В кабинете повисла напряжённая пауза. Войсковой атаман ждал. Но командующий всё не спешил с вердиктом. Вместо этого генерал-поручик вдруг сообщил Ивану Дмитриевичу:
- Докладывают мне, господин атаман, что из нашего войска с января уже дезертировало пятнадцать человек! И подавляющее большинство этих каналий, изменивших присяге, государыне и Отечеству – служилые двух моих казачьих полков… Не многовато ли будет за шесть месяцев, любезный Иван Дмитриевич? И не к бунтовщику ли Пугачёву подались с оружием казачки?!
- Насчёт других беглецов судить не берусь, - хмуро ответствовал войсковой атаман, - а вот по терским станичникам скажу… Только сделайте милость, не сочтите мои слова опять за дерзость. Личное мнение имею.
- Говорите, - в глазах командующего мелькнул затаённый интерес.
- Не к Пугачёву они побежали возмущать народ против государыни, - убеждённо произнёс Иван Дмитриевич. – Хоть и многие мои бывшие знакомцы из волгжских станиц, доходят слухи, уже запятнали себя участием в бесчинствах этого изменника… Наши казаки на Тереке из другого теста.
Войсковой атаман горько усмехнулся:
- И не тяготы службы, не пограничные опасности стали причиной их преступления… Наш брат к войне и к смерти привычный.
Главная беда казаков, переселяемых на Терек в том, что они не воспринимают ещё землю сию своим кровным Отечеством! Станичники чувствуют себя здесь, как бы в воинской командировке. Временными…
Иван Дмитриевич поймал недоумённый взгляд командующего и поспешил развить мысль:
- Секрет в том, ваше превосходительство, что семьи большинства казаков моего линейного полка, их жёны и дети, всё ещё остаются на волгжских и донских берегах. Проживают в станицах без своих мужчин... И не так-то просто перебраться многим казачьим семействам, в полном составе, со скарбом и чадами, на моздокскую пограничную линию. Время нынче военное, неспокойное… Да и все хозяйственные вопросы на старом месте с оставляемым недвижимым имуществом порешать требуется.
Семьи казачьи пока живут порознь. Оттого и баб с девками в новых терских общинах совсем немного. Да и те, что есть – все уже при мужьях и женихах. Разбираются молодки среди не венчанных станичников, как горячие пирожки, прости Господи! Казаки резать друг дружку готовы за внимание и благосклонность каждой свободной девицы в поселении.
Войсковой атаман с нескрываемым удивлением признался командующему:
- Даже вдовые бабы, оставшиеся с малыми чадами на руках, и молодые станичницы, с обезображенной оспой лицом, без труда находят себе выгодную пару! Смею предположить поэтому, что многие из беглецов подались в свои хаты на Волге и на Дону. Тоскуя по оставленным семьям, тревожась без вестей от жён, детей и невест.
В голосе Ивана Дмитриевича послышались нотки сочувствия:
- Некоторые казаки уже четыре года пребывают в полной неизвестности о судьбе своих близких. Маются душой! Бояться, что так и сгинут здесь, на кавказской земле, не увидев больше чад и любимых...
Командующий с лёгкой иронией поинтересовался:
- Ну, и какой бы вы тут дали совет вашему покорному слуге, чтобы пресечь дезертирство из казачьих рядов?
- Есть выход, - решился, наконец, идти до конца в своём откровенном и давно назревшем разговоре с начальством Иван Дмитриевич. – О том уж год, как сами станичники балакают меж собой. И даже просили меня донести их деликатную просьбу высшему командованию.
А суть её в том, что пора бы уже охочих девок незамужних, из российских станиц, переселять на Терек самостоятельным, отдельным обозом. Венчать здесь с казаками… И пущай обживают, множат чадами своими землю кавказскую!
Войсковой атаман убеждённо и твёрдо произнёс:
- Семейные казаки на Тереке никуда и никогда не побегут из новооснованных станиц. Если там будут оставаться их жёны и дети.
И на любой смертный бой пойдут легко… Зная, что защищают не просто пограничную линию, а свои семейства.
Да и как иначе моим станичникам укореняться здесь? Без женщин своего сословия и веры... Обзаводиться крепкими хозяйствами на века вперёд, восполнять казачьи ряды потомством?
- Ну что ж, - задумался командующий, - в ваших словах есть резон. И я вас услышал… Обязательно доведу пожелание терских казаков до сведения государыни и Сената! Изложу в ближайшем рапорте на высочайшее имя.
Возможно, мера сия и правда поспособствует заселению этих мест… И позволит уменьшить случаи дезертирства из армии. Хотя бы - среди казачьего сословия.
Впрочем, даже не знаю, как скоро терские берега смогут стать для переселенцев малым Отечеством… Куда человека тянет возвращаться издалека. Где православные захотели бы обосноваться добровольно, а не по приказу. И мечтали бы спокойно умереть здесь в немощи...
- У каждого казака в моём полку, - тихо произнёс войсковой атаман, - на груди, рядом с нательным крестом, или в потаённом месте одёжи, имеется материнская ладанка. С частицей родной земли... С ней мы завсегда хороним своего погибшего на чужбине.
Я и сам ношу такой бесценный оберег. Даденый мне давно, ещё покойной матушкой. Да только земля, ваше превосходительство, в тех ладанках, у казаков моздокского линейного полка, совершенно разная!
У большинства – волгжская… Как и у меня. У многих – донская… А есть ещё в материнских ладанках уральская и башкирская. И не у кого - терская!
- Кажется, я вас понимаю, - граф фон Медем потёр ладонью щёку, в том месте, где нашёл свой комариный конец крылатый кровопийца. – Однако вернёмся к вашей просьбе немедленно отбыть с полком в Наурскую... Мне поручено государыней любой ценой здесь защищать и удерживать Моздокскую крепость. Сей форпост очень важен для державы нашей.
Отстоим сейчас цитадель - и вся протяжённая терская граница, от Кубани до Кизляра, останется у России под замком. Моздок тут ключевой центр. Прогоним врага и все разорённые казачьи поселения по левобережью, до которых успеет нынче дотянуться супостат, быстро восстановятся.
А вот ослаблять сейчас оборону столь важной крепости, ради спасения жителей нескольких недостроенных станиц – опасная затея! С моей стороны, как лица, отвечающего головой за удержание Моздокской цитадели, то что вы просите, полагается расценивать, как блажь… Граничащую с воинским преступлением.
Но и оставлять наших людей один на один с бедой, в слабо укреплённых пограничных селениях, тоже никак нельзя! Тут вы совершенно правы… Мало ли что может замыслить враг в ходе осады Моздокской крепости и на какие ещё ближние цели решит направить свои силы.
Генерал-поручик глубоко погрузился в свои мысли, в поисках выхода из столь тяжёлой ситуации… Очнувшись через некоторое время от дум, он махнул рукой ожидающему ответ войсковому атаману:
- Будь по-вашему! Отправляйтесь с полком в Наурскую. Думаю, что оборону Моздокской цитадели это заметно не ослабит… А вот защитников станицы и собирающиеся там сейчас по вашему приказу левобережные казачьи общины - усилит серьёзно.
Надеюсь, ещё свидимся с вами, полковник… И да хранит всех нас Бог!
***
Утром следующего дня, едва первые солнечные лучи осветили купола и кресты Собора Сошествия Святого Духа над Моздоком, из восточных ворот крепости выехал бодрой рысью конный отряд из пяти сотен казаков. Возглавлял эту стремительную кавалькаду полный энергии, несоизмеримой с его почтенным возрастом, зычноголосый войсковой атаман Иван Дмитриевич Савельев.
Спустя всего сутки казачий полк, мчавшийся на восток почти без остановок по левому берегу Терека, наперегонки с быстрым и мутным потоком, достиг пределов станицы Наурской...
А к вечеру того же дня, с противоположной стороны Моздокской цитадели, показался из-за луковского леса другой вооружённый конный отряд. Командовал им майор Криднер.
Эта группа всадников, включавшая теперь и восемь десятков отборных кабардинских воинов во главе со своим знатным предводителем Гиреем Касаевым, вступила в крепость по подъёмному мосту через западные ворота.
Едва спешившись, майор Криднер сообщил графу фон Медему об измене большинства адыгских владельцев. И доложил, что следом за его дозорным отрядом движется многотысячная сборная армия неприятеля, объединившая всех союзников Порты. Среди которых изумлённые наблюдатели обнаружили даже «чернокожих арапов» в панцирях, входивших в состав тяжёлой османской пехоты! Под стенами Моздокской цитадели враг должен был объявиться, примерно, через двое суток.
За эти сорок восемь часов генерал-поручику фон Медему стало известно от своих агентов, что у приближающегося объединённого войска противника случились перемены. Теперь орду возглавил новый верховный предводитель.
Прежний, хан Девлет Четвёртый Гирей, по одному, ему понятному соображению, неожиданно и срочно покинул свою разномастную армию. И уехал со свитой в Тамань. Или даже в сам Крым – никто точно не знал… Руководить сборным войском перед отъездом и всем терским походом хан доверил своему ближайшему помощнику и родственнику калге Шабаз-Гирей-Султану.
Как генерал-поручик фон Медем и сообщил полковнику Савельеву в их последнем разговоре, сразу после возвращения в Моздокскую крепость отряда майора Криднера, все входы и выходы в цитадель были закрыты наглухо. А на её каменные стены, с наружным бревенчатым частоколом и глубоким рвом пред ним, поднялись и заняли круговую оборону несколько тысяч вооружённых людей.
Защитники крепости представляли собой, как различные армейские подразделения - бомбардиров, гренадёров, стрелков, так и решительно настроенных мужчин - жителей многонациональных моздокских слобод. Военные и гражданские встали бок о бок, понимая, что отступать им некуда.
Орудийные расчёты на крепостных стенах готовили свои пушки и ядра к бою, таскали наверх бочонки с порохом. Стрелки плавили свинец и отливали пули про запас, ополченцы затачивали до идеальной остроты кинжалы и сабли... Осада Моздока началась.
Конец 57 части...