Cидя в очереди в местной мелкой поликлинике в аккурат напротив одноэтажной улицы ритуальных услуг, болтая ногой в босоножке, ощущаю себя проницательной Прозерпиной (не меньше!), ибо от земли потянуло разверстой сырой могилой, но, дурочка моя, воистину не нужно быть семи пядей во лбу и обладательницей шестого чувства, чтобы этого не ощутить в начале сентября, чёрт побери! Именно тогда и вспоминается Черногория с этим пафосным и претенциозным её названием "Монтенегро", но... горы там такие синие, что временами воистину почти_чёрные:
Сухие ржавые листья падают на памятник цвета немытой станции метрополитена (смесь розовой лососины и недозрелой свёклы), и только мой измученный, пресытившийся красотами Адриатики, глаз периодически цепляется за этот скромный памятник во дворике, когда я прохожу мимо, торопливо стуча каблуками по дорожке.
Летние розовые цветы полегли вдоль розового каменного домика, видевшего уже пару веков и поболее моего, что важно, и гнилой сыростью несёт из-под дома, где делают моментальный снимок тебя изнутри, т.е. флюрку.
А ты вспоминаешь виды на Адриатику, когда поднимаешься в горы всё выше и выше - всё дальше от соблазнительного моря, всё ближе и ближе к культуре - к старой столице Черногории (сейчас это Подгорица, а когда-то столицей было именно Цетинье):
Каждый раз, сталкиваясь с городской бедной осенью, чувствую, что никакой поэт не набрал бы тут ни строчки, ибо сделать это в отсутствии пятипалых и звёзд клёнов (у нас только совсем мелкие сорные клёны растут) и лебединых изгибов резьбы дубовых - немыслимо. Или... это будет уже другая осень. Может, более интеллектуальная, нежели эти мещанские английские радости в виде яблок, корицы и глинтвейна, которые вызывают у всех нас тайное умиление. Они не надоедают нам, ибо воспеты духом старой доброй Англии и настояны в дубовой бочке Ирландии, и совершенно безопасны.
Чтобы увидеть нашу прекрасную осень - надо прежде всего вырваться из города, а именно в начале учебного года сделать это труднее всего... впрочем, не труднее, чем преодолеть гряду гор:
Здесь рабочее бытие цепляется за тебя, как нищий в переходе, и это постоянный способ ощущать себя живым человеком, тогда как любая заграница вводит меня в оцепенение, которое я не способна стряхнуть до жёлтой полосы, а губ не способна разлепить до штампа в паспорте, который накладывает и снимает с меня печать молчания.
И надо бы написать хоть про Цетинье, потому что никто, кроме меня, этого за меня не сделает. Ну правда. В моей скромной и неподражаемой манере:)
До того, как мы там оказались, мне казалось, что у этой маленькой прибрежной страны (население всей страны меньше Иркутска!) с ярко-выраженным сербско-хорватским колоритом, нет никакой грандиозной истории, а есть только ряды персиково-терракотовых вилл, густо облепивших побережье, сухой ленты чистого асфальта, разворачивающегося перед глазами и мелькающих рекламных щитов. Есть сладкий запах цветочного дезодоранта, который здесь распыляют в машинах, магазинах, на пляже... этим же дезодорантом местные жители щедро опрыскивают себя, дабы уподобиться южным цветам.
Но за историей нужно было ехать прочь от Свети Стефана, Милочера и прочих радостей местных кралей и кралиц, которые прокрадывались на побережье, чтобы поплескаться в волнах и вернуться в неприступную столицу и скрыться от надоедливых турок и прочих османцев (шутка, если что):
Дорога была длинная и такая крутая, что меня непрестанно тошнило, и сравнительно ожила я уже в самой столице, которая была тихая, тенистая и напоминала какой-то южный и неведомый город, где население равняется - десять человек в центре и единицы на окраинах. Сюда честолюбивый Петр Петрович Негош втащил бильярд на мулах, чтобы не так отчаянно скучать.
Количество посетителей музеев колебалось от 3-х до 5-и, и составляли этих посетителей исключительно русские туристы скоординированно приехавшие на автобусах издалека, чтобы отмучиться самим и отмучить своих детей (детей на экскурсии водят младшего школьного возраста - когда они ещё не вырвались из-под родительской опеки). Эта добровольная епитимья всегда занимала мой ум, когда в детстве я тоже стояла в таких стайках, ковыряя ногой брусчатку, покорно слушая про Грановитую палату, царь-колокол, царь-пушку, оборону Севастополя, Бородинскую панораму и Воронцовский дворец. И хоть бы слово я в своей жизни оттуда запомнила...
Все русские туристы толпились одинокой кучкой на солнечном пятачке в центре города - в перевалочном пункте автобусов. А мы пересекли тенистый парк, чтобы оказаться у дворцов. Дворцы - небольшие двухэтажные особняки, где испокон веков жили черногорские князья. Краска на дверях облупилась, всё пахло той степенью европейской чистоты, простоты и бедности, которую я ценю и за которую всегда больше всего в Европе переживаю (надо же ухватиться сознанием за что-то, что не подлежит такому глобальному переосмыслению, как судьба России и всё-такое!).
Нога утопала в пыльных и пухлых коврах, в одном полутёмном кабинете штора надувалась бледно-розовым парусом, а от платья, выставленного в витрине почему-то захотелось плакать. Что платье призрак - что я, отражённая в мутном зеркале конца позапрошлого века. Зелёное сукно ломберного столика, на котором лежат какие-то ветхие документы, написанные убористой кириллицей, и всё то, что нас роднит, собралось в маленькой исторической столице Цетинье, чтобы уцелеть от центральной и административной Подгорицы (бывший Титоград).
Сабли, пистолеты для стрельбы, а не похвальбы, небольшая (на мой взгляд) библиотека с шоколадно-серебряными корешками, белые рамы, чёрные ставни, белые стены и простые ровные коридоры - всё это наводило на мысль о той степени интеллигентного аристократизма, которой отличал Петра Петровича Негоша от его собратьев-королей, которые превратили свой собственный дворец в собрание аляповатого каталога: "как живут короли".
Там же я ходила и читала грамоты русского Синода, сонно бормоча, как дьячок, жужжа мухой в мозгу своих бедных родителей, которые уже пожалели о том, что оплатили моё нехитрое образование, которое свелось к умению читать по-церковнославянски, потому что это был практически единственная языковая дисциплина, которую возлюбил и принял мой ленивый ум при практическом отсутствии преподавания оной.
В этом же музее работал очень милый пожилой человек, который говорил на очень хорошем русском литературном языке, и похвастал нам, что текст ему составила русская соседка, чтобы он мог рассказывать о музее русским посетителям.
После мы пересекли площадь с двумя пафосными ресторанчиками, над столиками которых плыла та милая сердцу англоязычная музыка ледяных катков и торговых центров - та, которая не способна вызвать грусть, но способна доставить радость (вы понимаете?), там же над липами развевалось свежее бельё - о паруса приморских южных городов, осеняйте же нас крылами ещё не один век!..
Продолжение следует!..