её… Отчего такая самоотверженность? Чего тебе наобещала?

Савл почувствовал, как нестерпимо стал нуждаться в воздухе. Но потянувшись к ожерелью, на котором ещё был ряд спасительных жемчужин, не нащупал ровным счётом ни одной.

— Так-так, наш храбрец заволновался, — злобно усмехнулся сом всё также не открывая рта. — Наконец-то ты понял, что тут, на глубине, тебя не спасёт колдовство и твой скудный ум. Это наш дом, наша стихия и царят тут наши правила. Тебе недолго осталось.

Савл заметил, что на хвост сомового царя намотано его ожерелье и впервые парень осознал, что умрёт именно тут, на глубине многих метров. Причём сгинет напрасно. Какая же глупая кончина! От отчаяния он почти взмолился:

— Мне лишь нужен гребень, корона, называй как хочешь. Нужен предмет, которым девочка, что ожидает наверху, расчёсывала волосы. Отдайте его и больше меня не увидите!

— Твой напор удивляет, храбрец. Особенно если учесть, что дыхания в тебе осталось на пару ваших секунд.

— Прошу, мне нужен лишь гребень, мне нужно…

Дыхание закончилось быстрее, чем незваный планировал. Но вдруг перед носом оказались жемчужины и Савл проглотил их, обретя новую надежду на положительный исход переговоров. Взмахнув тяжёлым хвостом, царь таким образом подтолкнул кругляшки к человеку.

— Дарую тебе новую жизнь, лягушонок. Поступок твой, то бишь смелый приход ко мне, достоин уважения. И полно тебя мучать, ты задержался. Семья покажет путь наверх, плыви за ними.

— Нет, царь! Я готов умереть тут по прихоти стихии твоего дома или твоей собственной воли, но попытаться уговорить тебя мой новый и, в настоящем, единственный долг.

— В тебе чересчур мужской силы, детёныш. Хотя в теле мяса на пару глотков, но стержня в нём — не наешься во веки! А может даже подавишься... Но, с чего ты взял, что я знаю, где он?

— Не знаю, но я твёрдо убеждён, что ты, рыбий царь, утащил её гребень на дно.

— Не я это был, человек. Я слишком стар для вылазок к солнцу. Много скверного наделано… К тому же, оно ранит… Но у меня большая семья. Скрывать не стану — по моему приказанию, как ты говоришь, гребень этой пропащей был уворован. Но прежде всего это моя корона, не забывай об этом!

Царь так закричал, что аж нарушил подводное течение.

— Но зачем? Что старый царь поимел с этого? Ведь короны на голове твоей нет.

— Для своего лягушачьего вида ты слишком нагл и любопытен. Но, право же, твоя стойкость достойна ответа. Скажу дураку — личное дело бывает даже у сомов.

— Позволь помочь тебе, царь: словом или делом. Не хочу, чтобы кто-нибудь из нас пострадал: ни тебе, ни мне с девкой лишения ни к чему. Что такого натворила та девица, что ты так с ней обошёлся?

Сом гаркнул озлобленно:

— Лишения? Поздно!

Царь начал до боли в глазах быстро наворачивать короткие круги вокруг Савла. Тот видел лишь его размытую от скорости морду.

— А теперь слушай… Первое: не девица она, уже нет. И более, надеюсь, не будет ею. Путь назад её душе почти запечатан её же стараниями. Теперь девка твоя бродящая услужница Тьмы, родичка Леших и прочих земных духов. Второе: ни она натворила, а дед её. Этот старый рыбак ещё думает, что везение наконец вернулось к нему спустя столько лет. Всё вылавливал моих родных и дальних родственников. По вашему — вошёл в азарт. А сколько раз он меня выслеживал тут и дальше на речке?! Сказать — не поверишь. Вот он в кураже удачи и обманул царя: цапнул на крюк, когда я пребывал в дурмане от чужеводного ила далёких морей. Да так измучал, что я много дней отлёживался, пока страшные раны не заросли. Давно так не били, не резали…

Но это всё ерунда по сравнению с тем, что сделал этот злобный человек, завидев на мне корону. Диво-то какое — корона на соме, как на золотой рыбке! Он умудрился затянуть к себе меня, самого великого царя! Мы долго боролись. И когда ему, гадкому старикашке стало понятно, что он слишком стар и слаб для меня, что ему повезло лишь в том, что я попался на его наживку и вот-вот неминуемо сорвусь и уйду, в ярости стал избивать моё ослабленное тело длинной палкой. Бил со всей мочи, а я всё пытался сберечь не себя, но корону! И даже если бы я знал, что всё равно суждено её потерять, не изменил бы поведения — дрался бы до последнего. Но судьба отвернулась от меня — не иначе как Злыдень проскакивал мимо и решил объездить старого царя! Теперь я лишенец, презираемый всеми. Все особи, которых видишь вокруг, остались мне преданы лишь в силу ближайших родственных связей.

Но судьба умеет и улыбаться. Даже тем, кому поганит жизнь: так вышло, что как раз его внучка, эта чудная девочка наверху, пришла к воде вскоре после нашей битвы. А в руках — моя корона! Не иначе как дедушка отдал на память или сама утащила диковинку. Мою кость, которую решила взять себе в качестве гребня для задуманного ритуала. Девка его спрятала под камень и потому никто из моих не мог его вытащить. Так и прознал я, что она задумала — связи кое-какие имеются — и, думаю, надобно привести кроху к Чёрному Владыке. Это отличная возможность уговорить моего бога наколдовать новую корону моему челу. А потом девка эта, став чесаться, почти завершила ритуал возвращения к людям. Ну, после того, как изгнала свою давнюю напасть — русалочье преследование. И наблюдая за этим, сердце моё опустилось к хвосту. Неужели не получится, думал я.

Но вдруг она роняет гребешок в воду, а мой братец тут как тут. Но трагедия в том, что сам я не могу приделать корону к голове. Не обладаю такими силами и правом, потому планирую поход ко двору Чернобога, который может вернуть всё как было. В подарок приведу ему новую слугу в лице этой полоумной, решившей по ритуалу стать бродячим духом. Но проблема этих ритуалов в том, что можно ошибиться, не доделать дело и остаться на перепутье. Или вовсе статься той, которую изгоняла. Так вот, за такое подношение Чёрный Владыка отблагодарит меня коронкой, что воссияет на челе краше прежней. А что же до рыбака? Радогост правильно рассудил. Пускай переход дочери на сторону Тьмы послужит жестокому глупцу уроком. За своё увлечение обманывать моих родичей и слуг, а после жарить их на огне, чтобы съесть, он в полной мере заслужил столь печальную награду. Чем не торжество справедливости? И только попробуй своею человечьей смекалкой помешать удуманному! Не погляжу, что лучами аки щитом небесным укрыт — опалит, помучаюсь, но растерзаю твою наглую рожу.

Сердце Савла, чуткое до чужого горя, даже рыбьего, готово было разбиться — так он проникся услышанной трагедией. Успокоившись, парень уселся на дно и задался вопросом:

— Но как это вяжется с её выбором уйти на другую сторону, отдаться в лапы Чернобога?

— Если б могла и хотела, рассказала бы. Но ты и не спросил — небось околдовала… В конце концов, я лишь вернул свою родную корону, без которой теперь она не расчешет волос. А без их должного вида девка не вернётся к вам, людям. Русалкой больше, русалкой меньше. Не все предметы можно наделить нужным свойством — замены не отыскать, так что судьба её в руках Чернейшего. А новые слуги Владыке нужны всегда. Для неё же эта была хоть и вынужденная игра, но в такое играться всегда чревато. Вот и поплатилась. Но у каждого своя судьба, свой выбор. Мокошь не даст соврать.

— Если бы не ты, она бы расчесалась и вернулась домой. — Савл вдруг вскочил и налился яростью. — Изгнала бы русалок, что мучали её. Жила бы девичьей жизнью и не ведала бы о мире, страшнее которого не прочесть и в книгах! Но ты пошёл на принцип, возгордился и порушил жизнь ещё совсем юной девочке…

— Довольно! Ваши заботы да мне б на усищи. Будь она поумнее, не поднимала бы проклятой куклы со дна. С чего, думаешь, вся эта катавасия завертелась? Куклы не просто так в воде оказываются. Думать надо, что поднимаешь и тем паче, домой тащишь. Вот мамка её и сгинула. Но проще же проводы устроить, рисковать собой и душой своей, нежели дома порядок навести, да старьё разное выбросить. Вы же так живёте, люди? Чисто и по совести? Ага, как же… Ты утомил меня, паршивец.

Савл обозлился, но понимал, что в схватке царя не одолеть. И даже если случится чудо, то многочисленная родня не простит содеянного. Не отпустит зазнавшегося и хитрого победителя. Голова Савла раскалывалась — мозаика, наконец, сложилась.

— Что ты хочешь в обмен на неё?

— В обмен? Хм… Ты взаправду готов на обмен, человечек? Хорошо подумал?

— Мне более нечего тебе предложить, кроме…

— Себя. Да-а, себя-я, мой милый. Если я предложу тебя в качестве новоположенного, вместо этой несмышлённой девки, то… надо думать, Чернобог обрадуется тебе больше. А я уж как-нибудь потушу желание жгучего отмщения. Глядишь, Чёрный Владыка сколдует новую, краше прежней…

— Если иные варианты не устроят, то что же — будь по-твоему, царь.

Сом выдержал минуту молчания и оказался перед самыми глазами Савла, насколько близко позволял находиться неугасающий столб родимого солнца. Царь-сом задумчиво проговорил:

— Как же это напоминает одну чудную легенду из вашей человечьей истории, которую рассказывали моим предкам их далёкие родственники в незапамятные времена: богочеловек отдаёт жизнь за ближнего своего, за его прегрешения.

Савл поразился знаниям царя, но осознание сделки быстро вернуло его в холодную и неминуемую реальность, которой невидимо и близко улыбаются Марена с Поляндрой.

— Так что же, готов отправиться в путь?

— Только после того, как увижу гребень в её руках.

— Ах, мой милый стервец, лучшие из вашего рода всегда уходили из мира живых в мир мёртвых в расцвете сил, молодыми и цветущими. Потому волноваться незачем: не ты первый, не ты последний. Это не всегда больно и может даже полезно — всему нужен баланс. Но не это печально. А печально то, что для того мира вы, такие прекрасные, не предназначены… И дел там по сути достойных вам нету. Но не моё дело судить устройство потустороннего мира. В любом случае, без работы там никто не сидит.

Тут сом глубоко вздохнул и направился вверх, к едва заметным лучам остывающего светила.

— Что ж, плыви следом.

Савл плыл меж многих десятков сомов в полной, оглушающей тишине. Время остановилось, замерло. И, кажется, навечно. Царь у самой поверхности передал человеку костяную корону, которая действительно хорошо справилась бы с задачей расчёски. И вот, тёмные облака завиделись над поверхностью. Собирался дождь и сосны затрещали, берёзы зашелестели, загалдели птицы и низко-низко над водою стремительным маршем проводили Савла в последний путь. Парень, выйдя из воды, положил на огромный валун добытый ритуальный гребень и нигде более не увидев девочки, с грустной улыбкой осмотрел готовую расплакаться природу. «Красотища неописуемая!» — про себя восторгался Савл, будто вышел из мест не столь отдалённых. Но очень скоро услышал пугающее «Пора». Это царь зазывал его обратно в воду, в пучину, которая станется ему новым домом.

— Если хочешь, — говорила рыба, — можешь выбрать свой путь: уйдёшь в лес, где тебя встретит Леший — станешь бродить по земле, полям и лесам вечно, как того девка хотела. Уплывёшь со мной — вершить Его волю придётся на дне. Отрастишь жабры. Если повезёт, будут такие же большие, как у меня. Водяной, такой же слуга Владыки, принимает новеньких с ещё большей охотой, нежели лесной хранитель. Воды самоубийцы последние годы не жалуют…

— Не всё ли равно?

— Пока не появилась — думай. До захода совсем ничего осталось.

Сом плавал в стороне и лишь его плоская голова виднелась над остывшей гладью Хатьковского водохранилища. Савл же сидел на камне, подобрав ноги и наслаждался первыми каплями, оросившими плечи. «Интересно, мой родной Сандр плачет обо мне?» На пляже никого не было: ни людей на песке, ни машин в поле. Домик спасателей пустовал одиноко и отдался на волю разбушевавшемуся Стрибогу, ветер которого порывами поднимал стучавший шифер на крыше. «Где все, почему не ищут?»

— Пора, — снова процедился голос царя в голове Савла. — Поверь, она явится. Нам же опаздывать нельзя: к полуночи должны быть на месте. А тридевять земель ой как далеко, поспеть бы…

И Савл опустил белые ноги в воду — такую ледяную, что свело колени и пробрало дрожью. Видно, больше тепла ему не почувствовать никогда. Но он ошибся: где-то у лесополосы затрещала высокая сосна. Крону её затрясло, оттуда что-то кошкою слезло и юрко побежало по мокрой травке к валуну. Юноша уже почти погрузил голову, как услышал шлёпанье босых ножек, повернулся. Его красивая девочка с чудным рогозом в каре уселась на валун, поджав ноги. Склонила головку и с улыбкой до ушей чесала волосы да смотрела любовно на ненаглядного своего. Такого тепла от её волшебных каштановых глаз Савл не чувствовал никогда. Милой же оставался последний рогоз, когда парень, уронив слезу и тряхнув головой, в последний раз закрылся глазами от воздушного мира. Вздохнув из последних сил, Савл отправился в путь. Дорогою, в ямах у которой ночуют сомы и перед тем как забыться, слушают колыбели родимой пучины.

Октябрь, 2023 — февраль, 2024.

#писатель #рассказ #рассказы #новелла #малаяпроза #проза #современнаяпроза #современнаярусскаяпроза #литература #рассказоподростках #подростки #русалка #русалки #мистика #сказка #фэнтези #романтика #лето #купания #приключение #история #белорусскаямифология #славянскаямифология #мифология #миф #мифы #искусство #творчество #волковыск #беларусь