Писателя Александра Иликаева не зря называют «уфимским Бальзаком». Как Бальзак он плодовит. Как и великий французский мэтр реализма – Иликаев «стремится к полному, вероятному, точному изображению общества, природы и человека, в частности на основе объективности» (по выражению критика Николая Выхина). Иликаевской (как и бальзаковской) фабуле присуще смещение акцента от умозрительного фантазирования к натуралистичному бытописанию – вплоть до малозаметных мелочей повседневной жизни большинства людей. Как подмечал тот же Выхин, «потрясающая образность речи, создание живой картины, развёртывание панорамы, интерактивно воздействующей на читателя, – это конёк Иликаева».
(И всё же я "навесил бы" на Иликева другой ярлык: он - уфимский Мопассан, ибо тот заряд "реальной", натуралистичной чувственности, который и характеризует жизнь множества "мыслящих тростников", заложен едва не в каждое произведение художественной прозы Александра.)
Но, в то же время, перу Александра принадлежат и произведения иных, нежели реализм, жанров. И даже традиционный мейнстрим в иликаевском исполнении выглядит либо нарочито гротескным, либо «магически-реалистичным» (а чаще всего – и то, и другое). Вероятно, это неспроста, ведь Александр Иликаев – вообще-то серьёзный учёный, специалист по фольклору и мифологии.
Вот именно в таком разрезе среди его произведений крупной прозы я хотел бы сегодня отметить повесть «Прикованный к батарее». И для затравки приведу отзыв Владимира Прокофьева. А ниже дам ознакомительный фрагмент повести.
«О ПОВЕСТИ «ПРИКОВАННЫЙ К БАТАРЕЕ»
Первый вопрос, который возник при чтении повести: к какому жанру литературы отнести сие произведение? Не все так очевидно, как кажется первоначально. Отнести повесть к описанию быта и нравов ВУЗов? К эротической прозе? Не получилось, так как реализм, я бы даже сказал нарочитый натурализм произведения, получился внешним, условным, не подтвержденным деталями. От иллюстрации до фантастического проживания юной (а позднее не очень) героини в Сибири, не менее условных половых контактов с местными жителями (до, и, вероятно, тем более после советской власти в стойбищах кочевых народов свирепствуют многочисленные инфекционные заболевания, не в последнюю очередь передающиеся половым путем), необузданные сексуальные фантазии вузовских преподавателей (именно и только фантазии, преподаватели — люди занятые и не имеют времени на их реализацию, это я вам как муж старшего преподавателя БГАУ говорю), перенос действия в фантасмагорические садовые и европейские кущи — все говорит о фантазийном характере повести.
Воспринимая повесть в таком качестве легче найти аналогии, если не прямые отсылки, ко всем известным сказочным произведениям, в которых главные героини мужественно путешествуют по дорогам жизни: Элли с толпою мужских персонажей (кто из кафедрального паноптикума Страшила, кто Тотошка, Дровосек и Лев — слушатели/читатели сами могут легко поупражняться в угадывании), бредущая по желтой дороге. Алиса, с полу- и целиком сумасшедшими персонажами, выбирающаяся из лабиринтов полового созревания Зазеркалья. Герда, смело устремляющаяся на спасение похищенного Кая. Да мало ли их еще! Но только ли еще одна история превращения девушки в женщину перед нами? Вооружившись незабвенной теорией советских цензоров по поиску антисоветчины, я могу утверждать, что не только. Это еще и политический памфлет, или, если хотите, утопическое предсказание нашего будущего. Условно приняв женскую суть главной героини как парафраз вечной женственности нашей Родины — России, нельзя не заметить ее сложного пути к своему, пусть и условному, «счастью». Ею последовательно опробованы и отвергнуты (это уже прям «Колобок» какой-то!): носитель либеральной идеи, он же эгоцентричный экологически-террористический рейнджер (пастух оленеводов?); разорившийся, но не утративший тяги к «халяве», новый русский бизнесмен; носители коллективного (социалистического или коммунистического?) кафедрального быта и разума.
И выбран, правда, несколько экстравагантным, садомазохистским путем (что поделаешь, все у нас в России через одно-два-три места делается), недалекий сеятель «разумного, доброго, вечного». Пусть в одном отдельно взятом произведении, но восторжествовала многовековая мечта интеллигенции — о слиянии со своей мучительницей Родиной.
Язык повести упрекают, приравнивая к скучному (?) канцеляриту. Не согласен. Именно таким языком и можно описать вышеперечисленные болезненные вывихи институтско-российской реальности. Язык даже как-то роднит повесть с журналистикой сегодняшнего дня, в том числе с «желтой» прессой и языком детективных романов (а повесть заявлена как детективная). То есть еще один пласт «стеба» налицо.
В произведении множество нераскрытых тем и пластов. Ограниченность (моя или времени обсуждения?) не позволяет подробно раскрыть такие затронутые повестью темы, как национальный вопрос, эротизм профессорско-преподавательского состава, мздоимство в ВУЗах и т.д. и т.п. А сколько колоритных персонажей осталось на обочине повествования! Каждый из них — зародыш возможного будущего произведения. Один из персонажей — город, за исключением формально упоминаемых географических названий, неузнанный и туманно проследовавший по страницам повести. Хотя тут я сам себе противоречу: фотографический черно-белый журналистский стиль повести и не подразумевает пристального изучения пейзажей и вглядывания в городские ландшафты.
Общие впечатления: все мы мельчим, суетимся и торопимся. Некогда спокойно написать о вечном, сиюминутное уносит нас вдаль на бревне повседневности, не давая подобрать весло философии или парус романтики. Подгребаем к берегу руками. В общем, как рулим, так и едем. И, если не мы рулим обстоятельствами, то они начинают рулить нами».
ПРИКОВАННЫЙ К БАТАРЕЕ
сатирико-эротический триллер
L’amour pour principe et l’ordre pour base; le progrès pour but.
(Любовь как принцип, порядок как основание, прогресс как цель (фр.).)
Огюст Конт
KI. Числа
Учение пифагорейцев прославилось тем, что подозрительно относилось к едокам бобов, и во всем видело число. Пифагорейцы верили, что, познав какие-то пропорции, можно не только приблизиться к богам, но даже учить их тому, как надо правильно конструировать миры. Особой оригинальностью отличились авторы постмодернистских романов. Так, в романе Пелевина «Числа» главный герой Степа решает обратить на себя внимание счастливой семерки. Начитавшись древних греков, он сжигает на костре соответствующее количество банок говяжьей тушенки, свершая, таким образом, ритуальное жертвоприношение.
И действительно, наша жизнь начинается с бирки под номером. В школе мы получаем оценки, в налоговой — социальный номер, в загсе — четырехзначный код, на кладбище… ну, в общем, не будем о грустном.
Числа окружают нас, но только в школе они начинают приобретать то роковое значение, которое преследует человека уже до самой могилы. Даже стены дурдома не могут служить надежной оградой от их власти. Вспомните новостные ленты: ученик подкараулил в подъезде горячо любимую Марью Ивановну и нанес ей три ножевых удара в бок из-за двойки с плюсом за четверть. Если продолжить фантазии дальше, то можно даже приписать соответствующие цвета промежуточным отметкам — «3» и «4». Первая окрашена неизменно в синие успокаивающие тона, вторая так и светится бодро-красным румянцем.
I. Раздельный купальник
В школе Даша Уральцева и Артур Латыпов хватали пятерки как горячие пирожки. Дашу сравнивали с занудой Машей Старцевой из «Приключений Петрова и Васечкина», а Артура, увы, совсем не с отличником Электроником. Уральцеву растил отец-одиночка, редкая птица на русской равнине, Артура — мать, гордившаяся своим происхождением от потомственного татарского мурзы. Отец очень хотел сделать из Даши настоящего мальчика. Он таскал ее всюду за собой: на рыбалку, пляж, в турпоходы. Он разработал свою систему практически спартанского воспитания. Однако, в отличие от жителей древней Лаконии, как географ и интеллигент во втором поколении, отец Даши не считал знания злом. Уроки подлежали обязательному выполнению. Капризы пресекались на корню.
На свежем воздухе девочка развивалась гармонически. В восемь лет в синем закрытом купальнике она плавала как дельфин. Даша была заводилой компании нескладных горластых ребят. Отец иногда уезжал в срочные командировки, оставляя Дашу на попечении соседки. Но девочка совсем не унывала. Командировки случались летом, и она преспокойно торчала целыми днями с пацанами на берегу Манески. Неприятности начались, когда Даша появилась в раздельном купальнике. Это сразу возвело невидимый барьер между ней и мальчишками. Потом наступили месячные.
Автор просит прощения за то, что отец Даши только промелькнет в первых главках, а потом — канет в Лету. Такова, увы, участь родителей, вопреки социальной рекламе про птенцов, которые забыли свою мать-кукушку. Но кратковременная роль не значит — не важная! Как иногда какой-то мелкий человек, которого мы презираем, потом вдруг отзывается во всей нашей последующей жизни. И гремит, будто пустой горшок, в который колотят палкой. И захочешь — не забудешь.
Но отец Даши не был пустым горшком. Он был, как уже выше отмечено, Наполеоном стандартной жилплощади. Он был добр, строг, но при этом чистая домохозяйка. Даша не знала ужаса валяющихся по квартире носков, грязного белья и вечных макарон с яишней. Отец требовал, но и четко варил по вывешенному в кухне меню, расписанному шариковой ручкой. В нем говорила привычка настоящего первопроходца. Каждый выход на улицу сей муж сверял по показаниям барометра и смоченному в слюне пальцу. Отправляясь в очередную экспедицию, рачительный хозяин оставлял любимой дочке целую батарею консервов и круп в картонных коробках, а также полную морозилку, забитую мороженными мясом и рыбой. Белье также оставалось аккуратно выглаженным и сложенным в ящики шкафа.
Как способная ученица, Даша очень быстро справлялась с уроками. В результате у нее оставалось свободное время, которое до поры до времени тупо нечем было занять…
Теперь следует рассказать об одном происшествии, кардинальным образом повлиявшее на дальнейшее развитие нашей истории.
Однажды, когда тринадцатилетняя Даша рылась в отцовском книжном шкафу, случилась катастрофа. Огромный том физического описания Зарубежной Азии, свалившись с верхней полки, в буквальном смысле огорошил девочку. Еще толком не придя в себя, она, как хватающийся за борта бассейна оглушенный пловец, стала лазить по полкам. Руки сами собой нащупали кожаный корешок «Декамерона» (издательство Академии наук СССР)».
Кто скажет, что в СССР не было секса? Невинная отроковица раскрыла роковые страницы…
Вскоре после этого с Уральцевой начали происходить разные странности. Она вдруг разом позабыла о своих комплексах, сделалась непредсказуемой и язвительной. Пригласила в кино двух друзей — начинающих каратистов, а потом внезапно влюбилась в изобретателя вечного двигателя из соседнего подъезда. Каратисты, выяснив, что их жестоко обманули, вызвали юную динамщицу на стрелку. Даша явилась с соседом-боксером, призером республиканской сборной. Конфликт был быстро исчерпан, и все четверо отправились на кино до шестнадцати.
Уральцева очень быстро перестала краснеть от мата, но раздававшийся из ее уст он звучал настоящей музыкой: «Хой, бледновитые! Это что за блондинство, Ибатуллин с Набиуллиной?». Кроме того, вопреки негласному девчачьему закону не обсуждать мальчиков в разнополой компании, Даша спокойно отпускала шуточки насчет школьного вратаря, у которого, «мозги между ног, а яйца на спине». При других обстоятельствах Уральцеву можно было записать в обычные хамки. На беду, Даша росла красавицей. Вы только представьте себе пышные русые волосы, не нуждающиеся в завивке, зеленые блестящие глазки и задорный носик!
А что Латыпов? А он остался тем же домашним мальчиком, который предпочитал закрывать окно, чтобы дождаться маминых плюшек, когда ребята со двора звали его покупаться. И в четырнадцать Артур больше напоминал маленького округлившегося слоника. Ручка в его руках казалась естественным продолжением носа, так, что издали ее можно было принять за хобот.
Еще в младших классах он сразу как-то уловил формальную сторону жизни: надо быть аккуратным, делать все по пунктам. Незнание математики, ошибки в простейших вычислениях, тупоумие, ужасную дикцию он компенсировал этой мелочной способностью следовать кондовым правилам. Учителя, в конце концов, раскусили его конек и вызывали к доске, чтобы красиво и правильно записать условия задачи. Задачи же решали другие мальчики и девочки.
В выпускном цветок Дашиной красоты окончательно распустился. Девушка не стала с ним церемониться. Как-то в девичьей компании зашла речь о том, что у школьного сторожа «эта штука, как у коня». Сторож не отличался интеллектом и, вечно облаченный в спортивный костюм, как физкультурник, бегал за угол отлавливать курильщиков из кружка юных астрономов. Однако Дашу, как типичную любознайку, это ничуть не смущало. Кроме того, сторож едва был старше выпускника: только вернулся из армии, был длинноногим и политически грамотным.
Вечером она явилась в школу в красном плаще, якобы под предлогом оставленного в классе пакета с учебниками. Провокационный наряд и слой яркой косметики, конечно, были не случайны. С их помощью Уральцева предполагала визуально определить хозяйство сторожа. Результат эксперимента превзошел самые смелые ожидания, и Даша решилась.
— Ой, а я вспомнила! — воскликнула девушка. — У нас же физра была.
Сторож, не сводя с Уральцевой плотоядного взгляда, прохрипел:
— Меня физруки повесят, если я спортзал открою.
— Мм… а я от подруг слышала, что вы раньше секцию по легкой атлетике вели и были гораздо круче наших физруков. Можно, я еще немного потренируюсь? Я как раз спортивный костюм захватила.
Сомнения сторожа испарились. Через полчаса Даша отрабатывала прыжки на батуте. Сторож, конечно, недолго мог делать вид, что проверяет состояние кранов в столовой.
Войдя в спортзал, он сперва робко, а потом, поощряемый улыбкой Уральцевой, принялся жадно пожирать девушку глазами. Даша была особенно хороша: раскрасневшаяся, в черном закрытом купальнике и мотающимся вверх-вниз хвостом русых волос.
Через какое-то время сторож покачал головой.
— Нет, так не пойдет. На твоем месте я бы снял этот древний спортивный костюм.
Даша, остановившись, смутилась.
— Извините, конечно… но у меня под ним ничего нет.
Сторож судорожно сглотнул подступивший к горлу комок.
— Все греческие гимнасты занимались обнаженными.
— Ну… я даже не знаю. А вдруг кто-нибудь войдет?
— Я закрыл дверь.
Даша нерешительно протянула.
— Хорошо. Но только вы не смотрите.
Сторож сложил руки на груди.
— Не беспокойся, я отвернусь.
Стоит ли расписывать, чем закончились прыжки абсолютно голой выпускницы на батуте? В самый решительный момент сторож предъявил свой аргумент, против которого, по слухам, прежде не смогла устоять даже завуч. Ну, разве что стоит добавить, что после активной тренировки душевая кабинка (сверхновинка в первой половине 90-х, запиравшаяся на ключ) в женской раздевалке оказалась очень кстати.
Приключение с обладателем внушительного достоинства ненадолго удовлетворило любопытство Уральцевой.
С благословения отца она поступила на исторический факультет местного университета, чуть ли не на первом курсе выбрав кафедру культурного наследия, проще говоря, этнографии. Отец, сам вечный бродяга, готовый в любое время дня и ночи разбить палаточный лагерь по всем правилам, поворчав для вида, что дочь растет и от него отдаляется, только был доволен тем, что вырастил свою копию.
Как вековечный Вяйнямёйнен, как Гайавата, он готовился отчалить с возрастом куда подальше от людей. Говорил, что не нуждается ни в какой ласке-таске и пойдет вообще странником, путем Александра I и Лыковых. Даша Уральцева, как истинная дочь своего отца, не возражала. Она была настолько же эротически чувственна снаружи, сколь строга внутри.
В универе Даша прослыла старательной студенткой. Профессор Руальд Рогнедович Кобылко не мог ею нахвалиться. Пока Дашины сверстницы стремительно экспериментировали на сексуальной почве (кто в общаге, кто встречаясь с интересными парнями, не теми, что «наши лохи на курсе»), героиня нашей истории сидела в библиотеках, обложившись пожелтелыми томами с текстами указов Анны Иоанновны, касательно Великой Северной Экспедиции к вотякам, самоедам, гуннам и гилякам за номерами 6023, 6041, 6042 и даже 6291!
Неудивительно, что профессор Кобылко прочил Уральцеву в аспирантки и даже был готов подписать ходатайство о приеме Даши в московскую аспирантуру. Но после окончания универа Даша, к недоумению Руальда Рогнедовича и ужасу всего подъезда, отправилась не в Москву, а за Урал.
Там, на зеленых просторах Сибири, она без малейших колебаний вторично рассталась с девственностью с неустрашимым российским рейнджером нулевых годов Глебом Нарбутом. Их деяния, целью которых было искоренение затаившегося по поселкам и городкам зла, походы по самым диким местам Северной Азии даже попали на страницы мировой печати. Заголовки вроде: «Новый Соломон Кейн и его неустрашимая подруга карают зло в самом сердце замороженного русского Дальнего Востока!», «Поиски Биармии привели к лесной даче главы Вернесысойского района, в подвале которой томились омичанки и даже одна несовершеннолетняя томичка!» так и мелькали на первых полосах газет и новостных сайтов. Неудивительно, что дуэт Даши и Глеба продержался до тех пор, пока девушке не надоело спать, где придется, и завтракать рожками с двойной порцией тушенки.
К тому же Нарбут, этот искатель приключений, автостопщик, хиппарь, бард, каратист и ушуист в одном лице, хотя и высоко ценил свою боевую подругу, был не прочь иной раз гульнуть с какой-нибудь приглянувшейся туристочкой, вырванной из лап медведя или снежного человека, а то и просто с симпатичной скуластой аборигенкой. В отместку Даша тоже была не прочь скоротать время в обществе каких-нибудь хантов. К тому же некоторые из них обладали навыками горлового пения и не боялись укусов гнуса. Разрыв стал неизбежен. И все же потомок гордых литвинов оставил долгий и незаживающий шрам в сердце уфимской девы.
Артур тем временем делал карьеру. Отрастил пузо, начал преждевременно лысеть. Поступил, защитился, допек своей мелочностью и, в конце концов, возглавил методический совет факультета — грозу ассистентов и даже профессоров. Даша вернулась из путешествия физически и морально закаленной, как сейчас говорят, эрудированной во всех отношениях тридцатилетней девушкой.
Но, увы, работы на большой земле не предвиделось, подружки повыскакивали замуж, нарожали детишек и теперь только говорили о том, что «им с Димкой, Тимкой или Алинкой надо успеть в сороковой кружок до без пяти десять вечера. И когда ты, Дашунечка, наконец решишься? Дети — это такая прелесть!» В общем, противно Даше было выслушивать все это.
II. Карьера путаны и приглашение на кафедру
Вернувшись в Уфу, Даша, конечно, подумывала о том, чтобы как-то вписаться в мещанскую реальность. Вспомнила о несостоявшейся научной карьере. В Сибири она истосковалась по комфорту и теперь желала хорошо зарабатывать. Сидя в Интернете, Уральцева всерьез подумывала о карьере порноактрисы.
Впрочем, подумав, Даша решила, что широкая известность ей ни к чему. Порывшись в социальных сетях, девушка нашла телефончик подруги, на вопрос о своем трудоустройстве всякий раз отвечавшей уклончиво: «работа с клиентами в сфере культурного досуга». Никого, впрочем, не удивляло, что трудиться приходится в черных чулках в крупную ячеистую сетку и лаковых ботфортах.
Переговоры не заняли много времени. Отпросившись у отца под благовидным предлогом работы в московских и питерских библиотеках с их ветхим и неоцифрованным фондом, Даша устремилась навстречу заработкам.
Уральцева начала покорение столиц не с Москвы, а с Северной Пальмиры. Но Даша не показала себя неопытной провинциалкой. Она сразу отвергла варианты с отрывными телефончиками на Невском. Высокая, золотоволосая, она знала себе цену.
Подруга дала нужные телефоны, и вот уже Даша блистала в элитном салоне для VIP-клиентов, среди которых были даже помощники мэра и работники прокуратуры.
За несколько месяцев Уральцева заработала на неплохой вклад в банке. Работа была легкой. С большинством клиентов даже до секса не доходило, ограничиваясь совместными шатаниями по подпольным казино. Один распалившийся депутат местной думы из фракции «Изгоним бесов из России!» даже предложил Даше выход на подмостки Парижа с последующим трудоустройством в роли жены престарелого английского лорда. Но девушку вдруг охватила тоска по этнографии. Она поняла, что приемы и вечеринки — не ее стезя. Голос зеленых урало-алтайских лесов оказался сильнее золотой пены.
Впрочем, неизвестно, чем бы закончилось Дашино искушение, если бы у бандерши салона не произошел конфликт с одним чином из ФСБ. Уральцевой еле удалось выцепить кое-какую наличку и бежать в Уфу. Теперь путь в модели в любом случае был заказан.
Даша вернулась изменившейся. Теперь обе ее ягодицы покрывали тату в виде советского знака качества с надписью «100% удовольствие». В проколотом языке, как жемчужина, сверкал металлический шарик, с пупка свисала небольшая цепочка. Соски украшали довольно массивные колечки.
И вот теперь легко представить, в какую глухую яму после бурной питерской жизни угодила Даша. Идти в местные путаны ей точно не хотелось. Даша целыми днями сидела с томами из папиной библиотеки, перебирала свои сибирские коллекции, временами вспоминая особо щедрых клиентов...
Но однажды в черный, как креп ритуального салона, ноябрьский вечер профессор Руальд Рогнедович Кобылко, толстый, в очках, вылитый участник пивного путча, позвонил Даше. Когда-то он с восторгом принял ее дипломную работу по айнам. Начал профессор как всегда музыкальным, тянущим голоском:
— Дашуля, как ты посмотришь на то, чтобы поработать у нас на кафедре историко-культурного наследия?
Девушка удивилась.
— Но я никогда не преподавала и даже диссертацию не защитила!
Кобылко с налета отмел сомнения.
— Да тысячу баксов каких-нибудь найдешь, и мы твою работу продвинем и на работу сразу устроим.
Дашу обуяла гордость.
— Нет, я сама работу напишу. У меня материала полевого столько, что вашим кабинетным профессорам и не снилось!
Кобылко вздохнул.
— Дашуля, ты в какой стране живешь? А как насчет того, чтобы рецензентам заплатить? Председателю ученого совета? Секретарю? Да и в ВАКе тоже люди сидят с маленькой зарплатой. Будь моя воля, я бы тебе по совокупности заслуг дал сразу академика, да я же простой профессор.
Даше стало стыдно.
— Если только у папы занять…
— У папы займи, у спонсоров займи. Повторюсь, главное — заплатить, и это не потому, что я сомневаюсь в твоем материале. Просто так делается, чтобы в ВАКе работа прошла. Понимаешь, читать твою писанину никто просто так не будет.
Даша хотела сказать, что вообще-то она не напрашивается в университет. Но вместо этого ответила уклончиво-женским «я подумаю». Однако думать не пришлось. Спустя полчаса, когда она уже натягивала на голову коричневую вязаную шапочку, готовясь отправиться в библиотеку, из комнаты показался постаревший отец.
— Даша, нам давно надо было поговорить. Я сильно виноват перед тобой, — сказал он. — Хватит тебе по тайге лазить. Тебе никто не нужен? Зато мне внуки нужны.
Уральцева покачала головой.
— Папа, мне в университете предлагают преподавателем. А там — какие женихи? Женихов в банках надо искать.
В глазах отца загорелся гордый огонек интеллигента во втором поколении.
— А мне новый русский или, как его там, твой очередной автостопщик, не нужен! Лучше найди себе скромного аспиранта или доцента. А деньги на защиту изыщем.
Девушка, взмахнув пустым пакетом, возмутилась.
— Не надо мне никаких женихов. Да я лучше пойду поперебираю твою коллекцию алтайских камней! Ты не знаешь, современные парни – или козлы, или мудаки. А тут вот мне один в интернете написал. Сорок лет ему, дважды разведен, женат, весь в наколках. Двух слов связать не умеет, ничем не интересуется, кроме сортов пива. Предложил сперва стать его любовницей, а потом, когда разведется, женой. А если ты про аспирантов, то каждый второй сексуальный маньяк. Это мне профессор Кобылко сказал по секрету. Так что покорнейше благодарю! Лучше одной остаться. А на счет работы не беспокойся. У меня еще не разорван контракт с этнографическим обществом. Если в Уфе не устроюсь, поеду в Глазовский район Удмуртии изучать реликты местного язычества.
При этом Даша чуточку покраснела. В глубине души она устала от женского одиночества. Хотелось не только дикого и необузданного секса, но и того, чтобы мужчина не сматывался затемно в предрассветный туман с намерением добыть к ужину кабана размером с теленка или двадцать килограммов рыбы.
— А сейчас ты куда-то собралась? — спросил, неожиданно вкрадчиво, отец.
Даша не могла удержаться от того, чтобы не поделиться искренней радостью.
— Папа, представляешь, в «Академ-книге» издание ханты-мансийского фольклора видела. Между прочим, в комплект входит диск с восемьсот восьмьюдесятью восемью записями шаманских заклинаний!
— Ну, тогда — со щитом или на щите!»
