Азиз-ага ещё раз поклонился и пригласил широким жестом Шабаз-Гирей-Султана в свой шатёр, стоявший в окружении не менее полутора сотен лёгких воинских палаток. Вечерний сумрак, сгущающийся над этим походным лагерем гвардейцев, озаряли множество костров. Вокруг них сидели и бродили неприкаянными тенями вооружённые люди. Лица их были хмуры и напряжены.
А со стороны станицы долетали беспорядочные звуки ружейной и орудийной пальбы… Там, в разных концах Наурской продолжались ожесточённые бои.
Азиз-ага сопроводил свой приглашающий жест смиренными словами:
- Окажи мне великую честь, господин… Почти своим присутствием скромную походную обитель твоего преданного нукера!
Сейчас я распоряжусь по поводу арестованных. К тебе приведут самых активных, сбивавших остальных с толку… Имеющих дерзость утверждать, что ангелы разговаривали с воинами без слов.
Не сомневаюсь – твоя мудрость, господин, и истинная вера подскажут наилучший выход из этой ситуации! Малопонятной для моего разума.
Шабаз-Гирей-Султан, бросив поводья подскочившему воину из своей свиты, шагнул в шатёр командира гвардейцев... Полумрак походного обиталища Азиз-аги освещали внутри восковые свечи в двух бронзовых канделябрах.
Калга опустился на узорчатый ковёр, скрестив под себя ноги, облокотился на угодливо пододвинутые слугами подушки… Хозяин шатра с поклоном протянул Шабаз-Гирей-Султану кальянную трубку. Но командующий раздражённо отмахнулся от неё.
Не успел калга осмотреться по сторонам, как ему уже привели на допрос трёх рослых гвардейцев... Руки у всех были крепко связанны за спиной.
Арестованные воины, при виде грозно нахмурившего брови Шабаз-Гирей-Султана, упали на колени. Лица гвардейцев были бледны. Они осознавали всю тяжесть своего воинского преступления. И, ожидая приговора, не тешили себя пустыми надеждами.
Гвардейцы готовились предстать перед Аллахом. Мучениками за свою веру, не посмевшими противоречить высшей воле… Они беззвучно молились, едва заметно шевеля губами.
Нарушители воинской дисциплины не боялись смерти и не сожалели о содеянном... Они просили сейчас всевышнего только об одном – чтобы он укрепил их дух перед предстоящими мучениями и концом земного пути.
- Я тоже хочу послушать ваш рассказ о чуде, - зловещим голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнёс Шабаз-Гирей-Султан, перебирая чётки и прожигая взглядом отрешённые лица троих бородачей, стоящих на коленях. – Пусть каждый говорит только то, чему был очевидцем сам…
Связанные гвардейцы послушно, по очереди, поведали калге невероятную историю, случившуюся с ними несколько часов назад. Находились эти трое, в момент чудесного видения, в разных местах передней линии ордынского войска. И до сегодняшнего дня почти не знались между собой.
При этом арестованные описывали Шабаз-Гирей-Султану одно и то же удивительное происшествие, наблюдаемое очевидцами с различных точек, сторон и расстояний… На лицах гвардейцев читался такой благоговейный трепет от произошедшего, а в голосах слышался столь неподдельный страх перед неведомым, что калга, слушая их, опешил. И призадумался.
Было очевидно – воины ничуть не лукавили. И не пытались его обмануть. Похоже, и правда, они впервые в жизни столкнулись с чем-то сверхъестественным и необъяснимым.
Закалённые не в одном сражении воины были сейчас потрясены и не на шутку напуганы... Настолько, что богобоязненному калге самому невольно передалось их религиозное смятение и пережитый недавно шок.
Чем дольше Шабаз-Гирей-Султан слушал арестованных гвардейцев, тем сильнее его охватывало чувство растерянности. Хотя он и старался не подавать виду.
Червь сомнения поселился в его сердце… А если невероятное происшествие действительно было ему знаком свыше? Переданным не напрямую, а через лучших и самых преданных воинов?
Калга не знал, что и думать теперь... Аллах велик и непостижим в своих деяниях, для жалкого человеческого разума!
Связанные гвардейцы, заканчивая давать показания, в один голос твердили, что чудо с ангелами наблюдали и другие воины, находившиеся рядом с арестованными свидетелями. Правоверные братья подтвердят каждое слово… Если справедливейшему Шабаз-Гирей-Султану будет угодно послушать остальных очевидцев.
Рассказав всё и ответив на уточняющие вопросы калги, гвардейцы замолкли, покорно ожидая приговора… А в шатре воцарилась тревожная тишина. Её нарушали лишь звуки далёкого сражения на окраинах станицы.
Да и эти отголоски боя, к концу допроса, стали стихать. И Шабаз-Гирей-Султан с горечью понял, что задуманная им решающая атака Наурской, одновременно с трёх направлений, не увенчалась успехом.
Сколько же храбрых воинов орды отправились на небеса, пока он слушал здесь этих гвардейцев, отказавшихся идти в бой? Командиры лучших подразделений османской армии, исполняя приказ калги, должны были наступать на станицу, не считаясь с потерями...
Глядя на стоящих на коленях рослых гвардейцев, чьё участие в этом вечернем сражении могло стать решающим, Шабаз-Гирей-Султан испытал настоящее бешенство. Он уже не сомневался, что саботаж именно этих полутора тысяч отборных воинов и привёл его армию к очередной неудаче в штурме казачьего поселения!
Что за подразделения достались ему в подчинение?! Воин должен беспрекословно исполнять любой приказ командира. Тем более - гвардеец! Ничто не может служить оправданием солдату, неподчиняющемуся на войне своему начальнику.
Нет, оставлять без последствий подобное вопиющее нарушение дисциплины никак нельзя! Надо немедленно расформировать опозорившее себя неповиновением подразделение. И лишить весь отряд высокого гвардейского статуса.
Но сначала он велит собрать всех воинов, отказавшихся идти в бой… И лично прикажет перед строем отрубить головы этим троим главным смутьянам, призывавшим товарищей отказаться от участия в штурме Наурской!
Однако едва калга отрыл рот, чтобы озвучить свой суровый приговор, как у входа в шатёр послышался непонятный шум, вопли и стенания. Отодвинулся полог и к Шабаз-Гирей-Султану пополз на четвереньках, завывая от ужаса, слуга из его личной свиты, отвечающий за хозяйственные дела. Прислужник был, почему-то, с почерневшим от копоти лицом и в обгоревшей одежде.
- Мой господин! – запричитал слуга. – Не убивай меня за плохую весть… На всё, что случилось - воля Аллаха! Пощади своего недостойного раба… Ведь я много лет служил тебе верой и правдой!
- В чём дело, Анвар? – жёсткие, гневные слова, которые Шабаз-Гирей-Султан уже готов был произнести для арестованных гвардейцев, замерли на губах калги. Предводитель ордынцев похолодел… И отчего-то напрягся в нехорошем предчувствии.
- Почему ты в таком виде?! – забыв про арестованных воинов, переключил своё внимание Шабаз-Гирей-Султан на неожиданно появившегося старшего слугу по хозяйству, обязанного безотлучно находиться при походном жилище командующего, поддерживая господину комфортные условия быта. - Говори!
- Ядро гяуров угодило прямо в твой шатёр на холме, о справедливейший, - дрожащим голосом доложил Анвар. - Оно убило твоего племянника и покалечило уважаемого наставника мальчика… При этом, проклятое ядро сломало центральную опору и обрушило всю конструкцию шатра! Он сложился и накрыл людей внутри и горящие свечи в канделябрах… Я сам зажёг светильники по просьбе воспитателя мальчика, поскольку в палатке было уже темно. Ткань шатра мгновенно вспыхнула! Твои верные слуги и охрана - все, оказавшиеся рядом, бросились тушить пламя…
По мере того, как слова Анвара доходили до сознания Шабаз-Гирей-Султана, лицо калги медленно наливалось кровью… Потрясённый ужасным известием предводитель орды прошептал:
- Этого не может быть… Что ты несёшь, раб?
Калга резко вскочил на ноги, отшвырнув чётки. И, окинув всех в шатре безумным взглядом, забыв в одну секунду и про штурм Наурской и про арестованных гвардейцев, бросился к выходу... Яростно расталкивая в стороны оказавшихся на пути.
Шабаз-Гирей-Султан с неожиданной для всех резвостью взлетел в седло своего арабского скакуна, поджидавшего хозяина у коновязи. И, не успела опомниться свита, унёсся в синюю вечернюю темень...
Отряд сопровождения тут же рванул за командующим. Вооружённая охрана не без труда догнала мчащегося во весь опор калгу... И привычно взяла предводителя орды в тесное кольцо.
Свита сопроводила Шабаз-Гирей-Султана до самого одиночного холма на северной окраине Наурской. Вот только знакомого всем шатра командующего, с зелёным знаменем, на темнеющем взгорке уже не было.
Вместо палатки предводителя лежало дымящееся, только что затушенное кострище. Здесь ещё копошились с факелами слуги и воины, разбирая уничтоженное огнём… Отыскивая среди чадящих останков всё мало-мальски ценное.
А в отдалении, на дорогом персидском ковре, безнадёжно испорченном разбушевавшимся пламенем, лежало под светом луны и первых появившихся на небе звёзд, мёртвое человеческое тело. Изуродованное и обожжённое до неузноваемости… Судя по остаткам халата и дорогих шальвар, это и был погибший племянник калги.
Рядом со своим мёртвым воспитанником сидел, горестно причитая, весь израненный и обожжённый наставник мальчика. Ментор всё ещё пребывал в глубоком шоке от случившегося... Его благочестивое лицо, седую бороду, порванные и опалённые огнём одежды покрывали тёмные пятна и брызги крови. На сломанную ногу воспитателю и разбитую голову, войсковой лекарь деловито накладывал пропитанные лекарствами повязки.
Шабаз-Гирей-Султан, соскочив с коня, приблизился к мёртвому племяннику и опустился перед ним на колени… Сердце калги болезненно сжалось.
С чувством опустошённости, непоправимости случившегося он подумал - и зачем только ты, мой бедный мальчик, увязался за мной в этот поход? Твоя внезапная смерть столь ошеломительна… Неужели и она тоже – божественный знак мне?
Шабаз-Гирей-Султан содрогнулся от такого предположения... Но разве не поразительно, что он услышал о гибели любимого племянника именно в ту секунду, когда с губ калги уже готовы были сорваться слова смертного приговора арестованным гвардейцам? Беспощадного и не подлежащего пересмотру.
А если через этих солдат с ним пытался разговаривать сам всевышний?! Аллах защитил послушных исполнителей своей воли. И запечатал уста своего неразумного раба самой болезненной для Шабаз-Гирей-Султана вестью.
И тут вдруг калга вспомнил! Где и когда уже слышал о двух светлых ангелах, спустившихся с небес. Вспомнил со сверхъестественным ужасом…
Об этом же говорил защитникам Моздокской крепости старец Арсений! Почитаемый казаками, как пророк и предсказатель.
Мнительный Шабаз-Гирей-Султан изменился в лице. Во рту у него всё пересохло... Как он смел, глупец, усомниться в божественном чуде? Всевышний посылал калге уже не один знак. И через разных людей.
А Шабаз-Гирей-Султан, ничтожный прах на ступнях Аллаха, чуть было не казнил сейчас трёх своих лучших воинов, правоверных братьев, не посмевших, даже под угрозой пыток и смерти, нарушить божественную волю! Открыто призвавших соратников исполнить приказ небес.
Но теперь калга всё осознал… И глубоко раскаивается. За своё прозрение он заплатил дорогой ценой!
Шабаз-Гирей-Султан тяжело поднялся с колен... Командующий прямо на глазах у подчинённых постарел и сгорбился. Военные дела утратили для него всякий интерес. Он посмотрел с тоской на изуродованное тело любимого племянника в последний раз… И повернулся к своей свите, молча ожидающей в отдалении указаний.
Предводитель ордынцев отыскал глазами нужного офицера и распорядился глухим голосом:
- Пошли гонцов… Пусть все старшие командиры немедленно прибудут ко мне!
…Новый шатёр главному военачальнику расторопные слуги возвели за считанные минуты. И вечерний мрак тут им никак не помешал.
Правда, на этот раз, походную палатку для Шабаз-Гирей-Султана подчинённые расположили не на виду у окружённых защитников Наурской… А подальше, за холмом.
Вскоре, к новому шатру командующего послушно прибыло всё высшее руководство потрёпанного беспрерывными боями с казаками, но, по-прежнему, грозного, многотысячного войска… Как калга уже и сам догадался, находясь ещё у гвардейцев Азиз-аги, последний по времени, масштабный и яростный штурм станицы провалился. Вглубь казачьего поселения ни одному из атакующих отрядов прорваться не удалось.
И теперь, в глазах собравшихся в шатре командиров разноплеменной орды, читались досада, растерянность, чувство неловкости и вины… Никто из них не ожидал, что покорение станицы так затянется!
Над полноводным и особенно буйным в эту пору Тереком, готовым уже вот-вот выплеснуться из своих берегов и затопить, в соответствии с сезонными сроками, ближние леса и степные низины, властвовал, между тем, поздний вечер. В высокой траве, оглушительно стрекотали сверчки, в звёздном небе носились бесшумными тенями летучие мыши. Располагаясь на непредвиденную ночёвку, ордынцы покрыли всю территорию вокруг станицы множеством своих палаток… Запылали тысячи костров.
А вот казакам в этот поздний вечер было совсем не до отдыха. Оборонительный вал за рогатками, с наступлением темноты, осветили факелы и костры. Большинство защитников станицы находились на своих позициях, в ожидании ночных атак противника. Обороняющиеся стреляли из ружей и даже орудий в непроглядную темень, на слух… В сторону малейшего шума, или почудившийся возни.
…Шабаз-Гирей-Султан обвёл исподлобья мрачным взглядом всех своих старших командиров. Людей набилось в его новый шатёр, как правоверных в мечеть, в священный месяц Шаабан.
Судя по долетавшим до слуха калги негромким, отрывочным разговорам, все собравшиеся уже были в курсе произошедшей сегодня череды невероятных событий. Правда, как относиться к схождению ангелов с небес, мысленным приказам посланников всевышнего гвардейцам и странной гибели юного родственника командующего армией, убитого точным попаданием пушечного ядра с невозможного сверхдальнего расстояния, никто не знал.
Старшие военачальники орды полагали, что сейчас им будут объяснены понятным языком произошедшие загадочные вещи… И даны чёткие указания, как интерпретировать и толковать случившееся в своих подразделениях. Для предотвращения всевозможных брожений и нехороших разговоров среди правоверных.
Но, вместо этого, командующий неожиданно спросил:
- Почему я не вижу среди вас уважаемого князя Татарханова? Где он?!
И не удержался, что бы не съязвить:
- Помниться, на предыдущем совете отважный князь обещал нам лично возглавить отряд кабардинских воинов, готовых отправиться на штурм станицы… И грозился первым дойти до центра казачьего поселения!
Вперёд, от собравшихся старших командиров, тут же выступил широкоплечий черкес в каракулевой папахе. Он доложил со скорбным выражением на лице:
- Не сомневайся в мужестве адыгов, господин… Досточтимый князь Кургока Татарханов сдержал данное тебе слово. И сам повёл своих воинов на приступ.
Аллах так распорядился его судьбой, что высокородный храбрец погиб в бою, ворвавшись на окраину Наурской… И сражаясь уже далеко за насыпью. Князь Татарханов исполнил своё обещание и дальше всех зашёл во вражеское поселение. Но потом казакам, к сожалению, удалось оттеснить наших людей обратно за вал.
Отважные адыгские воины пытались вынести тело своего погибшего командира с поля боя. Джигиты не жалели себя… Все ближайшие соратники уважаемого князя тоже полегли при этом от пуль и клинков врагов.
Черкес выдохнул злобно:
- Кургока Татарханов лежит теперь у самого рва, в окружении множества мёртвых тел своих верных джигитов... Подобраться к этому месту, чтобы забрать погибшего князя и наших героев, без новых больших потерь невозможно. Мы уже предпринимали несколько безрезультатных попыток.
Убитые джигиты лежат слишком близко к позициям гяуров… Даже в ночной темноте к князю не подползти! Казаки сразу стреляют с вала на малейший шорох или движение. Совсем не экономят свинец и порох, шайтаны! Похоже, боеприпасов у них запасено много.
- Каковы наши общие потери за этот день? – потемнел лицом калга и перевёл взгляд с замолчавшего черкеса на других старших офицеров. – Я хочу знать точные цифры по подразделениям… Пусть каждый командир доложит мне конкретную ситуацию у себя по убитым и раненым. На сей час.
…Слушая сухие рапорты подчинённых, Шабаз-Гирей-Султан чувствовал, как тоска и депрессия наполняют его опустошённое сердце. Картина, и правда, складывалась безрадостная.
Конец 70 части...
