Отлично! Вот и пускай князь Татарханов поливает исконную кабардинскую землю собственной кровью и кровью своих соплеменников!
Губы калги под пышными чёрными усами дрогнули в едва заметной иезуитской улыбке… Настроение у Шабаз-Гирей-Султана немного поднялось.
Пусть теперь уважаемый кабардинский князь сражается насмерть с гяурами, которым сам когда-то служил верой и правдой! Говорят, русские за усердие ещё и отметили его высоким офицерским чином… И даже платили золотом казённое жалование!
Кстати, мысленно спохватился калга, - а где же чеченские и кумыкские воины? Их предводители тоже клятвенно обещали великому хану присоединиться на Тереке к джихаду против гяуров. Но пока этих братьев-мусульман что-то не видно...
Шабаз-Гирей-Султан усмехнулся с горечью. Крымский владыка говорил о поджидающем их вблизи Моздокской цитадели совместном отряде горцев, численностью в несколько тысяч джигитов. Однако ни один чеченец и кумык из этого гипотетического союзного войска так до сих пор и не присоединился к калге.
Командующий объединёнными силами орды с подозрением подумал – а может быть местные единоверцы просто тянут время? Ждут, когда он обрушится всей мощью на крепость гяуров и сломит сопротивление защитников. А когда русская цитадель готова будет вот-вот пасть, тогда и нагрянут к нему союзнички… Поставить победную точку в разгроме неверных! И принять участие в дележе трофеев.
Шабаз-Гирей-Султан повернулся к свите. И обвёл строгим взглядом группу своих военачальников высшего ранга, внимательно следивших за каждым движением предводителя. Все ждали сигнала к началу атаки на русскую крепость… И недоумевали, отчего командующий медлит.
Калга кивнул властно… И от группы вельмож в дорогих, сияющих на солнце начищенных доспехах тут же отделился человек. Это был ханский визирь Янгын, представитель знатного рода Ширинов. И командир всего правого крыла сборного османского войска.
До недавнего времени сам Шабаз-Гирей-Султан занимал сию почётную должность в армии крымского владыки... Тогда калга, на правах второго человека при великом хане, отвечал за наиболее боеспособные силы орды. А их цвет представляли лучшие из лучших - турецкие янычары, ички беглери (личная гвардия крымского предводителя!), отважные черкесские воины и лихой наёмный казачий полк.
Однако внезапный отъезд Девлет Четвёртого Гирея повлёк за собой серьёзные перестановки во всём руководстве армии. Калга стал её предводителем... А бывший военачальник средней руки Янгын резко взлетел по служебной лестнице. И занял должность командира правого крыла всей армии.
Ханский визирь, гордый оказанным ему доверием, придерживая кривую турецкую саблю у бедра, приблизился к Шабаз-Гирей-Султану. И склонился перед ним в почтительном поклоне… Косясь на уткнувшегося лбом в траву начальника охраны, про существование которого командующий, казалось бы, забыл напрочь, Янгын с готовностью доложил:
- Отряды с лестницами и ударные подразделения заняли свои места для атаки. Прикажете начинать штурм?
Но калга всё ещё колебался. Он надеялся избежать большой крови и тяжёлых потерь в вверенной ему армии. Пиррова победа его прельщала мало... И поэтому Шабаз-Гирей-Султан раздражённо отрезал:
- Нет! Успеется… Пусть с гяурами в крепости поговорят ещё наши казаки. Христиане лучше поймут доводы своих соплеменников и единоверцев. Даже несмотря на то, что многие защитники цитадели считают наших друзей и союзников изменниками.
При всём при этом, думаю, осаждённые всё же не откажутся выслушать казачью делегацию. Особенно, если в числе парламентёров будет и этот… их блаженный старец. Пустынник и пророк Арсений. Кажется, так его зовут? Кстати, что сейчас вещает своим собратьям по вере этот сумасшедший дервиш?
Янгын презрительно усмехнулся:
- Безумный старик бормочет, по-прежнему, всякую чушь казакам… Твердит, что всякий христианин, проливающий кровь поклоняющихся распятому Богу, никогда не попадёт в их рай. И заступные молитвы дервиша за таких воинов не в силах спасти грешника.
Янгын возмущённо вскинул брови:
- Рай для неверных! Как у него ещё язык не отсох за такие слова… Кожу бы с негодяя содрать живьём. Да только этот безумец совсем не боится смерти! Мне кажется, он будет лишь рад умереть на закате собственных никчёмных лет в страшных мучениях за свою веру.
- Старца не трогать! – жёстко приказал калга. – Чтобы не один волос не упал с головы казачьего дервиша. Пусть болтает, что хочет. Всё равно его слова в нашей армии мало кто понимает и воспринимает всерьёз... Кроме пяти сотен казаков.
Нам ещё возмущения и бунта в их рядах не хватало! Всё-таки, они одни из лучших наших воинов. И ещё послужат великому хану с султаном в других битвах... Даже если и откажутся сейчас сражаться с носящими на груди крест.
Мы и без них здесь управимся. Только пусть тогда казачий атаман не рассчитывают на серьёзный куш по итогам похода! Доля его воинов будет согласно вкладу в общую победу...
Калга коварно ухмыльнулся:
- А парламентёрами казаки пусть нам сейчас, со своим старцем, послужат! Если и правда эти неверные так ценят христианские жизни. Ступай, распорядись, чтобы делегация переговорщиков отправлялась к стенам цитадели немедленно!
Шабаз-Гирей-Султан добавил с нескрываемой иронией:
- Передай казакам, пусть парламентёры обещают защитникам крепости от моего имени всё, что угодно. Сохранение жизни каждому, свободу, неприкосновенность личного имущества… В обмен на сдачу цитадели.
И пускай всем своим видом и речами переговорщики покажут неразумным упрямцам, приготовившимся умереть здесь, что любимцы Аллаха - досточтимые турецкий султан и крымский хан - к добровольно покорившимся им христианам относятся милосердно! Вполне благосклонно и терпимо.
Никто не собирается заставлять православных отказываться от ношения нательных крестов. И обращать в ислам мы никого против воли не станем! Сложивших оружие русских военных отпустим на все четыре стороны.
Пусть гяуры и их союзники-горцы посмотрят своими глазами на старца Арсения, поговорят с ним и удостоверятся, что всем примкнувшим к нам христианам живётся неплохо. Осаждённым не следует слушать ложь своих командиров! Простым людям надо принять правильное решение.
Иначе русская цитадель всё равно будет уничтожена. А всех её непокорившихся защитников ждёт самая незавидная участь…
***
Хотя казачьего полка под командованием войскового атамана Савельева уже несколько дней, как не было в крепости - он, с разрешения генерал-поручика фон Медема, отправился в Наурскую - станичников между осаждёнными оставалось немало. И нестроевых – увечных, выздоравливавших после ранения или болезни, подростков, женщин с младенцами на руках… И вполне себе справных рубак, входящих в различные казачьи формирования в составе русской армии, обороняющей цитадель.
Крепость была переполнена военными и гражданскими людьми. Многие из них, на фоне всеобщей суеты и тревоги, даже не заметили исчезновения целого боевого подразделения во главе с полковником Савельевым.
Мужчины, кто ещё был в состоянии стрелять из фузеи и пистолета, рубить врага шашкой, колоть пикой из-за бревенчатого частокола, продолжали пополнять ряды защитников крепости. Добровольцев из нестроевого, разночинного народа набиралось столько, что младшие армейские командиры пускали гражданских на стены с собственным оружием, только после придирчивого внешнего осмотра.
Ну, а тем, кому была доверена оборона цитадели, унтер-офицеры войска генерал-поручика фон Медема, тут же определяли индивидуальное место за частоколом. Персональный участок наблюдения за противником и сектор обстрела.
Заступивший с началом осады на бессрочное дежурство гражданский доброволец - будь то посадский горец-переселенец, подросток, или седой, но ещё крепкий старец, как и русский солдат теперь, нёс круглосуточную, по часам, караульную службу на стене. Покидать свой пост без разрешения командира не разрешалось. Под страхом сурового наказания.
Теперь подобраться незамеченным к крепости, с любой её стороны, стало совершенно невозможно. Защитники цитадели были всегда начеку. И палили из пушек и ружей по любой появившейся в зоне досягаемости цели.
…Как не просил, тоже допустить его стрелком на стену, молоденького подпоручика старый солдат Серафим Кирин, явившийся к месту сбора и осмотра кандидатов со своей фузеей и боезапасом, воинского задора ветерана армейский офицер разделять не спешил. Напротив, служивый весьма скептически взирал на одноногого отставника, вытянувшегося перед ним во фрунт, с опорой на старенькое ружьё. И кривил недовольно губы под старательно отращиваемыми усами.
Далеко не новую, но вполне себе добротную трофейную фузею, подарил тестю Макар Мирошников из собственного арсенала. Казак также поделился с Серафимом Кириным порохом и свинцом, накануне своего стремительного отъезда из крепости с полком войскового атамана Савельева.
Конец 60 части...