Один из самых известных дней в своей истории старый аксаковский дом пережил в августе 1849 года, когда Николай Васильевич Гоголь впервые прочитал здесь вслух начало второго тома бессмертной поэмы «Мёртвые души». Но не все знают, насколько драматичным был этот эпизод для его участников, какая буря эмоций стояла за спокойным рассказом Сергея Тимофеевича Аксакова об этом чтении. Попробуем взглянуть на это событие их глазами.
Несколько предшествовавших лет Гоголь работал над продолжением своей поэмы. И если в первом томе писатель ярко показал «мёртвые души», то теперь он хотел показать процесс их духовного «воскрешения», превращения в «души живые». Именно это событие должно было оказаться в центре внимания в следующих томах поэмы.
Например, помещик Плюшкин, в первом томе — скаредный, бессмысленно алчный старик, «прореха на человечестве», должен был превратиться в добродетельного странника-бессребреника, бескорыстно помогающего неимущим. Гоголь предвкушал, что вложит в его уста яркий монолог, и как-то написал: «О! если б ты мог сказать ему то, что должен сказать мой Плюшкин, если доберусь до третьего тома “Мёртвых душ”!» Есть также свидетельство знакомого Гоголя, архимандрита Феодора (А.М. Бухарева), который писал: «Плюшкин был отнюдь не единственным из помещиков, должных «ожить», обрести живую душу: такое же преображение ожидало якобы и Коробочку, и Ноздрёва, и супругу Манилова».
С.Т. Аксакову эти намерения Гоголя казались не только неисполнимыми, но даже вредными. В 1844 году он откровенно высказывал ему свои опасения: «Терпеть не могу нравственных рецептов; ничего похожего на веру в талисманы... Вы ходите по лезвию ножа! Дрожу, чтоб не пострадал художник!..» Сергей Тимофеевич писал тогда сыну Ивану: «Второму тому я не верю: или его не будет, или будет дрянь. Добродетельные души — не предмет для искусства. Это задача неисполнимая. Я надеюсь, что Гоголь примется за прежние пустяки и побасенки: тут я надеюсь опять наслаждаться творческими произведениями».
Но Иван Сергеевич не разделял сомнений отца и верил, что Гоголю удастся исполнить его великий замысел: «Что, если «Мёртвые души» явятся... ведь это должно быть что-то исполински страшное. 2-й том должен разрешить задачу, которой не разрешили все 1847 лет христианства».
Вот какой накал чувств, сомнений, опасений стоял за простыми словами С.Т. Аксакова, которыми он описывал тот день в Абрамцеве:
«18-го [августа 1849 года] вечером Гоголь, сидя на своём обыкновенном месте, вдруг сказал:
— Да не прочесть ли нам главу «Мёртвых душ»?
Мы были озадачены его словами и подумали, что он говорит о первом томе «Мёртвых душ». Сын мой Константин даже встал, чтоб принести их сверху, из своей библиотеки, но Гоголь удержал его за рукав и сказал:
— Нет, уж я вам прочту из второго.
И с этими словами вытащил из своего огромного кармана большую тетрадь».
Все были потрясены... О дальнейшем Сергей Тимофеевич рассказывал так: «Не могу выразить, что сделалось со всеми нами. Я был совершенно уничтожен. Не радость, а страх, что я услышу что-нибудь недостойное прежнего Гоголя, так смутил меня, что я совсем растерялся. Гоголь был сам сконфужен. Ту же минуту все мы придвинулись к столу, и Гоголь прочёл первую главу второго тома «Мёртвых душ».
С первых страниц я увидел, что талант Гоголя не погиб, — и пришёл в совершенный восторг... [Когда чтение закончилось] тут только мы догадались, что Гоголь с первого дня имел намерение прочесть нам первую главу из второго тома «Мёртвых душ», которая одна, по его словам, была отделана, и ждал от нас только какого-нибудь вызывающего слова. Тут только припомнили мы, что Гоголь много раз опускал руку в карман, как бы хотел что-то вытащить, но вынимал пустую руку...»
Позднее Аксаков писал: «Милый друг Николай Васильевич! Я должен перед вами покаяться. После всего случившегося в течение последних семи лет я, Фома Неверный, как вы сами меня назвали, потерял было веру в дальнейшее существование вашего творческого таланта. Мне показалось несовместным ваше духовное направление с искусством. Я ошибся. Слава Богу!..
Я чувствую только одну радость. Талант ваш не только жив, но он созрел. Он стал выше и глубже, что я и сказал вам сейчас после чтения... Я прошу у Бога милости дожить до их [«Мёртвых душ»] появления, при настоящем моём уме и чувствах. Я хочу вполне насладиться не только восстановлением вашей славы, но и полным торжеством вашим на всём пространстве Руси...».
К сожалению, всё сложилось не так, как мечталось Сергею Тимофеевичу, и закончилось новой драмой, когда Гоголь предал рукопись второго тома огню.
Абрамцево — одно из немногих мемориальных мест в России, хранящих память о Гоголе. Его дух действительно обитает в Абрамцеве… Приезжайте к нам, посмотрите на 250-летний Абрамцевский дуб, помнящий живого Гоголя. Пройдитесь по Гоголевской аллее музейного парка, вдоль которой гуляли и собирали грибы Аксаков с Гоголем, всмотритесь в старинные портреты на стенах Усадебного дома… и вы сами это почувствуете.