НЕЛЬСОН
Жизнь судового механика
Глава вторая
Но тут же мне вспомнился случай, который случился со мной на «Бурханове».
Судно работало на линии Владивостока - Сиэтл. В Сиэтл мы уже сходили два раза. Ходили с погрузкой и выгрузкой в Магадане. Продолжительность рейса составляла полтора месяца. В Сиэтле я познакомился с одним мужичком, бывшим стармехом из Приморского пароходства, по фамилии Зайцев. Он жил там с молодой женой и пятилетней дочкой Машей. Как-то раз он попросил меня:
— На стоянке во Владивостоке придёт к тебе на «Бурханов» мой сын. Я с молодой женой уехал впопыхах и все свои вещи оставил в Находке. Он привезёт тебе несколько ящиков с моими личными вещами. Возьми их с собой, а я у тебя их тут в Сиэтле заберу. Если, конечно, тебя это не затруднит.
— Не затруднит, если там бомбы не будет, — полушутя пообещал я ему.
— Хорошо. Значит, я звоню сыну? — обрадовался Юра.
И когда мы пришли во Владивосток, в один из вечеров приходит на борт парень.
— Я — сын Зайцева, - представился он. - Я вам привёз ящики для папы.
— Хорошо, а что же ты предварительно не позвонил мне и не сказал ничего? — удивился я его неожиданному появлению.
— Папа мне сказал, что я могу прийти к вам в любое время, — наивно ответил он.
Мы уже стояли в порту несколько дней и я уже, грешным делом, подумал, что Зайцев не смог сообщить ничего сыну и он не приедет.
— Хорошо, давай тащи сюда свои ящики, — поняв ситуацию, разрешил я.
Так он притащил не несколько, а пятнадцать больших ящиков из-под яблок весом, наверное, по двадцать с лишним килограммов. Здоровенные и тяжеленные оказались эти ящики. Я забил ими всю ванную комнату в каюте. И плюс к тому же он принёс два свёрнутых ковра.
«Господи, — думаю, — вот это да, вот это я влетел. Что мне теперь с этими вещами делать?» А потом решил, понадеявшись на русский авось: «Да ладно, может быть, пронесёт».
Таможня во Владивостоке особо нас тогда не трясла. Семён Иваныч умер, и никто такими ловкими пальцами не лез в карманы пиджаков, чтобы оттуда достать один рубль или лотерейный билет за тридцать копеек, которые могли бы серьёзно подорвать экономику СССР. А после выявления такого преступления несчастного морячка, который по пьяни забыл вынуть из кармана советское достояние, лишали визы и возможности совершать заграничные рейсы.
Мы же стояли на линии. Возить ни в Америку, ни из Америки было особенно нечего. Это же не японская линия, когда оттуда прут всяческое барахло, машины и всё остальное к ним в придачу.
Так оно и вышло. Никто особо нас не досматривал. По каютам таможенники не ходили. Мы заполнили декларации, принесли их в столовую, где, как обычно, собирали их при отходах. Этим дело и закончилось. Всё. Так и отошли из Владивостока.
Ну, отошли и отошли. Обычно я с утра ухожу в машинное отделение на работу, возвращаюсь в обед, после обеда опять пропадаю в машине. Вечером смотрю какой-нибудь фильм по видику и ложусь спать. Такой режим работы и отдыха установил я для себя в течение рейса.
Но где-то дня через четыре просыпаюсь ночью оттого, что кто-то кукарекает. Странно, интересно, думаю: «Вот это да! Что у меня, крыша едет или я дурак какой-то?»
Я обошёл, осмотрел всё в каюте. Кукареканье раздавалось откуда-то из ванной комнаты. Но в ней под самый подволок стояли злополучные ящики и невозможно было понять, откуда это нечто кукарекает. Думаю: мне это кажется. Положил голову на подушку, заснул — и всё. Больше не слышал кукареканья.
На следующую ночь произошло то же самое. А каждый день, приближаясь к Америке, мы переводили часы — на один час через два дня. Получается, что в первый раз оно закукарекало в два часа ночи, потом в три, потом в четыре часа.
А из Владивостока в Сиэтл с нами решил проехаться корреспондент какой-то то ли сан-францисской, то ли сиэтловской газеты. Он неплохо говорил по-русски.
По-английски я тоже тренировался, особенно сейчас, потому что в рейс с нами пошла Галина Степановна — преподаватель английского языка.
Как она нас дрючила, бедных и несчастных! Она вычисляла, где мы можем находиться, ловила нас, и после этого мы минимум два часа проводили в её твёрдых, жёстких объятиях преподавателя английского языка. Из этих тисков уже невозможно было никуда вывернуться. Галина Степановна скручивала из нас верёвки и вбивала в нас этот английский язык со страшной силой «П нулевое», невзирая на ранги и должности.
А тут ещё и американец. Так что вбитые знания, подчерпнутые из уроков Галины Степановны, мы понемножку применяли к этому американцу. С носителем языка велись различные разговоры на всевозможные темы. Ох и любопытный оказался этот корреспондентик. В общении с ним иногда использовались слова и выражения, которые Галина Степановна вбивала в нас кувалдой. После этого они залегали в памяти глубоко и надолго.
И вот как-то утром, проснувшись от кукареканья, я поднялся на мостик и увидел там американца, тупо уставившегося в лобовое стекло.
«Бурханов», построенный в Финляндии имел длину около 180 метров. Моряки эти суда между собой называли «морковками». Судно имело ледовый класса, мощное и два мощнейших дизеля, а метровые льды для него в полярных морях он расщёлкивал, как семечки.
Сейчас мы шли на одном дизеле, соблюдая экономичный режим. Приближались к Алеутам. Штормило, баллов пять-шесть, но качки практически не чувствовалось из-за солидных размеров судна. Не выдержав тишины мостика, я обратился к корреспонденту:
— Майкл, ты живёшь в каюте прямо надо мной. Я — старший механик, если ты помнишь, - на что тот утвердительно кивнул.
Мы с ним уже не один раз вели различные беседы, в которых то он поправлял мой английский, то я его русский. Поэтому, убедившись, что он меня понимает и слушает, я продолжал:
— По ночам тебя ничего не тревожит? — На эти слова Майкл с удивлением приподнял брови. — Потому что расположение твоей каюты примерно такое же, как и моей. — Я постарался развеять его непонимание: — И туалет, и ванная у тебя находятся так же, как и у меня.
— Правда? А я и не знал об этом. Значит, мы по-настоящему соседи? — Майкл повеселевшим взглядом смотрел на меня.
— Конечно, соседи, — продолжал я. — Даже и вентиляция из туалета и ванной у нас одна. Так я вот о чём хочу спросить тебя, — мялся я, как бы покорректнее задать вопрос. — Из вентиляции у тебя кукареканья не слышно?
Корреспондент широко открыл глаза и от моего вопроса они у него округлились.
— Нет, ты знаешь, у меня в туалете ничего не кукарекает, может быть, тебе это послышалось? – и он с удивлением уставился на меня.
Я подумал, что он не понял моего вопроса, поэтому попытался поподробнее рассказать о тревожащей меня проблеме:
— Ночью, то ли в два, то ли в три часа, там что-то начинает кукарекать.
— Нет, у меня в туалете ничего не кукарекает, — подозрительно глядя на меня, уверил меня Майкл.
Узнав, что у него в каюте ничего не кукарекает, я попрощался с корреспондентом и без задней мысли вернулся в каюту.
Через полчаса забегает ко мне капитан:
— Дед, ты что, совсем сдурел, что ли?! Ты что к американцу пристал? Он вообще думает, что у тебя крыша поехала, потому что у тебя там, — он постучал себя кулаком по голове, — где-то ночью что-то кукарекает.
— Ты знаешь, Валерий Николаевич, на самом деле кукарекает, — попытался я объяснить ситуацию возбуждённому капитану.
— Да не может быть, чтобы кукарекало! — так же напирал он.
— Хорошо, тогда я приглашаю тебя на концерт этого кукареканья. Давай приходи, посидим, послушаем, - я посмотрел на часы. - Ну, часика через полтора. Придёшь?
Капитан и точно пришёл в назначенное время.
Мы сидим, пьём чай, курим и ждём.
И в самом деле, вдруг послышалось: «Кукареку!» Услышав петушиный призыв, капитан подозрительно уставился на меня.
Тут уже пришла моя очередь отвязываться, и я с ехидцей поинтересовался:
— Ну что? Кукарекает? Слышишь?
— Точно! Кукарекает, — покачал головой капитан, почесав в ухе пальцем. — Думал сначала, что показалось. А оно и в самом деле кукарекает. А где оно у тебя кукарекает? — он уже с интересом смотрел на меня, забыв про чай.
— Да вон там, в спальне, — махнул я рукой в сторону спальни.
Из спальни дверь шла в ванную комнату, дверь в которую я держал открытой.
В ванной комнате находились ванна, туалет, и ещё там можно было бы и в футбол поиграть.
Капитан зашёл в ванную и остолбенел: там всё оказалось забито ящиками.
— Откуда ящики?! — возмущённо завопил он.
— Зайцев попросил привезти. — Я наивно смотрел на бешеного капитана и хлопал глазами.
— Ты что, дед, дурак, что ли?! Если бы ты влетел с этими ящиками во Владивостоке, когда таможня проверяла, пароход бы арестовали! Что ты натворил!
— Но ничего же не случилось… — с прежней наивностью пытался оправдаться я.
— Это тебе просто повезло, что они сюда не зашли, — зло сплюнул капитан. — Да… Ну, ты и дурак, дед! Ёлки-палки, вот это же надо! — От возмущения он потерял дар речи.
Но, успокоившись, поглядел на стопу ящиков.
— Может быть, в каком-то из этих ящиков что-то кукарекает? — предположил он.
— Да я вроде бы перебирал их — и ничего не нашёл, — оправдывался я.
Но кукареканье неслось именно откуда-то оттуда.
Он — бац, бац, бац, ниже, ниже… Простучал по ящикам.
— Да, — говорит, радостно поднимая лицо ко мне. — Вот из этого ящика и кукарекает.
И на самом деле. Я прислушался к этому ящику. Точно! Этот ящик кукарекал.
— Да там, наверное, сингапурский будильник. Кто-то нажал кнопку на нём — и он поэтому и кукарекает, — предположил капитан.
— Да ты что?! — Меня ошарашило такое простое решение проблемы.
Вытащили мы с капитаном этот ящик, отнесли его в кладовку подальше и заперли там. До конца рейса я так его и не трогал, не заходил в кладовку, но кукареканье в каюте прекратилось.
А когда Зайцев пришёл в Сиэтле к нам на борт, я поинтересовался:
— Что у тебя в ящике там может кукарекать?
— Да, ёлки-палки, это моя жена, наверное, будильник положила, клавишу на нём нажала — вот он и кукарекает, - над его разъяснением мы посмеялись, а капитан и говорит:
— Всё-таки одно нормально, что у тебя с башкой всё в порядке и крыша у тебя нормальная. Ты ещё не чокнулся и не дурак, хоть и в рейсе находишься больше полугода, но соображаешь ты очень хорошо.
И рассказал, что корреспондент примчался к нему и поделился:
— С вашим стармехом проблемы — у него кукареканье в голове слышно. А по нашим законам если моряк находится в море больше четырёх месяцев, то этому человеку нужно отдыхать. А вы уже больше полугода в рейсе. Обратитесь в компанию, чтобы ему срочно предоставили отдых, а то его ни один суд не возьмёт свидетелем в случае какого-либо инцидента.
Капитан, спокойно выслушав озадаченного корреспондента, успокоил его:
— Да всё нормально, мы уже нашли кукареканье, устранили причину, теперь у него нет проблем в каюте.
А перед подходом к Сиэтлу, корреспондент выбрал время, зашёл ко мне в каюту и поинтересовался:
— Ты меня, конечно, чиф, извини за такой вопрос, но я всё-таки хочу спросить у тебя: у тебя здесь, — он обвёл каюту рукой, — больше ничего не кукарекает?
— Да нет, — успокоил я его, — мы нашли этот ящик, из которого неслось кукареканье, там был будильник.
— Да, это был один из морских анекдотов, я его попытаюсь описать в своих очерках, — рассмеялся Майкл и попросил: — Если ты, чиф, будешь не против этого.
— Напиши, — разрешил я ему.
Мы тепло распрощались. Но описал ли этот случай Майкл, я не знаю.
Конец второй главы
Повесть «Нельсон» опубликована в книге «Нельсон»: https://ridero.ru/books/nelson/