В конце декабря неожиданно позвонил Валентин Ерофеевский. Он был в Москве, у него умер отец, и его отпустили из армии для похорон. Похороны уже состоялись. Я приехал к нему домой. Служба тяжёлая, он служил в Германии. Он очень жалел отца, умирал отец очень тяжело, и Валентин сказал, что хорошо, что он этого не видел. Мы долго разговаривали, далеко за полночь и я остался у него ночевать. Меня поразила его худоба. Уезжал он днём, и я не смог его проводить.
В сентябре 1967 г. вернулся из армии Валерий Пальников. Как быстро пролетели эти два года, а у меня произошло столько событий. Я его пригласил к себе. Отец преобразил мою комнату. Был сломан шкаф-контейнер с книгами и платяной шкаф, который родители купили ещё до войны. Из этих двух шкафов отец сделал один книжный шкаф с полками. Туда вместились почти все более-менее приличные книги. Старые и потрёпанные мы положили в стенной шкаф и на антресоли.
Отец перешёл в отдел снабжения своего НИИ, и тут неожиданно для него открылась возможность получать дополнительный заработок. В стране ещё сохранились частные предприятия – артели. Одна из таких артелей занималась выплавкой металлических моделей по чертежам заказчика. Эту работу можно было заказать на большом заводе, но это потребовало бы столько времени, что НИИ оказался и решили делать это у частников. Качество моделей было отличное. Эта артель уже несколько лет работала с НИИ.
Когда отец получал изготовленные детали, начальник этой частной конторы сказал: «Мы заинтересованы в заказах, получите ваши 10% и вручил отцу 200 руб. На работе месячный оклад отца бал 140 руб. От такой приплаты он был в шоке. Мы сразу купили шкаф и обеденный стол. В последствии, отец получал свой процент, это было не часто, но деньги были ощутимые. Этим и объясняются преобразования в моей комнате. Кроме того вместо самодельного дивана, отец оставил один матрац, его обтянули красивой обивочной тканью и получилась приличная кушетка. Я на свою новую зарплату купил четыре стула. Когда Пальников вошёл в мою комнату, то сказал: «У тебя очень приличная комната. Вот теперь тебе и жениться можно».
Я так подробно описываю эту мебельную эпопею, потому, что раньше каждая покупка, тем более таких дорогих вещей, в каждой семье была событием. На следующий день мы встретились с Юрой Фёдоровым и пошли отметить возвращение Валеры из армии ресторан «Черёмушки» на Профсоюзной. Потом пешком прошли к новому дому Юры Фёдорова. Отец Юры тяжело заболел и лежал в это время в больнице. Скорее всего в это время он уже не работал, потому, что ни чем иным нельзя было объяснить их переезд с ул. Марии Ульяновой на ул. Обручева. Новый дом был недавно построен, но в нём они все вместе с сестрой и её мужем занимали небольшую двухкомнатную квартиру, а там было две квартиры и площадь была гораздо больше. Но те квартиры были служебные от Министерства иностранных дел. Юра вскользь сказал, что, наверное, из Генштаба придётся вскоре уходить. Вот этим советская система была страшна, человек винтик, и когда этот винтик становился не нужен, его просто выбрасывали.
Через полгода отец Юры Фёдорова умер, у него был рак. В феврале 1968 года я был у Юры на квартире. Маленькая прихожая, довольно большая общая комната, 18- 20 метров, и маленькая вторая комната. В маленькой располагались Юра с братом Виктором, в большой мать Юры, сестра Лида с мужем. В мае у Лиды родилась дочь. Жили очень скученно. Конечно, для всех, смерть отца была страшной трагедией. Он был светочем и опорой всей семьи. Ему было всего 50 лет. Все свою дальнейшую судьбу связывали с отцом. Он поможет, он устроит. И вдруг его нет. У Юры 21 февраля был день рождения. Я купил бутылку коньяка. Он принёс с кухни котлеты с макаронами, мы помянули отца, потом ещё выпили. Ему видно было тяжко в квартире и мы захватили недопитую бутылку и пошли в близлежащее кафе. Там Юра расслабился, он чуть не со слезами стал рассказывать о последних днях отца (отец умирал дома). Было страшно слушать. С ним была почти истерика. Как мог, успокаивал его.
Я ещё не знал, что у меня будет такое же состояние через тринадцать лет, когда умрёт мой отец, может быть не так драматично, я был взрослее и независимей экономически. Потом Юру, используя старые связи, устроили в милицию, он устанавливал охранную сигнализацию в различных организациях и у частных лиц. Последний наш телефонный разговор был в августе 1968 г. Я только что вернулся из отпуска, мы на месяц с отцом ездили к его брату Виктору в деревню. Я позвонил и стал рассказывать о своих деревенских впечатлениях, и вдруг неожиданно Юра прервал меня и как то отстранённо сказал: «Коль, у меня второе стынет». Я оторопел, но потом, чтобы смягчить ситуацию, сказал, что я позвоню попозже.
Потом пришёл к такому заключению. Юре с нами, со мной и Валерой, было тяжело, прежней разницы в социальном положении уже не было, и главное уже никогда не будет. Мы оба учимся в ВУЗах, он не кончил даже восемь классов, И, наверное, и не кончит никогда. Материальное положение тоже, под вопросам, что «заработаешь, то и полопаешь». Единственный выход выгодно жениться, может быть, высокопоставленный тесть поможет. Так надо же ещё найти такую невесту. Я ещё, работая в архиве, говорил ему, мягко, чтобы не обидеть, что нужно окончить хотя бы школу рабочей молодёжи (были такие школы для взрослых людей), у тебя же будет документ. А он отвечал, что у него всё схвачено и всё будет лучше, чем у других.
Мы с Пальниковым были у Юры в конце мая, там как раз была его сестра Лида. Она взяла академический отпуск по учёбе в финансовом институте, в связи с рождением ребёнка. Мы с ней вспоминали преподавателей нашего института, какие- то смешные ситуации из студенческой жизни. И я чувствовал, как нестерпимо больно всё это слушать Юре. Я постарался быстро свернуть этот разговор. А вот теперь мне слышится его: «У меня второе стынет» и мне и жалко его и как-то обидно за него. Казалось бы такой волевой отец. Ведь чтобы в то время при Сталине достичь такого положения, чтобы тебя направили на несколько лет в Париж, иметь там особняк, надо обладать выдающимися способностями. Но как видно не все способности передаются по наследству.
И я понял, что Юра сыграл свою роль в моей судьбе и больше нам контактировать не нужно. Я больше ему никогда не звонил. Надо признаться, мне с ним было больно расставаться, это был какой-то лучезарный и радостный период моей жизни. И всё-таки мы с ним встретились ещё раз. Это было через пять лет в марте 1973 г. Я уже работал после окончания МФИ в КБточмаше на Калужской. Утром шёл на работу и по выходе из метро меня хватает за руку Юра Фёдоров. Повзрослевший, в каком-то затрапезном сером пальто, кепке, с фибровым чемоданчиком в руках, с таким ходят обычно электромонтёры, но по прежнему кепку носил элегантно:
- А ты всё такой же.
- А ты как?
- Ну, я. Я женился, у меня уже ребёнок.
Правда не уточнил мальчик или девочка, наверное, девочка, обычно мальчиком мужики всегда хвалятся. И пошёл дальше. Я не стал его задерживать. И вот это была уже действительно наша последняя встреча.
Но вернёмся к началу 1968 г. Зимняя сессия была сдана и довольно успешно. После наших студенческих мытарств наступил небольшой перерыв. У Зои была очередная размолвка Игорем и я решил предложить ей сходить в воскресенье в кино.
В это время в Москве шёл показ французского фильма «Мужчина и женщина». Он шёл только в трёх кинотеатрах. В субботу поехал на Цветной бульвар к кинотеатру «Мир». Очередь была уже на улице. Встал в конец. Через час немного продвинулись. К концу второго часа хотел даже уйти, было очень холодно. У меня на голове была зимняя шапка пирожком, которая не закрывала уши. К третьему часу обозлился и решил стоять до конца. Стало темнеть. Около четырёх часов вошёл в кассу, тут уже было тепло и можно было стоять хоть до утра. Но уши я всё-таки отморозил, Они потом у меня облезали в течении нескольких зим. И билеты я купил!
Вечером позвонил Зое, она очень была довольна. Фильм действительно хороший. В меру драматичный, показаны отношения между уже вполне сформировавшимися людьми у обоих дети, но они оба потеряли своих близких и любимых людей. И как трудно снова повторить и возродить любовь и счастье. Музыка замечательная, эта мелодия долго остаётся в памяти.
Зоя не могла быть одна, она должна была обязательно в кого быть влюблена. Я, к стати, тоже такой же. А тут у неё какая-то пустота. С Игорем она рассталась. И она предложила мне: «Давай поедем отдыхать за границу».
Советский человек тоже мог ездить по путёвке за границу, но только в страны социалистического лагеря. Но, естественно, пройдя всевозможные проверки, быть хорошим работником, комсомольцем, ударником и пр. пр. Такие путёвки можно было купить через профсоюзы. Наш городской отдел профсоюзов находился на Большом Кисельном переулке, напротив Министерства угольной промышленности СССР.
После работы поехали. Зоя надела каракулевую шубу, чтобы выглядеть посолидней. На втором этаже в кабинете нас приняла солидная женщина. Критически нас осмотрела, чего- то хмыкнула, но анкету дала. Нужно было заполнить анкету, две фотографии для загранпаспорта и характеристику с места работы. Мы вышли окрылённые надеждами и предстоящими хлопотами и так заговорились, что не заметили, как пошли в противоположную сторону и вышли к Сретенскому бульвару. Пришлось опять возвращаться к площади Дзержинского.
Дома я немного отрезвел и подумал, а в качестве кого я туда поеду. В качестве жениха Зои, нет, я не её ухажёр, да и она меня таковым не считает; в качестве охранника, я на эту роль не гожусь, силёнок маловато. Там у неё опять начнутся поиски будущих претендентов на её руку и сердце, а я что там буду делать, изображать ревнивого неудачного соперника. Мне как-то стало тоскливо и неуютно. Машина была запущена, и я всё-таки сходил и сфотографировался на загранпаспорт, фотографии никогда не помешают.
Надо было делать задний ход. Решил сказать, что мне это дорого. Это было нейтрально и не обидело бы её. Все эти приготовления растянулись во времени, и, в конце концов, она поняла, что я не поеду. В это время она опять в кого-то влюбилась. Это был парень из Городской конторы стройбанка. «Ну и Слава Богу», - подумал я.