Замысел картин «Графская пристань», «Сёстры» и «Братья» возник как итог воспоминаний моих родителей. Эти три полотна были написаны почти одновременно в течение 2006-2007 годов. Работе сопутствовали размышления о судьбе моего деда — Михаила Матвеевича Кудреватого — офицера царского флота, инженера механика, участника русско-японской войны. О нём я слышал от своего отца ещё в раннем детстве, однако тогда, в 60-е и 70-е годы по понятным причинам информация эта была крайне скудной. Известно, что дед закончил Военно-Морскую Академию в Санкт-Петербурге, участвовал в дальних походах русской эскадры, служил на броненосце «Наварин», эскадренных миноносцах «Грозящий» и «Поражающий». Михаил Матвеевич работал на знаменитом судостроительном заводе Нобеля, был одним из тех, кто создавал первые русские подводные лодки. Жизнь деда оборвалась в 1922 году в относительно молодом возрасте. После революции он решил остаться на Родине, где участь его, как старшего офицера царского флота, была предрешена. Пройдя допросы и унижения в печально знаменитом доме на Гороховой, он прожил еще лишь несколько лет.
Эти немногочисленные данные мы с отцом смогли узнать лишь в 90-е годы, когда стали доступны некоторые ранее закрытые архивы. Тогда же, весьма неожиданным образом мне удалось найти могилу Михаила Матвеевича на Смоленском кладбище в Петербурге. Я руководствовался лишь очень приблизительными архивными данными и рассказом отца, который видел могилу еще до войны. Однако я не прекращал поисков и однажды, в очередной раз, пробираясь через бурелом и крапиву по невероятно запущенному тогда Смоленскому кладбищу, вдруг оказался перед чугунной оградой, за которой на старинном кресте увидел фамилию деда. Удивительно, что когда-то мы, ученики Средней Художественной школы часто бегали на это кладбище, которое считалось у нас чрезвычайно романтичным местом в силу его тогдашней заброшенности.
Вероятно, не случайно в дальнейшем мне было очень интересно заниматься церковной и исторической живописью. Может быть, это тоже была своего рода «тропинка» через заросшие сорняками поля беспамятства. Об этом я часто думал, работая над росписями сначала в Покровском соборе Великого Новгорода, а затем в храме Рождества Христова на Средней Рогатке в Петербурге. Так неожиданно оказались востребованы навыки монументальной живописи, полученные в Институте. Огромное пространство храма не вызывало страх, а, наоборот, притягивало. После совсем непродолжительного периода работы в коллективе художников мне пришлось выполнять росписи одному, без помощников. Это, как ни странно, не замедлило, а, напротив, ускорило и облегчило работу. Возникло желание задумать и осуществить всю систему росписей целиком, от начала до конца. К счастью, уже в Петербурге, в храме на Средней Рогатке эту возможность удалось воплотить в жизнь.
Одновременно с работой над росписями происходила работа над многочисленные композиционными эскизами на исторические темы. При этом очень хотелось, чтобы в них помимо монументальности образного решения, соответствующего эпичности, масштабности событий присутствовали непосредственные живые чувства и переживания.
Послереволюционный период истории России, как мне кажется, даёт в этом смысле самый благодатный материал. Хотелось передать нечто большее, чем просто эффектный антураж эпохи «Серебряного века», что-то отличное от настроения, навеянного прозой Пастернака и Булгакова и мрачноватой эстетики фильмов, снятых в стиле «нуар». Вспоминалось, как во время службы в армии в 1983 году судьба свела меня в Ленинградском Военно-Морском госпитале с ребятами- «афганцами», попавшими туда с тяжелейшими ранениями. Тогда довелось увидеть в их глазах тень настоящей, а не книжной или киношной войны. Эти впечатления врезались в память очень сильно и не могли не отразиться в композиционной работе. Всё время думалось о семье, о кровных узах и родственных связях, которые часто бывают не так крепки, как хотелось бы. О чём-то подобном хотелось сказать в «Сёстрах». Они одновременно и близки и неимоверно отдалены. Они отличаются друг от друга абсолютно во всем и представляют собой два человеческих типа-- «сестра милосердия» и «сестра отчуждения». Эра одной заканчивается, начинается эпоха другой. Обеих связывает и захватывает беспощадное алое паровозное колесо, этот механизм, который перемелет всех, правых и левых, виновных и невиновных.
Если рассматривать картину в формальном смысле, то станет очевидно, что массивный красный круг колеса, как всякая правильная геометрическая форма является пластической доминантой, которая уравновешена двумя фрагментарно взятыми женскими фигурами. Здесь применен композиционный прием асимметричного баланса, который строится не относительно центральных осей или точек формата, а скорее по наклонным, диагональным линиям. Этот прием дает почти полную свободу в распределении объектов на картинной плоскости, хотя при этом какая- либо общая точка для балансирования всех объектов все равно используется.
Почти та же коллизия становится основой картины «Братья». Один покидает Родину, другой остаётся. Счастье ли, горе ли ждет каждого — неизвестно. Обоих сминает и корёжит бездушная, напоминающая огромную машину людская толпа. Эти две плотные массы сейчас разойдутся, разорвётся тонкая и ненадёжная связь из корабельных канатов из двух человеческих рук, которые колеблются над этой стихией. Центр картины, ее пластическая доминанта — рука офицера Белой Армии, принимающая из руки брата-монаха на память простые четки с крестами — благословение и единственное богатство, которое можно увести с собой на чужбину. Основой композиционной схемы здесь также является активная диагональ, по которой выстраивается линия рук персонажей, и которая связывает две крупные людские массы- на пароходе и на берегу.
В «Графской пристани» - тоже тема Исхода, тоже разрыв, отторжение, отдаление. Главным композиционным и смысловым центром здесь мне хотелось сделать пустоту, паузу, возникающую между переполненной человеческими фигурами массой парохода и крохотным кусочком родной земли слева, почти у края холста. Здесь все возможные материальные связи уже порваны, остались лишь листья крымского платана на палубе и легкие оттенки чувств, которые слегка можно уловить на лицах изгнанников. Когда шла работа над картиной в памяти всплывали строки из “Cлова о полку Игореве”: “О Русская земля! И ты далеко за холмами…’’
Здесь и тоска по утраченному прошлому и смятение перед неясным будущим, боль, ненависть, отчаяние, смирение. При этом хотелось, чтобы разнообразие отдельных характеристик не нарушало общность всей людской массы, хотелось сохранить единый тон всей картины и каждой из трёх основных частей, из которых она складывается — земля, море и корабль.
Работа над этой и другими историческими темами — это то, чем я занимаюсь всегда с огромным удовольствием. Конечно, может быть по-своему правы те, кто считают, что современный художник должен писать приятные глазу, любимые и знакомые образы: свои автопортреты, жену, детей, лирические пейзажи, цветы и так далее. Мне тоже нравится изображать простое, отрадное и безмятежное. Но столь же увлекательной и плодотворной видится перспектива поиска новых героев, новых сюжетов, возможность вновь и вновь, давая волю фантазии, устремляться воображением по славным и тернистым тропинкам истории.
