Сегодняшняя статья посвящена рекомендации книги, которую я отношу к категории собственного изобретения - “пляжное чтение”. Этим названием я ни в коем случае не хочу сказать ничего плохого о качестве, а просто обозначаю произведения с лёгким, плавным повествованием, которые располагают к расслабленному чтению без необходимости пристально следить за запутанными сюжетными поворотами.
Имя Гайто Газданова, автора русской парижской эмиграции осетинского происхождения, мало что говорит современному читателю, но в своё время он упоминался наравне с Набоковым. Роман “Вечер у Клэр” автобиографичен, поэтому не буду останавливаться на подробностях жизни автора в надежде, что кто-то решит почитать об этом самостоятельно.
Роман был напечатан в Париже в 1929 году и сумел понравиться самой разной публике: и главному советскому писателю Горькому, и скупым на похвалу Бунину и Набокову.
Пушкинский эпиграф к роману одновременно является и его кратким пересказом:
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой.
Практически всё повествование - ретроспектива. Действие начинается в финальной точке - этот самый “вечера у Клэр” - и затем переносится в детство главного героя - Николая. Ему, парижскому эмигранту, удаётся разыскать девушку, с которой он расстался 10 лет назад, ещё в России. Я не пытаюсь нарушить интригу, в романе её просто нет: о финале истории нам становится известно буквально на второй странице. Эта встреча, к которой Николай шёл половину жизни, - всего лишь толчок для развёртывания целой цепочки воспоминаний.
Достигнув главной цели, он одновременно чувствует лёгкое разочарование:
...так же теперь я жалел о том, что я уже не могу больше мечтать о Клэр, как я мечтал всегда; и что пройдет еще много времени, пока я создам себе иной ее образ и он опять станет в ином смысле столь же недостижимым для меня, сколь недостижимым было до сих пор это тело, эти волосы, эти светло-синие облака.
Здесь читатель начинает ощущать главное настроение романа: меланхоличную саморефлексию, постоянное фоновое присутствие печали. Хотя мысли о Клэр и не покидают героя, главная тема книги всё же явно шире: поиск смысла жизни и размышления о смерти.
Роман этот определяют как экзистенциально-автобиографический, но не следует это понимать буквально. Ряд реальных событий здесь - довольно призрачный фон, а на первый план выступает не история фактов, а история впечатлений.
Повествование близко к потоку сознания. Сюжет строится ассоциативно: герой мысленно переносится в разные периоды и города. Нам редко известно точное место и время действия конкретной сцены, его возраст и очерёдность событий. Подобно лирике, текст насыщен повторяющимися мотивами, главный из которых - смерть.
В детстве Николай теряет сначала своего отца, затем сестёр, что приводит его к выводу о бессмысленности жизни. Перед нами пример типичного атеистического экзистенциализма: герой не может найти утешения в мысли о вечной жизни. Показательна здесь история о друге дяди Николая, совершившем "логическое самоубийство" из похожих убеждений - привет Кириллову из "Бесов" Достоевского.
Впервые звучащий во время похорон отца колокольный звон становится одним из упомянутых выше мотивов романа. Он возникает раз за разом, напоминая о неизбежности смерти. Замечательно фиксация героя на этой теме видна в рассказе о муравейнике: Николая завораживает процесс поглощения массой насекомых добычи.
При этом роман ощущается скорее не пессимистичным, но только слегка меланхоличным. Главный герой не теряет интереса к жизни: он изучает людей, мечтает о далёких странах. Мыслям о смерти не удалось обесценить и его отношение к Клэр. Скорее наоборот: она становится тем самым смыслом жизни, который он пытался найти.
В отличие от многих героев эмигрантской литературы, он абсолютно не имеет политических убеждений. Исторические события, как и всё внешнее, мало откликаются в его воспоминаниях. Николай практически не упоминает ни Первую мировую войну, ни революцию. Первая точная дата указана только в 1919 году, когда шестнадцатилетний герой поступает на службу к добровольцам.
...нужна была вся жестокость моих шестнадцати лет, чтобы оставить мать одну и идти воевать - без убеждения, без энтузиазма, исключительно из желания вдруг увидеть и понять на войне такие новые вещи, которые, быть может, переродят меня.
Он идёт в Белую армию по чистой случайности и не верит в её победу. Причина - всё та же тяга к познанию жизни, ставшая некогда результатом страха смерти. Война позволяет наблюдать поведение людей в пограничных ситуациях.
Наш герой - представитель потерянного поколения (хоть этот термин в русском литературоведении и не используется, но эмигрантам можно). У него нет определённых занятий и привязанностей. Нет ощущения дома. Он воспринимает жизнь как бесконечное путешествие. Подобно фрагментарному повествованию романа, его жизнь - набор разнородных впечатлений, а не цельный сюжет.
Единственное, что остаётся в герое неизменно - надежда на новую встречу с Клэр. И когда, уже будучи на пароходе, навсегда уносящем его из горящей Феодосии, он понимает, что его жизнь, какой он её знал, кончена навсегда, единственный якорь, который остаётся с ним - призрачная надежда на почти невозможную будущую встречу с Клэр. И звон колокола:
Под звон корабельного колокола мы ехали в Константинополь; и уже на
пароходе я стал вести иное существование, в котором все мое внимание было направлено на заботы о моей будущей встрече с Клэр, во Франции, куда я поеду из старинного Стамбула. Тысячи воображаемых положений и разговоров роились у меня в голове, обрываясь и сменяясь другими; но самой прекрасной мыслью была та, что Клэр, от которой я ушел зимней ночью, Клэр, чья тень заслоняет меня, и когда я думаю о ней, все вокруг меня звучит тише и заглушеннее, - что эта Клэр будет принадлежать мне. И опять недостижимое ее тело, еще более невозможное, чем всегда, являлось передо мной на корме парохода, покрытой спящими людьми, оружием и мешками. Но вот небо заволоклось облаками, звезды
сделались не видны; и мы плыли в морском сумраке к невидимому городу; воздушные пропасти разверзались за нами; и во влажной тишине этого путешествия изредка звонил колокол - и звук, неизменно нас сопровождавший, только звук колокола соединял в медленной стеклянной своей прозрачности огненные края и воду, отделявшие меня от России, с лепечущим и сбывающимся, с прекрасным сном о Клэр...
