199 лет назад 11 марта 1825 года (27 февраля по старому стилю) в «С.-Петербургских ведомостях» (№ 17) помещены объявления от книгопродавцев Заикина и Слёнина о начале продаж первой главы «Евгения Онегина».
Вспомним памятный каждому петербуржцу отрывок:
«А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит»
Всего две строчки с упоминанием «Охтинки» (жительницы Охты - окраинной части Петербурга) в большом романе, но этого оказалось достаточно для того, чтобы память об уникальной «Охтинской слободе» не исчезла и доныне. В год 300-летия Петербурга у берега Невы, на месте ранее существовавшего перевоза к Смольному собору, был возведен памятник знаменитой молочнице, в память о трудолюбивых и предприимчивых «Охтенках» (раньше это слово произносилось именно так). Нарядные бойкие жительницы Охты, снабжавшие столицу молочными продуктами, были яркой деталью повседневной жизни Петербурга. Сохранилось множество изображений «прекрасных молочниц», и сам Пушкин в черновой рукописи первой главы «Евгения Онегина» набросал привычную глазу каждого петербуржца того времени фигурку в варежках и тёплой пелерине с ведром молока в руке (илл. 1).
Охта всегда была особенной, отдельной частью Петербурга, и далеко не одни только предприимчивые молочницы составляли её славу. Знатоки истории Петербурга обязательно припомнят о мастерах-корабелах, работавших на городских верфях, а вот об искусных и усердных «охтинских резчиках», к великому сожалению, памяти почти не осталось.
История началась с того, что в феврале 1720 года Петр I, одержимый идеей создания лучшего в мире российского флота, издал Указ «о построении в С.Петербурге по берегу Невы пяти сот изб с сеньми». В поселении должны были жить и работать корабельные мастера. Несмотря на щедрые условия (достойное жильё, выделенные участки земли под огороды и выпас скота, вольная для крепостных, справедливая оплата труда, разрешение работать на себя в свободные дни и так далее), желающих перебираться в неуютную и холодную новоназначенную столицу почти не было. Мастеров пришлось искать по всему русскому северу, но неуёмная энергия Петра I своё дело сделала — понемногу самые отважные и предприимчивые умельцы, не мытьём, так катаньем принужденные к исполнению императорского указа, стали перебираться в новое поселение. В конце концов в Охтинской слободе появилось довольно своеобразное общество, собранное из резчиков закрытой Петром московской мастерской при Оружейной палате, вологодских плотников, архангельских корабелов, мастеровых раскольников и сектантов Русского Севера и тому подобных. Понятно, что обещанные императором вольности долго не продержались, уже к середине XVIII века охтинцы были фактически переведены в статус государственных крепостных. Сохранился любопытный текст обязанностей государственного смотрителя за жителями Охтинской слободы. «Наблюдать <…> за скромною и тихою жизнью поселян, за тем, чтобы они не держали корчем, ни в какие игры не играли, с воровскими людьми не знались, пришлых людей у себя не держали, без ведома из домов своих не отлучались ни на одну ночь, а временно отлучались из слободы только с дозволения его, капитана <...>, чтоб о своих нуждах просили всякий о себе, а сходбищ себе не дозволяли». Вплоть до распоряжения «охтянам вступать в браки не иначе как с письменного на то дозволения».
Но напомним — в Охту переселялись потомственные мастера, знающие себе цену, вольные не по статусу, а по самоощущению. И, возможно, именно их сопротивление этому давлению государства внесло свою долю в процесс формирования очень незаурядного, очень сплоченного, самостоятельного и творческого сообщества. Не будем сейчас останавливаться на женщинах, организовавших собственное дело по доставке и торговле молочными продуктами. О бойких и предприимчивых охтинках написано достаточно. Гораздо реже упоминается о мастеровых Охтинской слободы. Более-менее подробно описана кораблестроительная деятельность охтян, но почти совсем забыта их роль в выстраивании облика столичного Санкт-Петербурга.
Принято считать, что наш город прекрасен своей выверенной, рациональной и безупречно-правильной архитектурой. Совершенной настолько, что живому человеку тут как будто нет места. На самом деле рядом с архитекторами и каменщиками всегда работали деревянных дел мастера (плотники, резчики, паркетчики, краснодеревщики и другие), которые как будто одушевляли и делали пригодными для жизни прекрасные, но холодные каменные громады. Жестокий и бессердечный город? Но присмотритесь к тёплым кружевным паркетам наших дворцов, резным иконостасам соборов, деревянному декору театров — всё это сделано руками мастеров, понимающих толк не только в красоте, но и в комфорте. В конце концов взгляните на мебель знаменитых Гамбса и Тура. Кресла, в которых хочется бесконечно сидеть; изящные жардиньерки, украшенные бронзовым декором; хитроумно устроенные секретеры и туалетные столики. В мастерских знаменитых мебельщиков работали охтинцы, выполняя предметы обстановки по чертежам и точным описаниям. Именно охтинские резчики под руководством знаменитых архитекторов занимались изготовлением наборных паркетных полов во дворцах столицы. А в свободное время, работая для собственного заработка, мастера делали мебель, паркетные полы, резные двери, оконные рамы для остальных «некоронованных» жителей столицы. Так в многотомном и подробном труде «Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии» (1883 г.) упоминается:
«Вновь и быстро строившиеся дома столицы требовали внешних и внутренних украшений. За это-то дело и взялись свободныя и искусныя руки охтян. Почти во всех охтенских избах открылись столярныя, резныя, позолотныя и др. мастерския».
Высокая планка, заданная в знаменитых мастерских, и собственный профессионализм охтинских умельцев стали залогом того, что даже не самые богатые петербургские дома обставлялись в элегантном и вполне узнаваемом стиле. Дача Китаевой, на которой молодая чета Пушкиных провела своё первое лето, была, прямо скажем, не самым роскошным жилищем, но его нарядность без дешевого блеска, уют и ощущение надёжной основательности никого не оставляют равнодушными (о некоторых предметах обстановки музея, вполне вероятно изготовленных руками охтинцев, мы уже вам рассказывали: https://vk.com/wall-29020865_17028, https://vk.com/wall-29020865_16522).
Конечно, мастера жили в разных районах города, нельзя забывать и о крепостных столярах и плотниках, внесших свой вклад в обустройство пригородных усадеб, но все-таки именно охтинские резчики стали душой особого петербургского почерка столичных интерьеров. Мария Федоровна Каменская (дочь знаменитого скульптора, художника и медальера Федора Толстого), оставившая интересные и подробные мемуары о Петербурге пушкинской эпохи, упоминает такой эпизод:
«Удивительно, как папенька <...> ухитрился дешевым способом меблировать свою квартиру в греческом вкусе. Так все было изящно и необыкновенно, что даже заезжавшая к нам изредка бомондная родня разевала рот от удивления <…> Мебель вся была сделана по рисункам папеньки охтенским мужичком столяром».
А художник Петров-Водкин уже в 30-х годах XX века писал:
«Столяры <...> были славою Охты. И справедливость требует отметить: у охтинцев был свой стиль. Из нагроможденного товара <...> в Александровском и Апраксином рынке покупатель сразу отличал их работы: особенный резной завиточек на мебели <...> ― и вещи выдавали себя и назывались «охтинским шиком».
Так что с самого своего основания и вплоть до страшных лет блокады Ленинграда, Охтинская слобода была особенной и по-своему уникальной частью Петербурга. Местом, где жили и работали охтинцы, которые составляли очень отдельный и очень своеобразный круг петербургских жителей. Мастера, чьими руками наш холодный город одушевлялся и делался уютным. Это были удивительные, особенные люди, хотя, конечно, на безгрешных ангелов они похожи не были. Писатель Н.Г. Помяловский, сам коренной охтинец, описал жизнь слободы в незаконченной колоритной и едко-сатирической повести «Поречане», где подробно и язвительно описал пьянство, жестокие драки, воровство земляков-охтян и лишь мельком заметил, что «род занятий влиял на их нравы; особенно токарное и резчицкое дело, которые составляют как бы переходную ступень от ремесла к искусству, стоят в средине между ними, требовали некоторой развитости и изящного вкуса, понимания симметрии, изобретательности рисунка». В отличие от Помяловского, с большим уважением к охтинским резчикам относился знаменитый этнограф академик И. И. Георги, составивший подробнейшее «Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопримечательностей в окрестностях оного» (1794 г.), в котором встречается упоминание о гильдии петербургских столяров, частью которой были английские и немецкие краснодеревщики, а далее читаем:
«Работу их перенимают некоторые из Охтенских плотников гораздо лутче, нежелиб того ожидать было можно».
Жаль, но в отличие от охтянок-молочниц, неоднократно описанных и зарисованных современниками, охтяне заслужили лишь кратких упоминаний, а что касается зарисовок, нам встретилось лишь несколько гравюр, посвященных забытому ныне событию и озаглавленных следующим образом: «Человеколюбие императора Александра I (Александр во время прогулки на Охтинской дороге находит потерявшего сознание крестьянина и оказывает ему помощь)» (илл. 2), где незадачливый охтинец выглядит уж совсем неказисто. Охтинцы были так незаметны, так привычны, что мало кому приходило в голову приглядеться и запечатлеть память о них в подробных описаниях или портретах. И, возвращаясь к первой главе «Евгения Онегина», хочется подосадовать на то, что в ней не нашлось места для упоминания охтинских резчиков, потому что настоящими гениями не только Охты, но и всего Петербурга были именно они.
Автор текста — Варвара Сергеевна Фомичева, специалист тематических программ Мемориального Музея-Лицея и музея-дачи А. С. Пушкина.
