Волею случая и по приказу начальства во время учений занесло три наших экипажа на один военный аэродром под Будапештом. Мы все служили в одной эскадрилье, хорошо знали друг друга, и большой разницы, как нам казалось, между нами не было.
Первым приземлился наш самолёт с оравой штабных офицеров на борту. Затем сел борт главкома ВВС. И в завершение прибыл маршал Советского Союза Куликов.
Все экипажи поселили в одной гостинице — в соседних номерах. Питались мы в одной лётной столовой. Условия у всех были одинаковыми.
А на утро оказалось, что ничего подобного. Когда мы пришли в финчасть получать командировочные, экипажу Куликова выдали по сто процентов суточных, экипажу главкома — по тридцать, мотивируя тем, что они жили и питались бесплатно, а нашему экипажу вообще какие-то смешные полевые. Причём старшим офицерам полагалось по двенадцать форинтов, младшим — по десять, а прапорщикам — по восемь (бутылку пива не купишь). На наше возмущение мордастый начфин ответил, что по документам всё правильно.
— Я не учу вас летать, не учите меня считать, — резюмировал он.
Успокаивая нашего прапорщика-механика, мой командир сказал:
— Видишь ли, Вася, начальство считает, что прапорщики более приспособлены для жизни в поле. Может, вы сусликов ловите или птичьи гнёзда разоряете. Не расстраивайся, пива я тебе куплю.
Улетали в обратном порядке. Сначала Куликов, за ним главком и, наконец, мы, так и не поймав ни одного суслика.
Самодур
С заместителем главкома ВВС по ВУЗам я познакомился ещё курсантом. На базе нашей альма-матер он проводил сборы начальников всех авиационных училищ.
После занятий идём строем в казарму. Навстречу нам с обеда важно шествует упомянутый товарищ в окружении свиты. Сержант вовремя подал команду, мы перешли на строевой шаг, равняясь на генералов. Что не понравилось главному генералу, до сих пор неизвестно. Возможно, у него было несварение желудка.
— Остановите этот сброд! — сердито командует он сержанту. — Что за стадо вы ведёте? Где командир роты?
Тут от учебно-лётного отдела на полусогнутых подлетает и представляется наш комбат.
— Это кто у тебя? — вопрошает высокий начальник, тыча в нас пальцем и грозно тряся щёками.
— Это наша гордость — четвёртый курс, — отвечает комбат с довольной улыбкой, ещё не догадываясь, зачем его позвали.
— Я тебе покажу гордость, распротак твою протак! Я научу вас ходить и Родину любить! — ещё больше распаляется генерал-полковник.
До комбата доходит, что позвали его не для поощрения, а совсем наоборот. Улыбка сползла с его лица.
— Два часа строевой под твоим командованием! — сказал, как отрезал, зам главкома и проследовал дальше…
Не думал я, что знакомство продолжится. Уже с Чкаловского аэродрома наш экипаж повёз этого генерала по авиационным ВУЗам. На первом аэродроме, как положено, выстроилось для встречи всё командование училища во главе с начальником.
Первыми словами высокого гостя были:
— Бездельники! Вам что, делать нечего? Что вы мне здесь парад устроили? Начальник училища мне доложит все интересующие меня вопросы. Остальные, по рабочим местам! Бездельники!
Слухи разлетаются быстрее самолёта. В следующем ВУЗе на бетонке для встречи одиноко стоял начальник училища.
Пуще прежнего завёлся зам главкома:
— Мать твою так! Где остальные? К вам что, генерал-полковники каждый день пачками прилетают? Встретить по-человечески не можете! Значит, и во всём училище бардак! Бездельники!
Вот такой он был — зам главкома ВВС по ВУЗам.
Братушки
Я догадываюсь, почему сорвалось подписание договора с Болгарией о строительстве «Южного потока». У братушек же всё через задник: русское «прямо» у них «направо», киваешь — «нет», качаешь головой из стороны в сторону — «да». Сплошное недоразумение.
Приземлились мы однажды на военный аэродром в центре Болгарии. Из достопримечательностей — только деревня километрах в пяти. Правда, болгарские лётчики доверительно сообщили нам, что в этой деревне живёт Дуйка, у которой самая лучшая в округе ракия. Ракия — это фруктовый самогон.
Переодевшись в цивильное, решили мы навестить эту болгарскую достопримечательность, прихватив на всякий случай пустую канистру.
Говорят, раньше в болгарских школах учили русский язык, видимо, нам попадались одни двоечники. Услышав «Дуйка» и «ракия», произнесённые с вопросительной интонацией, селяне лучезарно улыбались и дружно из стороны в сторону трясли головами. Ну, не знаете, о чём с вами говорить? Некоторые пытались направить нас направо, рукой почему-то показывая вперёд. Измучились мы с ними.
Ходили мы, плутали и вышли к корчме в центре деревни. Мне она сразу понравилась: почтенные усатые старики сидят, пьют что-то из глиняных стаканчиков, покуривая трубки. Признав в нас русских, болгары заметно оживились, а потом началось братание. После бессчётного количества тостов «За приятелство!» привезли нас на конной повозке поздней ночью в гостиницу.
Утром в лётной столовой ко мне подошла почему-то совсем не темноволосая официантка с кувшином кислого молока:
— Млякото? — произнесла она вопросительно.
Это было как раз то, что мне необходимо. Рот у меня был занят, поэтому я кивнул, но, вспомнив вчерашние уроки, энергично закачал головой. Мы весело рассмеялись. Через два дня перед отлётом домой я пригласил Росицу — так звали официантку — в Москву. На что она отвечает вопросом:
— Но къде? — и протягивает мне ручку с листком бумаги.
Вот, думаю, кукла, ещё и географию прогуляла. Не знать, где Москва — это вообще край. Что я тебе карту нарисую? Оказывается, она по-болгарски спрашивала «а куда». Под шутки экипажа пришлось оставить свой адрес. Росица так и не приехала. До сих пор жду, а вдруг приедет.
Ирреальность
Всю жизнь меня преследует ирреальность.
Родился я в стране, которой уже нет: был Советский Союз — сейчас Россия; в городе, которого нет: был Чкалов — сейчас Оренбург. Детство провёл в военных городках, которых благодаря реформе Сердюкова сейчас уже нет. Учился в городе, которого нет: был Ворошиловград — сейчас Луганск; в военном училище, которого нет. На четвертом курсе нас посылали в учебный полк в город, которого нет: был Жданов — сейчас Мариуполь. Начинал службу на Украине в авиационной дивизии, которой уже тоже нет. Ежегодно летал на учения в город, которого нет: был Кировабад — ныне Гянджа. Даже аэродром, с которого наш полк взлетал входя в страну, которой уже нет: была Демократическая Республика Афганистан стала Исламской Республикой Афганистан, тогда назывался Ленинабад — сейчас Худжанд.
Порой задумываешься, а жил ли я вообще. Хочется ущипнуть себя, стоя перед зеркалом.
К реальности возвращает голос любимой жены, с которой живу уже тридцать шесть лет:
— Ну что ты застыл перед зеркалом, как сиамский слон? Иди лучше мне помоги.
И сразу отпускает.