— А что, Галочка, я один сегодня еду? — мужчина подмигнул проводнице, довольно обозревая пустое купе.
— Да что вы! На Окуловке должны сесть… — виновато ответила Галина, поправила обшлага пиджачка, убрала со лба прядку чёрных, с проседью волос.
… Галка всегда собиралась в рейс как в путешествие к своей мечте. Вот сейчас, думала она, подойдет к вагону мужчина, глянет на неё и поймет, что это его судьба, что Галочка – та единственная, которая сможет скрасить его существование. Потом, когда поезд тронется, они с этим пассажиром будут перекидываться ничего не значащими фразами, он попросит чай, Галя принесёт ему звенящий в железном подстаканнике стеклянный стакан, предложит сахар из своих запасов, конфеты… Эх! Ну где же он, не идёт и не идёт, а сахар так и лежит в коробочке, никому не нужный…
Галя была замужем, но с мужем давно жила как кошка с собакой, на работу уходила как на праздник, домой возвращалась как на каторгу. Что ж не разводилась? Ну как, остаться одной тоже страшно как–то, вроде как станет второсортной… Нет, надо сначала найти мужу замену, а уж потом уходить от него…
Андрея Галка выделила из толпы сразу. Таких мужчин сложно не заметить, а если заметишь, то потом оборачиваешься, стараясь сохранить в памяти всего его целиком, от ботинок до шевелюры.
Андрей внимательно прочитал номер вагона, сверился с билетом, кивнул и подошёл к проводнице.
— Здравствуйте, милая барышня. А я, похоже, составлю вам компанию в этот раз. Не возражаете? — Романов улыбнулся, протянул женщине паспорт, билет.
— Так, Андрей Викторович Романов, — кивнула Галина.
Она скользнула взглядом по бумажкам, а вот паспорт листала медленно, до той самой странички, где указано семейное положение.
— Да не женат, не женат! Галина, можно я уже зайду, что–то холодно… — Андрей поёжился, поднял воротник куртки, стараясь укутать в него красные от мороза уши.
— Ой, проходите, проходите, Андрей Викторович! Извините ради бога!
Галя посторонилась, пропуская в вагон пассажира. Он улыбнулся ей, подмигнул ещё раз и пошёл по коридорчику.
— Вам в серединку. Да, вон там ваше место. Чай потом, хорошо? Сейчас не время… — Галя смущенно опустила ресницы, захлопала ими, как бабочка крылышками.
— Конечно, ничего, родная. Я подожду! — Андрей кивнул, по–доброму так посмотрел на эту несчастную, мучимую сомнениями и поисками своего счастья женщину, отодвинул скрипучую дверь седьмого купе и нырнул в тишину пустого кубика, который на эти несколько часов станет его жильём, его миром, который наполнится воспоминаниями и снами…
По коридору шагали другие пассажиры, переговаривались, что–то роняли, ругались с проводницей, хлопали дверьми. Где–то по–соседству плакал ребенок, мать кричала, чтобы он замолчал, потому что надоел, потому что и так тяжело…
Андрей вышел, постучался в восьмое купе.
— Что? Кто? Подождите! Я переодеваюсь! Да что ж за люди такие?! Замолчи, Андрейка! Замолчи сейчас же!
Мальчишка орал всё громче, что–то мямлил сквозь слёзы, просил. Мать отвесила ему звонкую пощёчину. Романов даже вздрогнул, как будто ударили его.
— Откройте же! Я как подполковник внутренней службы приказываю! А иначе… — закричал он так, что из соседних купе стали высовываться пассажиры, удивленно переглядываться.
— Ну что вам? Ну? — дверь открыла растрёпанная, красная женщина. По её лицу текли слёзы, нижняя губа дрожала, а за её спиной, сидя на койке, всхлипывал мальчишка.
— Сын? — кивнул Андрей на ребенка.
— Сын, а что? Прав родительских лишите? Давайте. Отдайте его отцу, тот быстро научит его жизни. Ремень в руки, и вперёд! Давайте, ну!
Она испуганно, затравленно смотрела на мужчину, а тот только покачал головой.
— Эх, Андрюша, нам ли быть в печали!.. Ты ж тёзка мой! Ну не реви! Давай–ка маме дадим отдохнуть. Вас как зовут? — повернулся он к женщине.
— Лена, — вытирая лицо носовым платком, ответила она. — Елена Петровна.
— Так вот, Елена Петровна, у каждого бывает… Хотите, я мальчишку к себе заберу, седьмое купе. А вы пока успокоитесь, придёте в себя…
— Ну вот прямо сейчас я вам ребенка и отдала! Ищи вас потом, таких вот сердобольных! Уйдите, иначе я полицию позову! Проводница! Проводница! — женщина вытолкнула Романова из купе, стала кричать, толкая его дальше по коридору. — Уберите этого подполковника!
Галя растерянно стояла в коридоре, держа в руках два стакана с чаем.
— Сейчас… Сейчас… Андрей… Эээ…
— Викторович, — напомнил пассажир.
— Да, вы идите к себе. Я вот кипяток сделала, сейчас заварю… — тихо попросила Галина. — Ну всякие люди бывают… Вы не сердитесь…
— Не сержусь. Есть идти к себе. А чай не надо, спасибо.
— Ну как же не надо… Как же…
… Андрей вытянулся на койке, закрыл глаза. Из окна дуло. Мужчина дернул занавеску, повернулся набок, уставился взглядом в стену. Узоры на пластиковой панели, какими были обиты все купе этого поезда, имитировали слои древесины. Светло–коричневые, карамельные, тёмная охра…
— Какое это дерево? Орех? Лиственница? Что–то другое… Другое… — Андрей медленно проваливался в сон, вязкий, тяжёлый, томительно–однообразный.
Кладбище. На свежей могиле, черном пятне среди белого снега, стоит фотопортрет Андрюшиного друга, Петьки. И венки, венки, венки… Рядом с Андреем его сотрудники, коллеги. Форма на них уже впитала в себя льющий с низкого, тяжёлого неба дождь со снегом. Или это не дождь? Слёзы… Да, это слёзы.
Поплакать бы, да не получается. Андрей пробовал, нет, не выходит. Жена Петра, Любочка, утыкается в его плечо лицом, вздрагивает, её трясёт, дрожь передаётся Романову, его руки тоже трясутся. А слез нет…
— Андюш… Ну как же так... — шепчет Люба, сначала тихо, потом всё громче. Она начинает бить Андрея кулаками, своими маленькими, холодными кулачками. Люба сама вся маленькая, точно девочка. Как она теперь будет? Как?.. — Романов! Романов!..
Андрей подхватывает её на руки, несет к машине Скорой. Там Любе сделают укол, она успокоится. Андрей отвезёт её домой, к свекрови. У Петьки мировая мама, отличная свекровь! Она позаботится! Но… Но Евдокия Фёдоровна же тут, вон она в черном платке, к дереву прижалась, дышит тяжело. Нет, она Любаше не поможет…
Романов ждёт, пока врач кивнёт ему, разрешив забрать Любу в машину.
— Андрюш, я нормально. Я теперь не буду так больше… Надо ехать, да? Надо на поминки… — шепчет женщина, беря Андрея под локоть. — Давай к Евдокии Фёдоровне поближе, ладно? Пойдём…
Андрей кивает, ведет вдову к свекрови. А потом оборачивается. С фотографии на него смотрит Петька. Кривозубый, молодой, с чубом. Его круглое лицо, доброе, щекастенькое, полно жизни.
— Ребята! Да вы что тут, а? Да кого хороним–то? — кажется, спрашивает он. — Меня? Типун вам на язык! Живой я. Живой, поняли! Живоооой! — кричит человек с фотографии.
«Живой! Живой ты, Петя!» — вторит ему стон Андрея. Он мечется по койке, ворочается, пока не падает на пол...
Стучит колесами поезд, мирно, монотонно. За шторками мелькают фонари, выхватывая из темноты купе отдельные детали. За стеной больше не плачет мальчик, слышно, как мать поёт ему песню.
— Собралась. Молодец! — кивает Андрей и, сев на койку, вынимает из кармана сумки фляжку. — Земля тебе пухом, Петька! Ах ты, медведь…
Сделав большой глоток, Андрей закрывает глаза и сосредотачивается на том, как спирт ползёт по гортани, обжигает её, дальше в пищевод… По телу разливается жар, становится душно.
Галина робко стучится в дверь.
— Андрей Викторович, может, всё же чаю? — спрашивает она, когда Романов наконец открывает.
— Давайте, — кивает он.
— Вот и хорошо. Готовьтесь, скоро к вам попутчик прибудет, подъезжаем уже…
… Она резко открыла дверь купе, затащила внутрь свою чёрную, присыпанную снегом сумку, щелкнула выключателем.
— Женщина, ваша койка слева. Ну, если что, зовите, — сухо прошептала Галина. — Вы потише, спят же все! Чего свет включаете? И так всё видно!
— А мне не видно. Извините, но я уж как–нибудь сама разберусь, что и как мне делать! — отрезала пассажирка и задвинула перед обиженной Галочкой дверь.
Андрей, сев, щурил глаза и пытался рассмотреть стоящую перед ним женщину.
— Вы заняли моё место, — сухо сказала она. — Вы слепой? Читать не умеете? Свой билет проверьте! — скомандовала новая попутчица.
— Извините, что? Я проснуться не могу… — потер Андрей лицо, зажмурился и снова открыл глаза.
— А, понятно, налакались и завалились спать. Ну а что ещё делать в пути, правда? Ладно, я займу свободное место. Отвернитесь, мне надо переодеться. А лучше выйдите.
— Я выйду, выйду. Вы хоть скажите, как вас зовут? Я Андрей Викторович. А вы?
— Не ваше дело, Андрей Викторович.
— Понятно. Это кто ж такой у вас затейник? Такое длинное имя придумал – «Невашедело»? А кратко вас как звать?
— Ой, смешно. Правда, очень остроумно. Юлия Сергеевна. Так вам привычнее?
Андрей кивнул, вынул из кармана куртки пачку сигарет и вышел из купе. За его спиной закрылась дверь, щелкнул замок…
В тамбуре было холодно. Через щели в дверях внутрь залетали мелкие, как пыль, снежинки. Андрей вынул из кармана зажигалку, зажал губами сигарету. На конце табачной трубочки загорелся огонёк, забегали по кругляшу кончика красные змейки.
Мужчина затянулся, рассеянно глядя в черноту за окном. Поля, домики с красными крышами, забытое на веревке бельё, стоящая у шлагбаума вереница машин, снова поле, расчерченное двумя полосами от колёс трактора, стойки высоковольтной линии, луна, заглядывающая в рваные дырки облаков… А вдалеке зарево над каким–то поселком или городом…
— Не спится? Ну и попутчица вам досталась! — в тамбуре уже стояла Галина. — Замёрзните, не стоит тут…
— Ничего. Она, то есть Юлия Сергеевна, попросила выйти, переодеваться собралась. Сколько нужно женщине времени, чтобы переодеться?
Галя рассмеялась, кокетливо повела глазками.
— А будто не знаете?
— Не знаю. Ну, в смысле всем же по–разному… Надо вычислить среднее значение… — Андрей задумчиво чертил ногтем рисунки на запотевшем окне.
— Не нужно никаких значений, Андрей! Не нужно! Идёмте ко мне, у меня и пирог есть с вишней, и рулетик. Кофе хотите? — она вдруг прижалась в нему, уткнулась головой в спину.
— Галя… Галочка, не нужно! Ну вот… — растерянно развернулся Андрей. — Не плачь, зачем?! Мы с тобой не знакомы, понимаешь? Ну как же можно вот так, к первому встречному?!
— А ты не первый встречный! Ты хороший! Ты самый–самый лучший! Я чувствую! Я знаю! — шептала она, обхватив его лицо руками и стараясь дотянуться до губ своими темно–красными, пухленькими губками.
— Кхе–кхе! Извините, что прерываю лирическую сцену, — нарисовалась на пороге тамбура Юля, — но мне нужно постельное бельё. Вы обещали принести, я всё жду…
Галя отпрянула от Романова, тот затушил сигарету и замер, невольно залюбовавшись стройной фигуркой своей попутчицы, обтянутой ярко–бирюзовым спортивным костюмом.
— Ааа, — кивнула Галина, сделала жест рукой, прося Юлию отойти. — Понятно. Не те формы… — она разочарованно посмотрела на Андрея и пошла к себе в комнатёнку.
Романов пожал плечами и отвернулся.
— Извините ещё раз. Я не хотела вам мешать, — вдруг совсем по–другому, тихо и виновато прошептала Юля.
— Ничего. Вы спасли меня от опрометчивого шага. Ещё чуть–чуть, и я бы перепутал жалость и любовь. А это недопустимо. Это жестоко.
Он обернулся, но Юли за спиной уже не было…
Когда он вернулся, женщина уже лежала, отвернувшись к стенке. В ушах у неё были видны белые палочки наушников. А по купе плыл легкий жасминовый аромат.
Андрей тихонько лёг, тоже отвернулся, закрыл глаза, а потом подскочил от звонкого голоса за спиной.
— А нет её, любви, понимаете? Так что не переживайте, одна ночь, две, даже три с этой проводницей, потом с кем–то ещё, потом возвращение к жене и клятвы верности – это всё игра, пустая и ник чему не обязывающая. Пожалейте её, она этого ждёт. Дальше ещё кого–нибудь пожалейте. И вам приятно, и другим не обидно. А чего время–то терять? Женщин много, всех не покроешь!
Андрей удивленно перекатился на другой бок.
Ярко–бирюзовый костюм уже сидел на свой койке и, зло глядя на мужчину, накручивал на палец проводок от зарядки телефона.
— А как же верность? Правила приличия? Гигиена, наконец? — промямлил Андрей.
— Бросьте! Сейчас масса способов получить удовольствие ничем не рискуя. Приличия? Это наносное, вы не знали? Вперед, женщины ждут! — закончила Юля свою тираду и снова улеглась, но теперь уже на спину. Она шумно дышала, от возмущения разувая ноздри и барабаня пальцами по стенке.
— Не стучите, там ребенок спит, — одернул её Романов.
— Да? Ладно. Извините…
В купе повисло молчание. Андрей переваривал всё, что услышал. Юля, закрыв глаза, чувствовала себя крайне неприятно, сожалела, что сорвалась.
Поезд остановился на какой–то станции, некоторые пассажиры вышли размяться, гуляли по перрону, Галя кричала им, что вот–вот состав отправится, они не успеют зайти.
— Вы до Москвы? — поинтересовался Андрей.
— Да. Не нравится? Скажете, истеричная соседка вам попалась? — вскинулась Юля обиженным ежонком.
— Нет. Вы не истеричная, вы кем–то очень обижены просто. Так бывает. И тогда хочется говорить гадости и ждать, что тебя начнут переубеждать, уговаривать, жалеть, приводить примеры, доказывать… Вы ждёте, что я буду вас убеждать, что мужчины все разные, что среди них, как и среди женщин, встречаются подлые, жадные, злые, а ещё добрые, нежные, верные и заботливые. Ждёте же?
— Ну, наверное, — Юля пожала плечами.
— Я еду в Москву из Питера. Я был на похоронах друга. Он спасатель. Петька… Петька был разным, — Андрей сел, скрестил руки на груди, спрятав ладони в подмышки. — Он мог говорить резко, зло, если так надо было, и его слушали, но мог дружить так, что его дружбы хватило бы на весь мир, мог так радоваться, что рядом будто все лампочки лопались от такой позитивной энергии… Мог любить. Его жена знала, что он её любит, хотя Петька стеснялся ей об этом говорить. Он просто смотрел, дотрагивался, улыбался. И она, Любаша, знала, что муж не врёт. Похожих людей много, я уверен, но Петька был такой один…
— С похорон? Что случилось? — тихо спросила Юля. Её как будто холодной водой окатило.
— Он утонул. Полез спасать ребятишек, что катались на льдине. Глупыши отошли далеко от берега, прыгали и веселились, потом стали долбить лёд молоточками. Они играли в путешественников… Льдина откололась, течением её понесло к заливу. Петя случайно оказался там. Он прыгнул к ним, почти уже добрался, так дети рассказывали… Один ребёнок испугался, бросился в воду. Петя хорошо плавал, он нырнул, ребенка вытянул, выпихнул на льдину, а его самого раздавило между осколками льда… Когда приехала подмога, Пети уже не было на поверхности. Его нашли через два часа… Знаете, мужчины все разные, возможно, вам не повезло, но не стоит так категорично думать о всём мужском населении планеты. Это несправедливо.
Романов развел руками, потом вздохнул, вынул фляжку и сделал маленький глоток.
— Да, — глухо ответила Юля. — Видимо, мне просто не повезло…
У Юли зазвонил телефон, она схватила сотовый, вышла в коридор.
— Что тебе надо? Я же сказала, хочу побыть одна. Мы? Как теперь мы? А нас больше нет, Коля. Нет! Я к деду поехала, скоро вернусь за вещами.
Она на минуту замолчала, слушая, что ей говорят. Галя услышала мужской голос, он что–то кричал, Юля хмурилась, потом её губы задрожали.
— Что? Что ты сделал? Я же просила, оставить его на пять дней! Всего пять! Я бы забрала его. Коля! Ты же его сам покупал, ты выхаживал! Как ты мог?! Так, ладно, от такого, как ты, другого ждать и не приходится. Говори адрес. Адрес говори! — закричала Юля, подскочила к Романову. — дайте, пожалуйста, карандаш и бумагу! — Ненавижу тебя! — прошипела она напоследок в телефон, ловя на себе взгляд Андрея и глотая слёзы…
— Что–то случилось? Я слышал… — начал, было, мужчина, но попутчица резко оборвала его.
— Не ваше дело! Я думаю, таких, как ваш друг, единицы, в большинстве своём мужчины всё же подлые, жестокие люди.
— Такие люди вряд ли называются мужчинами, — пожал плечами Андрей. — Так я могу вам помочь?
— Нет. Спокойной ночи.
Юля накрылась с головой тонким кусачим одеялом, едва влезающим в неподходящий к нему пододеяльник. Романов выключил свет, тоже лёг. Он не хотел спать, боялся увидеть во сне Петьку, парня, каких в мире наперечёт, парня, которого больше нет…
Юля плакала тихо. Коля никогда не любил, когда рыдают в голос, стонут и причитают. Он был сторонником тишины. Она научилась молчать, рыдать как глухонемая, кричать только в своих мыслях… А когда это надоело, ушла. Можно молчать рядом, если любишь, если нечего сказать или понимаешь без слов, но молчать, когда внутри боль и обида – это саморазрушающе…
… Когда он проснулся, Юли уже не было. Она вышла чуть раньше, не доехав до вокзала.
Андрей быстро оделся. В дверь уже стучалась Галина, предупреждая, что скоро Ленинградский вокзал.
— Галя, а моя соседка… Она когда вышла? — спросил Андрей, боясь посмотреть проводнице в глаза.
— Вышла и вышла. Вам не положено знать. Уважаемые пассажиры, готовимся, скоро прибываем на вокзал! Просыпайтесь! — оттолкнула Романова Галина, двинулась дальше по коридору.
Андрей встал у окна, рассматривая привокзальные постройки. Состав медленно, словно нехотя, подползал к перрону, в открытую форточку ворвался ветер, принёс с собой запах бензина и мокрого асфальта. Мужчина застегнул молнию куртки, взял поудобнее сумку и вышел на платформу. Галина даже не пожелала ему всего хорошего, не ответила на его кивок. Она хмуро смотрела ему вслед, думая о том, как обидно быть уже не молодой…
Андрей открыл ключом дверь квартиры, закинул в прихожую сумку, зашёл сам, включил свет. В стоящей на полу чёрной сумке что–то хрустнуло.
Мужчина удивленно вскинул брови, присел и открыл молнию. Ярко–бирюзовый костюмчик, пара смен нижнего белья, весьма соблазнительного, книжка, свитер, косметичка…
Он не заглядывал в сумку, когда выходил из поезда. А зачем? Документы все в куртке, там же сигареты и телефон с зарядным устройством. Проездной и права в брюках…
В правом уголке, завёрнутая в кофточку, лежала разбитая теперь уже чашка, большая, миллилитров на пятьсот. Андрей тоже такие любил, особенно в выходной, когда можно неспеша попить чай, растянуть удовольствие на весь вечер. Тонкий фарфор треснул в нескольких местах, мелкие осколки застряли в вязаной кофте, торча вверх острыми уголками.
— Ну дела… — Андрей невольно залюбовался на кружевное бельё Юли, потом смутился, отвел глаза, запихал все вещи обратно и, сев рядом с сумкой, задумчиво уставился в стену. — И как теперь её найти? Сошла ещё до вокзала, куда ехала, неизвестно… Так, её зовут Юлия Сергеевна? Или Олеговна? Сергеевна всё же. Надо посмотреть паспорт! А вдруг!..
Ни паспорта, ни других документов не было. Какие–то чеки, список продуктов… В боковом кармане он нашёл бумажку с номером телефона. Ну на безрыбье, как говорится…
Андрей включил свой сотовый и набрал номер…
… Юля долго ехала на электричке до дедовой деревни. Она не была тут лет семь, многое уже изменилось. Платформа, раньше полуразрушенная, теперь красовалась новенькими лавочками и плитками вдоль края перрона. На станции вырос большой продуктовый павильон, рядом втиснулась палатка с шаурмой и парикмахерская.
Дед, Алексей Иванович, стоял рядом со своей «Ладой» на стоянке и внимательно осматривал идущих от электрички людей.
— Юлька! Юля! — замахал он руками, быстро пошёл вперед. Юля припустила по платформе, задевая других пешеходов, размахивала сумкой и старалась не заплакать. Не получилось. Через секунду она уже, уткнувшись в худую, впалую грудь деда, рыдала, а он гладил её по волосам, зажав подмышкой шапку, что–то шептал, а потом, выхватив багаж, велел идти к машине.
— Деда… Деда, как же я рада! Мне тебя не хватало! — Юля села рядом с водительским сидением, вытерла слёзы.
Алексей Иванович завел мотор, осторожно тронулся с места.
— Лёд везде, как на катке, боюсь занесёт машину, — пояснил он. На внучку он больше не смотрел, вёл аккуратно, скорость не набирал, держался ближе к обочине.
— Так, мне ж позвонить надо. Сейчас уже пора! — Юля потянулась к сумке, открыла боковой карман, сунула туда руку и с изумлением нащупала холодную железную фляжку, вынула её, зачем–то потрясла.
— Позвонить, говоришь? Теперь это так называется? — искоса посмотрел на неё Алексей Иванович.
— Дед, это не моё! Ты же знаешь, я не…
Юля испуганно подскочила, схватила сумку, поставила её себе на колени и раскрыла основное отделение.
Штаны, подштанники, три пары носков, весьма затертых и явно нестиранных, тапки в пакете, упаковка сигаретных пачек, водолазка…
— Дед, это не моя сумка. Черная, большая, но не моя. Это того парня, наверное! Они рядом стояли на полу, я спешила, схватила чужую… Господи, а как же теперь, а?
Алексей Иванович усмехнулся.
— Чего ты смеешься?! — обиженно буркнула Юля. — Как теперь его искать–то?! И он, значит, мою взял, а там…
Женщина вдруг покраснела. Она вспомнила о двух парах кружевного, полупрозрачного белья, что купила перед отъездом, чтобы хоть как–то порадовать себя.
— Давай доедем до дома, а там будем думать, хорошо?
— Хорошо, но мне же в приют надо позвонить, сказать, чтобы не отдавали! Так, ладно, позвоню Николаю.
Она долго ждала, пока он поднимет трубку. Ответила женщина, поинтересовалась, кто спрашивает Коленьку, зачем. Юля стала сбивчиво объяснять, но ей ответили, что Николай спит и ради таких истеричек, как Юля, его будить никто не будет… А потом Юлин номер, видимо, поставили на «блок», она звонила, но постоянно слышала сигнал «занято».
Юля выругалась. Дед резко сдал вправо, остановил машину, посмотрел на внучку.
— Чтобы при мне этой грязи не было, поняла? — тихо сказал он. — Если не умеешь нормально говорить, молчи. Не можешь, давай на станцию отвезу.
— Прости. Я больше не буду, просто он… Коля, понимаешь…
— Извини, Юлька, но я тебя предупреждал. Мужчина ведет себя с женщиной так, как она позволяет ему. Ты позволила высмеивать, унижать себя, ты пресмыкалась, а теперь локти кусаешь. Одумалась, уже хорошо, но теперь надо себя снова собирать по частям, хорошую себя, добрую. К миру лицом повернись, научись опять улыбаться. Коля пусть живёт, как хочет. А ты только лучше становись.
— Да? Ничего ты не понимаешь! Сейчас с улыбкой нельзя. Чтобы уважали, надо, оказывается, огрызаться, рычать и кусаться. И мужчин к себе не подпускать. Лучше становиться – это как? Быть хорошей нынче не модно. Ты сидишь тут как в монастыре, заперся в четырех стенах, цветочки–стебелёчки, розы – мимозы, что ты понимаешь?! Даже телевизора нет! Ты уже не можешь учить меня жизни, и романы твои столетние не помогут. Это всё прошлая жизнь, сейчас человек человеку волк.
Алексей Иванович хмуро посмотрел в сторону, пожал плечами.
— Нда… Уж куда мне… Меня ж, как ты знаешь, вообще даже не в роддоме родили, а на ступеньках оного, говорили, не выживу. Случайно как–то вырос, много всего видел, тебе и не снилось, что перед моими глазами по ночам всплывает… Да, от жизни ушёл, спрятался в деревне, потому что устал. И ваше поколение понимаю с трудом, ты права. И ценности, видимо, уж другие, не те, что общечеловеческими называли. Да, не слушай старика, матерись, подстилай свою жизнь ковриком для грязных ботинок других, только потом не плачь, сама виновата будешь!
Юля испуганно вздрогнула, дотронулась до дедова плеча. Тот скинул её руку.
— Ну… ну ладно, я поняла. Молчу…
Алексей Иванович, бывший преподаватель словесности, мужчина строгий и нетерпимый к брани и крепким словцам, воспитывал Юльку девочкой доброй и ласковой, заставлял читать великих писателей и поэтов, читал много сам, знал наизусть много стихов, любил рассуждать о героях произведений. Он считал, что так можно познать добро и зло, а потом, подготовившись, войти во взрослую жизнь. Юля верила, проводила с дедом каждое лето, любила его до одури, но жить так и не научилась. Пока своих шишек не набила, не поняла, что к чему…
До участка ехали молча. Юля всё кусала губы, думая, как вернуть свои вещи, вспомнила про чашку, что везла в подарок деду, переживала за Фикуса, который теперь в приюте, и неизвестно, что с ним будет дальше. Что делать? Ехать обратно? К Николаю? Определенно да, но надо хоть немного побыть с Алексеем Ивановичем. А как же Фикус?!
… Дед приготовил яичницу, пожарил пару ломтиков бекона, усадил Юлю за стол и велел съесть всё до крошки. Внучка подчинилась. Она не ела со вчерашнего утра, когда её бойфренд, Николай, вылил ей на голову чай только потому, что он был недостаточно горяч для него, а Юля не верила. А потом заставил убираться на кухне, ведь она во всем виновата. Они давно не ладили, но тянули всё, не расставались. Но и у таких терпил, как называл Юльку парень, есть точка кипения. Юля ушла, купила билет на поезд, сказала, что за вещами приедет позже…
«Голод – лучшая приправа!» — любил повторять отец. Юля теперь поняла, что он имел в виду.
Мало соли или слишком много перца – ей было всё равно, она уплетала дедову еду, а потом, почувствовав, как заболел желудок, откинулась назад, на спинку диванчика.
— А вот теперь давай думать, как найти твои вещи. Рассказывай всё, что помнишь!
Юля подробно рассказала, как зашла в купе, кто что говорил. Он ехал в Москву, его звали Андреем.
— Хорошо. Что ещё? — строго собрав кустистые брови у переносицы, торопил её дед.
— Ну, он мне мораль прочитал о хороших мужчинах… Мораль… Стоп! Он рассказывал, что едет с похорон друга. Тот спасал детей со льдины… Так! Так–так!
Юля бросилась к телефону, стала искать в интернете новости о том происшествии. Но в мире столько всего случается…
— Вот! Нашла! Пётр Збруев, погиб… Погиб… Так… Вдова… — быстро, проглатывая абзацы, читала Юля. — Есть номер части, где он служил. Он из МЧС, дедуля. Надо позвонить туда!..
… Трубку сняли и угрюмо ответили, что информации о сотрудниках не дают. Тогда Юля представилась другом семьи, что, мол, узнала о трагедии, но номер жены друга потеряла, а хочет связаться…
С треском ей дали номер Любы.
— Алло. Кто это? — Любаша говорила тихо, точно лист на осине шелестит.
— Извините, вы меня не знаете… Я узнала историю о подвиге вашего мужа от одного человека… Его зовут Андрей.
— Андрюша… Да, он был на похоронах. Так что вы хотели? — слабо улыбнулась Люба.
— Мне нужен его номер телефона! Я понимаю, это сейчас неуместно, но мы с ним перепутали сумки в поезде, мне надо вернуть ему вещи.
Люба помолчала, потом, хмыкнув, ответила:
— Странная история, давайте лучше так, вы оставите мне свой номер, а я ему передам. Просто он не любит пристального женского внимания, а вдруг вы просто хотите с ним познакомиться? Я не даю номеров своих друзей неизвестно кому. Были случаи…
— Хорошо, записывайте! — Юля уже называла цифры, Люба спешно записывала, а потом связь прервалась...
— Ну что? Решила свои проблемы? — спросил Алексей Иванович.
— Почти. Он должен перезвонить. Теперь надо выручать Фикуса. Надо ехать к Николаю… Фу, противно! Дедусь, может, ты со мной?
Тот помялся, оглядел дом, неприбранную посуду, оставленные во дворе садовые инструменты.
— Ладно, а то наломаешь ещё дров. Поехали. Что надо в дорогу?
… Андрей долго ждал, пока ответят на его звонок.
— Алло, — промямлил хриплый женский голос. На заднем плане кто–то тяжело кашлял, ругался и снова заходился лающим кашлем.
— Здравствуйте. На днях к вам обращалась Юлия Сергеевна… — начал Романов, боясь не угадать с легендой.
— Никакая Юлия к нам не обращалась! — отрезала женщина. — Чего надо–то? Псину подыскиваете? Нам на днях тут привезли. Кокер–спаниель. Интересуетесь?
— Как имя владельца? Кто привёз? — оживился Андрей.
— Николай какой–то. А что?
— Да нет, ничего, очень хорошо. Оставьте, я приеду. Скажите точный адрес, не могу найти в навигаторе…
— Ишь ты, быстрый какой! Задаток перечисляй, оставлю. А нет, так желающих много! — отрезала женщина.
— Сколько?
— Десятка. На этот номер скидывай.
— Какие гарантии? — осведомился Андрей. — И ещё, телефон бывшего владельца есть? Хочу ещё с него денег взять. За жестокое обращение с животными. С вами, естественно, потом поделюсь. Пятьдесят косарей думаю срубить с него.
На том конце сотовой связи хмыкнули, помычали, потом женщина согласно угукнула.
— Записывай, он оставил нам свой номерок.
Андрей сразу набрал Николаю. Тот ответил сразу.
— Да! Это из банка? — осведомился бывший Юли. — Что молчите?!
— Не совсем из банка, — строго сказал Романов. — Это коллекторная служба. Нам нужна Юлия Сергеевна. Если у вас есть информация о её местонахождении… Вы, кстати, если будете препятствовать нам её искать, пойдете под суд! — Андрей насупился, кашлянул для весомости своих слов. Лепить ерунду уверенно и без фильтрации он умел.
— Какое препятствие?! Вы что! Она к деду вроде поехала. Адрес точный не знаю, но Подмосковье, в районе Елисеевского перегона. Телефон её дать? А ещё, понимаете, у неё есть собака. Я сдал её в приют. Мне компенсируют? Она мне заплатит? Может, договоримся с вами?
— А вы шустрый парень! Не хотите у нас работать? — вопросом на вопрос ответил Андрей. — Хорошо, диктуй номер, мож, у нас другой, не можем дозвониться. А про собаку напомни, решим!
Романов опустил руку со смартфоном. На второй руке, на ладони, он записал Юлин номер…
А потом у него в ванной прорвало трубу, вода хлестала во все стороны, пришлось ползать с тряпками, собирать, сушить и убеждать соседей, что Андрей не виноват. Там протекло–то вниз всего несколько капель, но они, собрав на своём пути всю грязь в перекрытиях, расплылись по оштукатуренным потолкам грязно–оранжевыми, ржавыми пятнами…
Когда Андрей убрался наконец в квартире, то вспомнил про номер на руке… Того и в помине не было… Остался только адрес приюта. Андрей всё сомневался, переводить ли деньги задатком за собаку. Вдруг это вовсе не собака Юлии?
Николай больше трубку не брал, поэтому второй «коллекторский» звонок не получился…
До Питера ехать почти девять часов, до приюта еще часа полтора. Андрею через два дня выходить на службу, успеет ли?.. На «Сапсане» быстрее, но дорого… Но быстрее!
Юля почему–то не шла из головы… Кто она, чем занимается, какая она, когда смеется, когда счастлива? Любовь с первого взгляда? Вряд ли, уж очень этот взгляд был строгий. Но явно что–то коротнуло…
Надо ехать. Почему? Не из–за сумки. Просто надо доказать Юлии Сергеевне, что есть еще хорошие мужчины. А это можно только при встрече…
… Юля купила билеты на следующий утренний поезд. Пока собрались, пока дед попрощался с соседями, пока доехали до Москвы… Там остановились в Юлиной квартире, дождались утра и помчались на вокзал.
— Дорого, Юлька! Ради собаки–то… И что–то тебе этот человек не звонит… — сетовал Алексей Иванович.
— Не нагнетай. Ничего не дорого. Нормально. Я за Фикуса готова всё отдать. Ну и за… за сумку…
Юля решила, что, как только приедут в Питер, найдет адрес Любы, приедет, всё объяснит. Юля не помнила досконально лица своего попутчика, но в голове звучал его голос… Приятный, уютный такой, его хотелось слушать…
Юля, уважаемый, дипломированный специалист, программист, разработчик многих интересных идей, сейчас как будто потеряла себя. Она снова девчонка, она заблудилась в лесу, куда идти? Дорог много, а выбрать надо одну… Николай был ошибочным маршрутом, с ним она забывала, что взрослая, что имеет своё мнение, смотрела ему в рот и ловила каждое слово, с ним она таяла и растекалась в слепом подчинении. Почему? Подружки говорили, что он манипулятор, сама Юля не соглашалась, ведь тогда нужно признать, что она кукла, марионетка. Брал он её лаской, а потом, чтобы получить эту ласку и дальше, заставлял подчиняться. Всё просто и сложно одновременно…
«Сапсан» рванул в утренний сумрак. Дед вцепился в подлокотники, потом вздохнул, засмотрелся в окошко. Юля, положив голову к нему на плечо, задремала. Хорошо, что дед рядом. С ним тепло и уютно. А родители сейчас на курорте, им обо всем этом знать не нужно. Они не поймут ничего…
…Андрей, сожалея, что не взял с собой перчатки, подошел к воротам. Руки мерзли страшно. За забором лаяла свора собак, тонко, грозно, с визгом и подвыванием, на все оттенки и голоса.
Мужчина постучал, толкнул калитку, заглянул внутрь.
— Чего надо? — вышла на крыльцо женщина в телогрейке и платке.
— Да я звонил вам, десятку перевёл. Я за спаниелем.
— Аааа, да, проходи. Сейчас приведу. Остальные деньги привёз?
— Конечно. Скину на карту.
— Ну–ну… Аким! Аким, чтоб тебя! Веди псину! Да, ту, шоколадную! Да веди, не укусит она!
Мальчишка вышел откуда–то из–за дома, таща на поводке упирающего пса. Тот старался вырваться, но сил не хватало.
— Беру, — сразу кивнул Андрей. Щенок завилял хвостом, взвизгнул. Андрея он видел в первый раз, но…
— Берет он! Плати, торопыга! Деньги давай!
Женщина вдруг вынула из–за дверного косяка ружьё.
— Да вот! Вот, в конверте! Берите! — кинул ей пачку рисованных купюр Андрей, быстро вышел с участка, пока хозяйка слюнявила палец, чтобы пересчитать прибыль…
— Всё, ребята, я вышел. Можно действовать! — тихо сказал Романов куда–то в воротник.
Из–за пригорка вынырнули несколько автомобилей, остановились у участка, выпустили наружу людей в форме и замерли. Мужчины зашли на территорию, осмотрелись…
Андрей уехал, не дожидаясь окончания проверки собачьего приюта. Ему надо бы навестить Николая…
… Юля стояла перед дверью, которую столько времени что только не целовала, потому что за ней жил её возлюбленный, Николаша. А теперь хотелось пинать её ногами, но Юлька не успела. Дверь распахнулась. Её открыла грудастая девица в коротком платьице. Между прочим, Юлином.
— Что вам надо? — гнусаво спросила она.
— Коля где? — оттолкнув её, влетела в квартиру Юля, огляделась.
— Николай уехал. По работе. А ты кто? Его бывшая? Он сказал, ты истеричка.
— Не соврал. Звони, говори, что тебя сейчас побьют, пусть приезжает! — схватила Юля дамочку за плечо, рывком усадила в кресло. — Звать тебя как?
— Люсьена, — прошептала та.
— Люська, значит. ну хорошо. Дед! Дед, заходи. Это Люся. Она теперь нам помогает. Ты же нам помогаешь? Звони, подруга!
Люся с дрожью в голосе рассказала Коле о захвате квартиры, о том, как Юля собирает в мешок статуэтки и запонки Коли, потрошит коробочки с ювелиркой.
Коля орал, чтобы она вызывала полицию, но тут трубку выхватила Юля.
— Где Фикус? Адрес давай, тогда я тебе что–нибудь оставлю, — прошипела она.
— Да на помойке твой Фикус. Псина мерзкая! Укусил меня, так я его отстегал и отвёз туда, откуда не возвращаются, поняла?!
— Что? Ты же говорил, что в приют, что…
— Соврал. Нет больше твоего Фикуса. И ты уходи, а то посажу!
Юля растерянно посмотрела на деда.
— Он убил Фикуса… Я оставила щенка с ним, а он его убил… Дед, я предала малыша… Но я думала, потом его заберу, мы же вместе его заводили, Коля вроде говорил, что любит собаку…
Алексей Иванович вздохнул. Наломала Юлька дров, ох, наломала! И когда мозги на место встанут…
— Поехали домой, внучка. Что надо, бери, вещи там какие, и поехали, — прошептал он.
Юля взяла с тумбочки в прихожей свою сумку, вышла, не оглядываясь, стала спускаться по лестнице. Какие вещи… Ей уже ничего не нужно…
Она остановилась у подъезда, дожидаясь деда. Всё плыло перед глазами от слёз. Юля впервые стала ответственна за кого–то и потеряла его… Страшно, как же это страшно…
Бело–оранжевый автомобиль остановился недалеко от женщины, посигналил.
Юля равнодушно подняла глаза и…
Фикус с оглушительным лаем рванул к ней, Андрей даже не стал его удерживать.
— Малыш!! Умница! Ты живой! Живой, мой хороший! — Юлька схватила щенка, принялась целовать его в морду, тот вырывался, просясь поиграть.
Романов медленно подошёл ближе.
— Он был в приюте. Я искал вас, нашёл его. Моя сумка у вас… — объяснял он.
— А моя у вас, — покраснела Юля. — Извините, это я виновата.
— Ничего, зато собака снова дома. Так как с сумкой? — поинтересовался мужчина.
— Она, понимаете, у деда на даче. Вы поедете с нами? Там хорошо, там печка и… — начала уговаривать Юля, но Андрей пожал плечами.
— Мне на работу скоро, надолго задержаться не смогу.
— Ну хоть на сколько! Пожалуйста! — тихо попросила Юля.
У Андрея зазвонил телефон. Он отвернулся, ответил.
— Привет, Любаш, как ты? Что? Искали меня? Оставили телефон? Юля? Ну хорошо. Нашлись мы уже, спасибо. Да ничего. Слушай, мы заедем? У нас щенок, твоим ребятишкам хоть как–то отвлечься… Ну как?
Андрей знал, что Юля всё слышит. И еще знал, что она не откажет в этой поездке…
Через час Андрей, Юля, Алексей Иванович и Фикус стояли на крылечке небольшого Любиного домика. Встречать их высыпали три парнишки, кругленькие, смешные, все похожие на Петьку…
Пока дети играли во дворе, а Андрей с Алексеем Ивановичем чинили дверь в бане, Люба усадила Юлю пить чай. Они долго молчали, стеснялись друг друга, а ещё боялись беды, о которой помнили обе, но Юля не знала, что сказать, чтобы это не показалось казенными фразами, а Люба и говорить не хотела. Это её горе, она его должна пережить сама.
— Юля, я не знаю, что у вас с Андрюшей, но имейте в виду, среди всех мужчин, которых я знаю, на первом месте для меня был муж, а на втором — он, Андрей. Он настоящий, он не просто мужик, а МУЖЧИНА. Он цельный, живой. Его нельзя обижать. Он у моих мальчишек крестный, я ему больше, чем себе доверяю. Вы должны это знать. Извините, может я, как собственница, говорю, просто мы очень дружны…
— Ничего. Это хорошо. Это правильно. Я не обижу его…
От Любаши уехали только к вечеру. Юля села за руль. Андрей дремал рядом. Он впервые после смерти Петра спал без снов. Вообще без видений. А потом услышал, как Петя шепчет ему на ухо, что Юлька хорошая, Пете она очень понравилась.
Андрей ему поверил. Петька никогда не ошибался в женщинах…
… Галина снова встречала пассажиров у двери вагона. Она уже никого не высматривала, не ждала, только равнодушно закрывала глаза.
— Извините, девушка! — какой–то мужчина, сам огромный, точно медведь, да ещё с убранными в чехлы удочками и рюкзаком, остановился около неё. — Это какой вагон?
Галя растерянно пожала плечами. Она впервые забыла, в каком вагоне работает проводником. Вот она, любовь…