Мы праздновали в деревне. Я, мама и брат. Приближение праздника чувствовалось сильно всеми нами хотя бы потому, что мы вместе.
Приехали мы в наш дом накануне Рождества, довез нас папин друг, и весь день занимались приготовлением праздничного стола. Мне поручили сельдь под шубой, чему я была очень рада. Я готовила в гостиной за большим столом перед телевизором, а потом прибегала вся фиолетовая к маме на кузню и смотрела, как она фарширует рождественского гуся крупой. На улице было холодно, но мне было тепло, потому что в ожидании чуда я пила много горячего чая, кружка за кружкой.
Шум.
В тот день мама много спала. Днем лишь вышла на улицу полюбоваться на огромного снеговика, которого слепили мы с братом, и подышать свежим морозным воздухом. Мы не пошли на службу, потому что вечером поднялась страшная метель, а машину, стоявшую в гараже, уже полгода как никто не заводил, да и мама давно не была за рулем.
Топот. Топот. Топот.
Я зажгла свою любимую свечу и поставила в центр нашего круглого стола. Гусь был удивительно вкусным, хоть мама и утверждала, что он не получился. Жилистое жесткое мясо и жирная гречневая каша с чечевицей и грецкими орехами.
Бах.
Сначала мы медленно разбирали его и долго раскладывали пропитанную жиром кашу по тарелкам. Затем также долго и молча ели. По окончании трапезы мы еще какое-то время смотрели друг на друга и глупо улыбались. Наши губы нелепо блестели. Потом мама ушла спать, а мы с братом смотрели телевизор. Там шла комедия.
Грохот льда.
Шум.
Я долго не могла заснуть и постоянно то зажигала, то вновь гасила свет. В моей комнате висели венчальные иконы родителей, и я пару раз, вскакивая с постели, подходила и подолгу стояла перед ними до тех пор, пока мне не становилось чересчур холодно, и я вновь пряталась под одеяло.
Земли холод.
Утро было таким же тихим, как и вечер. Все оконные ставни были закрыты, занавески задернуты, так что весь дом был погружен в приятный мрак, разбавляемый лишь светом тусклой кухонной лампы и мигающими огнями гирлянды. Мы будто бы грелись в большой сказочной берлоге где-то глубоко под снегом. И никто не мог нас достать.
Кровь.
Я заваривала себе очередную кружку горячего чая, когда у мамы в комнате зазвонил телефон.
-Алло, - услышала я ее заспанный голос и тут же громкое и возбужденное: - Костя, это ты?!
Дверь резко открылась, и она выбежала из комнаты.
- Костя, Костечка, алло, алло! Да, да, я тебя слышу!
Я вскочила и побежала за мамой. Она стояла у окна на кухне, упершись локтями в подоконник, так что я не видела ее лица. Только его отражение в оконном стекле. Телефон был отчаянно прижат к уху. Она плакала.
Ропот. Ропот. Ропот.
- Ты как там? Как ты там, Костечка? Ой, как хорошо, что ты позвонил! – мама почти кричала в трубку. - Алло, алло, да, да, я тебя слышу, Кость! Плохо, но я слышу!
Я сижу на маленькой табуреточке с руками на коленях, они ходят ходуном, и терпеливо жду, и впитываю каждое слово.
- Ну, всё, пока, Костечка, а то вовсе не слышно. Звони, ты только звони, пожалуйста, как можешь…
- Стой! – я вскакиваю. - Дай мне!
- … а, нет, нет! Постой! – мама передает мне телефон. - Держи.
- Аллё, аллё! Папа!
Крик.
- Папа!!
- Доча, привет! – он смеется. Я вижу, как он улыбается.
- Папа, привет! Как ты там?
-Алло, алло?
- Папа, как – у – тебя – дела? – я и сама широко улыбаюсь.
- Хорошо, всё в порядке!
- Ну, хорошо.
- У вас, у вас как дела, доча?
- Хорошо, пап! У нас всё хорошо!!!
Шум…
