На этой фотографии у меня довольно самоуверенный вид, на самом деле в тот период меня одолевали всякие страхи и фобии, я был очень зажат. Я ещё не мог достичь той свободы в общении и уверенности в себе, которые были у Юры Фёдорова. Самооценка моя была очень низкая, да и какая самооценка , когда ты получаешь 41 руб. в месяц и сходить в кафе и даже в кино - это уже финансовая проблема.
Конечно, общение с Фёдоровым имело огромное значение в моём раскрепощении. Но ещё большее значение имело то, что в этот же период ко мне пришло чувство. Это было чувство первой любви. Наверное, как и всякая первая любовь заканчивается ничем, (слава Богу не трагедией), но я бесконечно благодарен Судьбе, что это чувство меня посетило. Я ещё в тот период не мог контролировать свои чувства и реагировал рефлекторно. Я просто жил и мне это состояние нравилось, было радостно и тревожно одновременно.
Помню один эпизод на курсах. Я отвечал на семинаре по русскому языку и литературе и приводил примеры сложносочинённых, сложноподчинённые предложений и деепричастных оборотов, какие знаки ставятся (запятые, тире, двоеточие). И преподавательница спросила: «А вы стихи не пишете?». Я ответил - нет, но видно в моём облике что-то было такое, что наводило на такие мысли.
Или ещё один эпизод. На занятиях по немецкому языку преподавательница поднимала одного из учеников и другой ученик должен был задать вопрос по-немецки, а первый ответить тоже по-немецки. Она подняла Шарикову и неожиданно подняла меня. Я с ходу не задумываясь спросил: «Wie spet ist es?» и тут же подумал, что она же не ответит на этот вопрос, но было уже поздно. Фраза очень простая: «сколько сейчас времени», но если переводить на русский дословно, то получится «Как поздно сейчас?», а в школе так не учат, там дают подстрочник. И, конечно, Ганна замялась и сказала, что она не понимает. Преподавательнице, видимо, Ганна не понравилась с самого начала, и она обрадовано начала говорить «В какой школе вы учились, ведь это элементарно, и вы ещё в университет собираетесь поступать». Ганна что-то дерзко её ответила. Я был очень смущён и раздосадован, что стал причиной такой неприятной сцены.
Потом, когда Ганна перестала ходит на курсы, преподавательница спросила: «Где же ваша Шарикова? Она просто Verkauferin», (торговка – пояснила она), хотя это слово переводится как «продавщица». Я сам не знаю, как выпалил: «Уж тогда Marktweib, но Der Schein trugt» (уж тогда торговка, но внешность часто обманчива). Тут мы перешли на языковой спор. «Это уж очень грубо звучит по-немецки», - сказала преподавательница, а по поводу, что внешность обманчива, она сказала: «Ну, не знаю, не знаю». Я и сам иногда удивлялся, какие изменения во мне произошли, раньше на такие споры я бы просто не решился.
Несмотря на все мои попытки, я нигде не мог найти Ганну. И вот в конце марта провидение надо мной сжалилось, и мы встретились в столовой СНХ РСФСР. Кроме самой столовой самообслуживания, куда стояли две большие очереди, в зале был ещё шведский стол. Там можно было без всякой очереди что-то взять перекусить, бутерброд, булку или пирожное, чай или кофе.
Я увидел Ганну, которая что-то выбирала на этом столе. Она очень удивилась, увидев меня, «Откуда ты здесь?». «Я здесь работаю», - ответил я. Мы выпили чаю. «Хочешь посмотреть где я работаю?», - спросил я. Наше хранилище находилось рядом со столовой, но попасть в него можно было пройдя довольно длинный и узкий коридор. Этот коридор освещала только одна электрическая лампочка в начале коридора. Да ещё коридор делал поворот и там света вообще не было, он освещался тусклым отраженным светом. Ганна шла впереди смело и уверенно, но чем дальше она шла по коридору тем медленней и неуверенней становился её шаг. Я уже вынимал ключи и взял её за руку, чтобы обойти. Её рука отдёрнулась как от удара электрическим током. Уж не знаю, что она там подумала, но она со страхом сказала: «Я туда не пойду». Наверное, подумала, что маньяк какой-то, тащит её в подвал. «Ну. не пойдёшь и ладно», - ответил я, и подумал, что надо мне было идти впереди. «Давай сегодня встретимся», - предложил я, Она согласилась, но сказала, что её начальник уезжает сегодня в 3 часа на совещание и может быть возьмёт её с собой, а может, и нет. И если она не поедет, то сможет в 3 часа уйти с работы. Мы договорились встретиться у входа в СНХ. Под каким-то благовидным предлогом я отпросился с работы и пошёл к зданию СНХ. Но она не вышла, может быть уехала с начальством, а может, просто не захотела.
В наш архив стало поступать большое количество материалов из Закавказского военного округа дореволюционной армии. Материалы шли грузовиками. Нам выделили ещё да хранилища: одно на Рыбном проезде, другое самое большое на Павелецкой набережной. Сначала надо было разгрузить машины и перенести связки архивных дел в помещение, потом разложить эти архивные дела по коробкам, на которых проставит номера дел, которые находятся в этих коробках. Бечёвки , которыми были связаны эти дела, были старыми и часто рвались и дела рассыпались. Приходилось их собирать и вновь перевязывать.
Однажды у Юры рассыпалось одно дело, и он крикнул мне: «Коль, подойди-ка сюда». Это было дело какого-то поляка-афериста, который выдавая себя за графа, брал деньги взаймы у офицеров и потом сбегал. К материалам дела были приложены вещдоки: масса визитных карточек на разные фамилии, книги на французском языке, конца XYIII начала XIX веков, толстенные тома с иллюстрациями, и орден, который я впоследствии ни в одном каталоге не нашёл. Он представлял собой круглую медаль и мальтийский золотой крест на георгиевской ленте. На медали с одной стороны был изображён всевидящий глаз в треугольнике, а на оборотной стороне были выбиты слова «Не нам, не нам, а имени Твоему». Крест представлял собой круг, из которого исходили четыре луча. Крест был золотой, так как метал даже за такое длительное время не потерял своего блеска. Юра сказал: «Ты знаешь, сколько, стоят такие книги, это же антиквариат». Я ему сказал: «Вообще-то это хищение в особо крупных размерах, за это можно и срок получить». «Ты ничего не понимаешь», - ответил Юра. Уговоры мои были довольно слабые, мне не хотелось выглядеть жлобом и я ничего не стал ему говорить. Всю добычу он унёс домой.
На следующий день Юра принёс часть визитных карточек и крест. Я думаю, что про крест ему сказали, что находить крест – это плохая примета, и он приносит несчастье нашедшему, но отдавая мне крест, он ничего об этой примете не сказал. Впоследствии я подарил этот крест Ганне, и когда узнал, какая мрачная примета связана с этим крестом, мне стало очень нехорошо, но уже невозможно было что-либо исправить.
Перед майскими праздниками Фёдоров предложил мне билет в клуб КГБ им. Дзержинского. Я отказался. Ганну я больше не видел, а идти одному мне не хотелось. И в этот же день, возвращаясь с работы на станции метро «Дзержинская» я увидел Ганну. Это уже была какая-то мистика и подарок Судьбы. Она стояла у колонны и разговаривала с какой-то девушкой. Меня она не заметила. Я сказал Юре, чтобы он принёс этот билет на концерт, и побежал назад, боясь, что Ганна уедет. Но они всё ещё разговаривали. Я подошёл, девушка сразу же ретировалась, и мы с Ганной поехали до станции «Комсомольская». Проводив её до платформы, я договорился встретиться завтра у входа в клуб КГБ. На следующий день я надел свой новый костюм, белую рубашку, галстук – в общем, при полном параде явился на работу. Женщины отдела сразу поняли, что я иду куда-то с девушкой и добродушно надо мной подтрунивали.
С нетерпением ждал 18 часов. Отпросился пораньше и стал ждать у входа в клуб. Вот уже 18 часов, вот 18 ч. 10 мин. Прошло ещё минут 10. Её всё нет. Как можно так опаздывать! И я не стал больше ждать и пошёл один. Конечно, ничего интересного там не было. Все свои, многие навеселе, видно, уже в отелах «приняли на грудь». В зале играл оркестр, были вялые и малочисленные танцы. Потом открылись двери конференц-зала, там проводили торжественное заседание, для посторонних закрытое. Народ повалил в кинозал. Показывали скучный белорусский фильм, я не досидел до конца, настроение у меня было паршивое. Терялся в догадках почему не пришла, может быть не нашла этот клуб, может не захотела. Могла бы и позвонить. На следующий день не стал звонить. Больше всего не люблю выяснять отношения, тем более, что и отношений-то особо и не было.
Нас опять перебросили работать в хранилище на Павелецкой набережной. До середины мая мы работали в этом глухом, Богом забытом месте. Мы иногда с Юрой вырывались из подвала, чтобы глотнуть свежего воздуха, шли на набережную. Река здесь широкая, спокойная. На том берегу никакого жилья, стоят огромные резервуары для хранения нефти, складские помещения, безлюдье. Тоскливое зрелище. Наше хранилище занимает весь подвал жилого дома, Помещение мрачное, под самым потолком маленькие окошки с решётками. В помещениях всё время должен гореть электрический свет. В одном из помещений была организована рабочая комната для сотрудников. Там стояли несколько столов, одно шикарное старое кожаное кресло, наверное, из дореволюционных времён и часть огромного кожаного дивана.
Начальства не было. Мы решили устроить себе отдых. Юра лежал на диване, я сидел в кресле. Юра рассказывал, что-то из своей парижской жизни. И подумал, что неужели всю оставшуюся жизнь я проведу в таком или аналогичном подвале, может быть, что-то исследовать, даже может быть открою какую-то историческую тайну. И мне стало как-то тоскливо. Мне так захотелось на воздух, в сосновый лес, даже просто на городскую шумную улицу. И, конечно, материальная сторона, за такие деньги всякая историческая романтика испарится.
И внезапно пришло решение: я не буду поступать на исторический факультет, а почему бы не попробовать на экономический. В это время экономика входила в моду, по радио, телевидению, в печати только и говорили об экономике. И уж наверное, платили там побольше, чем в архиве. До сдачи экзаменов оставалось три месяца. Экзамены на экономический факультет по тем же предметам, что и на исторический.
Я обрадовался, что эта мысль пришла мне в голову. Конечно, все эти размышления были результатом тех событий, что случились со мной в последнее время, и появление Юры Фёдорова, приоткрывшего окно в совершенно другой мир, о котором я даже представления не имел, и захватившее меня чувство к Ганне. Всё это толкало к тому, что надо что-то менять и в себе, и вокруг себя. Хорошо бы поступить на экономический факультет МГУ, самого престижного учебного заведения, а там и поменять работу было бы можно.
Была середина мая, суббота. Мы закончили работу рано в 4 часа и я поехал в центр, давно там не был. Погода была чудесная. Яркое солнце, весна в разгаре, тепло, все одеты по летнему. Подошёл к киоску, где продают билеты в театры и концертные залы. На самом водном месте выставлены билеты в концертный зал «Дворца Спорта» в Лужниках. Там будет проходить 23 мая в воскресенье, концерт японской эстрады. По телевидению в новостях показывали отрывок программы этих артистов – зрелище было необыкновенное. Мы не были избалованы зарубежной эстрадой. Я подумал, вот бы сходить с Ганной на такой концерт. Но билеты стоили 12 руб. (6 руб. за штуку), деньги не шуточные. Я обошёл ЦУМ, повернул с Неглинной на Кузнецкий мост, и подумал, что я всё слоняюсь по центру, поеду я домой. Меня как будто кто-то подтолкнул, я повернул и пошёл обратно.
И вдруг из-за угла ЦУМа выходят Ганна и какая-то женщина. Они быстро прошли мимо меня, оживлённо о чём-то разговаривая. Ноги сами понесли меня за ними. Они быстро удалялись но Неглинной. Я подумал, ну догоню и что я им скажу. И я решил купить эти билеты и встретить Ганну в понедельник на станции метро «Комсомольская».
Зная, какая толпа едет утром на работу, я решил определить место, где мне её поджидать. Поднялся в вестибюль станции «Комсомольская». Это огромный зал служащий и выходом на улицу и переходом с кольцевой станции на радиальную. На правой стене зала большая схема метро. Справа и слева от этой схемы стояли светильника, похожие на уличные фонари. Вот за один из этих светильников я и решил встать. Тут никто не будет толкать, да и я никому не мешаю. Но мне виден вход на эскалатор, который ведёт из вестибюля на радиальную станцию.
В понедельник утром в 8 часов я уже был на этом месте. Периодически, как только приходила электричка, мимо меня проносилась толпа народа, спешащая на работу. И, наконец, я дождался, в толпе мелькнуло её красное кожаное пальто и золотистая головка. Не узнать её было просто невозможно. Я бросился вслед, но догнал Ганну только на платформе. Разговаривать в метро, особенно на старых линиях почти невозможно, грохот оглушительный, стоять, если ты ни за что не держишься тоже трудно. Перебрасывались отдельными фразами. Наконец станция «Дзержинская». Мы спешили, и она, и я уже опаздывали на работу. Пока шли вдоль здания Политехнического музея, я предложил войти на концерт, передал её билет и сказал, чтобы она позвонила. Теперь дело было за нею, если согласится то, позвонит. Всю неделю она не звонила. Подумал, позвоню в субботу сам. Но в пятницу, во второй половине дня, она сама позвонила. Трубку взяла мама, которая потом спросила; «А, она не еврейка?». Что мать насторожило, может быть её низкий голос, может быть очень официальная манера, наверное, она звонила с работы.
Я взял трубку.
- Слушаю.
- Здравствуй, это Ганна,
- Привет,
- Коля, я согласна пойти с тобой на концерт,
- Очень хорошо, тогда давай договоримся, где и когда встречаемся. Я предлагаю на станции «Фрунзенская» в 10 часов, там меньше народа, чем на «Спортивной», у последнего вагона поезда, который идёт из центра.
- Хорошо.
Меня несколько поразила фраза «я согласна пойти с тобой на концерт», как-то очень официально, но отнёс это за счет того, что звонила она с работы, а там учреждение серьёзное и легкий и шутливый тон не уместен, а может быть я просто всё преувеличивал.
Впереди у меня ещё целый день, нужно было подумать как быть с одеждой. На следующий день рассказал Юре Фёдорову о своих приключениях и попросил помочь с одежной, у меня не было белой рубашки, галстука, запонок. После работы поехали к нему домой. Юра парень был добрый и предложил мне на выбор несколько белых рубашек, запонки, галстуки, всего этого у него было в изобилии. Он предложил даже свой синий костюм, но он был для меня великоват. Я выбрал рубашку, галстук, запонки. Он долго учил меня, как завязывать галстук. Наконец, я научился завязывать галстук так, чтобы узел не был перекошен. Юра рассказывал, какое значение придают в дипломатическом корпусе одежде, что с чем сочетается. На какие приёмы можно, какую одежду одевать. И если одежда не будет соответствовать этикету, то это могут посчитать, как невежество, или даже как оскорбление. В общем, запугал меня основательно.
Глядя из сегодняшнего времени в то далёкое прошлое, всё это кажется наивным и немного смешным, но это на первый взгляд. Человечество всегда делилось на особые группы, слои, и каждый слой хотел отличаться от другого. Эти отличия выражались во всём: и в языке, в жестах, манерах, одежде, тематике разговоров. И это противопоставление, свой – чужой, наверное, будет вечным. Я понимал, что аристократом я не буду, и даже сыном дипломата не стану, но выглядеть прилично или даже красиво очень хотелось.
Наступило долгожданное воскресенье 23 мая. Рукава рубашки, всё время сползали больше чем надо. Пришлось их подколоть булавками. Всё остальное было более менее прилично. На станции «Фрунзенская» был намного раньше намеченного часа. Настал оговорённый час. Прошло 20 мин. Вот уже 10 час 30 мин. Я уже нервничаю. Пошёл посмотреть, может быть она ждёт у первого вагона. Нет, там никого нет. Повернулся, иду назад. В это время как раз подходит поезд, из него высыпала толпа. И я вижу красное пальто и золотую головку. Подхожу и слышу рассерженный голос: «Где ты всё ходишь? Если бы я тебя не увидела, то я села бы и уехала». Я подумал: «Сама опаздывает, а мне выговор делает». Но я, конечно, так не ответил, промычал что-то оправдательное.
Приехали на станцию «Спортивная». Практически весь поезд шёл на этот концерт. Когда мы поднялись наверх, то на улице была толпа, которая медленно двигалась по направлению «Дворца Спорта».
В нём могли разместиться более 11 тыс. зрителей. Пришли мы вовремя, сели на свои места. Места были отличные, партер, середина, довольно близко от сцены. Недаром билеты столько стоили. Самое удивительное, что я почти не помню концерта. Помню только нежные японские мелодии, и как взорвался зал овациями, после исполнения песни из фильма «Каникулы любви». Всё мое внимание было поглощено Ганной. Я изредка смотрел на неё и думал, что я могу дотронуться до неё, и она не исчезнет, и какая же она нестерпимо красивая.
Прозвенел звонок на перерыв. Все бросились из зала, к буфету уже было не подойти, такое впечатление, что народ неделю не ел. Мне нельзя было ударить лицом в грязь. Я пробрался к началу очереди и попросил какого-то парня купить бутылку пива и две калорийные булки (в буфете уже ничего кроме этого не было). Сочетание было более чем экзотическое, но это лучше, чем ничего. Выпили пива и съели булки – есть действительно хотелось. Вторая часть концерта была короткой. Опять огромная толпа двинулась к метро. Я предложил поехать в центр и сходить в кафе. Она сразу согласилась.
Правильно я сделал, что предложил поехать в центр. Выпитое пиво сказалось ещё в поезде, нужно было срочно идти в туалет. Я думаю, у неё было такое же состояние. От метро «Дзержинская» самое близкое кафе было в гостинице «Метрополь». Проходя мимо туалета на углу Третьяковского проезда, я кивнул на него и сказал: «Сначала зайдём сюда». Потом спокойно пошли дальше. Навстречу шла группа молодых ребят, один из них восхищённо сказал: «Эх ты, какая!». Ганна вся засияла от такого внимания. А мне стало грустно и тревожно, ведь мне придётся не только её завоёвывать, но и бороться с претендентами.
Подошли к главному входу в гостиницу «Метрополь со стороны пощади Революции. В гостинице было много залов кафе и ресторанов. В кафе со стороны площади мы с Юрой частенько захаживали. Там было приятно попить кофе, можно было и дёшево перекусить. Но сегодня было воскресенье и цены были совершенно другие. Спросили у гардеробщика, работает ли кафе, он ответил что сегодня не работает. Это было для меня неожиданностью. Отступать было невозможно и я «бросился головой в омут», денег у меня было в обрез. «А ресторан работает?», - спросил я. «Ресторан работает», - ответил гардеробщик.
И мы пошли в главный ресторан «Метрополя». Нас встретил метрдотель и проводил нас в другой конец зала на диван для двоих. Место было очень удобное. Мы видели весь зал, а нас фактически было не видно. Очень удобный диванчик, перед нами небольшой стол, покрытый белой скатертью.
Подали меню. Я стал с ужасом прикидывать, на что хватит денег. Но по моим расчетам, кажется, хватало. Два салата, два антрекота, два кофе. Дошёл до вин, и тут меня понесло, я «распетушился» и заказал бутылку «Хванчкары» и 200 гр. коньяку. Вот уж коньяк был совершенно лишний, но об этом я подумал уже позже. Пока сервировали стол и приносили еду, мы непринуждённо разговаривали. Никакой натянутости, как будто мы знаем друг друга очень давно. Я рассказывал занятные истории из жизни архива, какие-то школьные воспоминания, и, конечно о Юре Фёдорове. Для меня эта тема была необычная, я думаю и для неё тоже. Официант разлил вино по бокалам и отошёл. Вино было хорошее, густое, красное с синеватым оттенком, приятно вяжущее рот, как раз к антрекоту.
Вдруг ей захотелось курить. То ли вино ударило в голову и захотелось покапризничать. У неё не было с собой сигарет. Она небрежно сказала: «Закажи пожалуйста сигареты». Она назвала марку, я уже не помню какую. Я дёрнулся позвать официанта, но его нигде не было. К чужим официантам не хотелось подходить. Я не знал, что делать, вроде такой «знаток ресторанов», а заказать сигареты не может. Она настаивала, но потом поняла, что от меня толку не дождёшься, и сама заказала сигареты. Потом, чтобы меня успокоить стала рассказывать, что у них в школе она ходила, да и сейчас ходит, в драматический кружок, и их там учат, что надо больше разговаривать с людьми, и не стесняться спрашивать. Потом рассказала, что опоздала из-за того, что забыла дома билет на концерт. И мама крикнула ей из окна, чтобы он не возвращалась, а подождала внизу, и она Ганне спустит билет в корзиночке из окна. На это понадобилось некоторое время, а автобусы до станции «Лосиноостровская» ходят не часто.
Но я всё равно эпизод с сигаретами очень переживал. Это ведь было моё первое свидание с девушкой, да ещё с такой, которая мне так нравится. Потом ситуация разрядилась и мы опять непринуждённо разговаривали. Она рассказала, что к ним часто приезжают родственника из Польши. Они их встречают в аэропорту Шереметьево, и едут до гостиницы «Варшава» на Ленинском проспекте. Потом идут в ресторан. Однажды в ресторане на неё уставился один грузин. «Он на меня так смотрел, так смотрел», сказала она. «Да, это и не удивительно. Ведь ты такая привлекательная», ответил я.
Я её спросил, знает ли она польский язык. Она как-то смутилась. Видно она его не знала. «Как будет по-польски «хорошая погода», - спросил я. Она ответила: «Бардзо погода». Мы перешли к русскому языку, и он сказала, что по русскому у неё всегда было пять. Это я рассказываю, то что помню. Сидели мы в ресторане почти четыре часа и перерыва в разговоре не было.
У меня было тайное желание уйти из ресторана раньше, чем начнутся танцы. Танцы для меня означали катастрофу – я совершенно не умел танцевать. Вдруг огромный потолок ресторана стал переливаться разными огнями и в противоположном конце ресторана заиграла музыка. «Так, я пропал, начинаются танцы», - подумал я. А Ганна очень обрадовалась. «Где тут туалет?», - спросила она. По нашей стороне была массивная дверь в фойе и второй выход из ресторана, там же был и туалет. Я показал и стал ждать её. Дверь в туалет была приоткрыта, Ганна стояла перед зеркалом и поправляла причёску, было видно, что она собой довольна. Её освещал яркий свет – как же она была хороша.
Я с грустью сказал, что танцевать я не умею, разве что медленный танец. «Ну и пошли», - сказала она. Мы прошли через весь зал и влились в толпу танцующих. Звучал какой-то медленный танец, я и до сих пор в них плохо разбираюсь. Ноги мои стали деревянными, да и весь я стал таким же деревянным. Я представлял себе, какое убогое зрелище я представляю и мне становилось ещё более неловко. Я смотрел вниз на ноги, но когда я поднимал глаза и смотрел в её глаза, голова моя начинала кружиться, и я сбивался с ритма. Наконец эта пытка кончилась и мы пошли на своё место.
Конечно, Ганна привлекала внимание, т.к. во время танца какая-то пара нас слегка толкнула. Я сразу понял, что это не случайно. И действительно – к нашему столику уже шёл какой-то парень. Он обратился ко мне: «Можно ли пригласить вашу даму?». Я к Ганне: «Ты хочешь танцевать?». Она согласилась. После танца партнёр привёл Ганну в «целости и сохранности». Следующий танец был чарльстон. Моя сестра безуспешно учила меня дома этому танцу. Я решил рискнуть. В танце Ганна так ловко двигала своими ногами, где уж мне за неё поспевать. С грехом пополам я что-то изображал. Наконец и эта мука кончилась.
Танцы шли без перерыва. Следующий твист. Впоследствии я этот танец выучил и даже очень неплохо, но тогда это была высшая математика. Опять подошёл тот же парень, и она молча пошла. Как неприятно и тоскливо сидеть одному за столом в ресторане, когда другие веселятся и радуются. Меня охватила какая-то опустошённость, видно сказалось и выпитое вино, и страшное нервное напряжение. Приходили мрачные мысли: «У меня уводят девушку, а я ничего не могу сделать». Танцы продолжались, твист без перерыва перешёл в более медленный фокстрот. Огни в зале стали гаснуть и когда фокстрот перешёл в ещё более медленный танец, огни в зале вообще погасли, наступила полная темнота. Меня охватила ярость, кто-то в темноте лапает мою девушку, а я должен за этим пассивно наблюдать. И она хороша – пришла с одним, а танцует с другим. И мне вдруг захотелось причинить ей такую же боль. Мне тогда казалось , что нужно что-то совершить необычное, чтобы удержать её. «Я не пойду её провожать, и надо сделать это первым», - решил я. Конечно я никчёмный «тюхтяй», ничего не умею, и не знаю, но я испугался, что она в конце скажет: «Не надо меня провожать, да и вообще нам не надо встречаться». И вот тогда это будет конец, полное фиаско. Это меня полностью убьёт. Наконец этот тёмный кошмар кончился, зал засиял всеми огнями. Ганна вернулась одна. К нам подошёл официант и я решил расплатиться. Счёт был на 12 руб. с копейками. У меня оставалось ровно 12 руб. Может быть даже была ещё какая-то мелочь. Но не хотел выглядеть скаредным и копаться по карманам в поисках мелочи. «Ганна, есть у тебя 3 руб.», -попросил я, Она молча протянула деньги, и мы направились к выходу. Всю дорогу мы молчали.
Я шёл как надутый индюк, и всем видом показывал, что очень недоволен. Около метро я сказал: «Ганна, я не смогу тебя проводить». Она ничего не ответила. Мы спустились по эскалатору и я пошёл на свою линию метро, а она на свою. Я настолько психологически был опустошён, что когда приехал домой, то просто упал на диван и тут же заснул. Проснулся уже ночью, разделся и лёг спать. Утром вскочил рано и первая мысль: «Что же я наделал». Я очень пожалел, что не пошёл её провожать, а вдруг с ней что случилось, а я её бросил. Встретить её на станции «Комсомольская» я уже не успевал, поэтому поехал на «Дзержинскую». Прошёл весь маршрут от метро до входа в СНХ РСФСР, потом обратно. Но вот, слава Богу, её знакомый силуэт в красном кожаном пальто.
Когда мы поравнялись, она с тревогой спросила: «Что случилось?», видно у меня было такое опрокинутое лицо, что это вызывало вопросы. «Да, ничего, всё нормально», - ответил я, дольше разговаривать было некогда, мы оба спешили на работу. Нас часто в этот период перебрасывали на работу в различные хранилища, которые находились не в центре, то на Павелецкую набережную, то на ул. Руставели, то на 2-ю Бауманскую. Как только мы были на Владимирском проезде, я старался увидеться с Ганной. Обычно встречал её на выходе из метро «Дзержинская» из подземного перехода к Политехническому музею, и мы шли вдоль музея до памятника Героям Плевны в Ильинском сквера, а затем наши пути расходились: она шла на работу в здание СНХ РСФСР, я по ул. Куйбышева к себе в архив во Владимирский переулок.
Она уже привыкла к этим встречам и при выходе из перехода вертела головой в разные стороны в поисках меня. Я чувствовал, что нарастает какое-то напряжение. Я её больше никуда не приглашал, что называется «не мычал, и не телился». Я просто боялся получить отказ. И в то же время боялся и согласия. Впереди у меня были экзамены и если согласиться, то придётся встречаться чаще. Да и финансовый вопрос, я был нищий, у меня элементарно не было денег, мороженое не на что было купить.
Однажды во время одной из наших коротких утренних встреч, я показывал ей свои фотографии. Утром я схватил пачку недавно отпечатанных фото, где был изображён я, в этой же пачке были и две-три фотографии моей сестры Татьяны (я их хотел показать Юре Фёдорову). Ганна просматривая эти фотографии, вдруг раздражённо сказала: «Коль, а вот фотографии твоей сестры мне не нужны». И с этими словами сунула две фотографии с моей физиономией к себе в сумочку. Мне было приятно, что всё-таки я ей интересен.
Потом меня и Фёдорова почти на полтора месяца оправили в Лианозово, там было большое хранилище, и затем опять на Павелецкую набережную. Так, что с Ганной мы в этот период не виделись. Я твёрдо решил поступать на экономический факультет МГУ. Подал документы. Получил справку из МГУ, о том, что для поступающих в высшие учебные заведения есть льгота, им предоставляется на основной работе пятнадцатидневный отпуск для сдачи экзаменов. Если к этому прибавить 24 дня очередного отпуска, то получается довольно много времени для подготовки к экзаменам.
Перед отпуском ещё два раза видел Ганну. Первый раз за неделю до отпуска, второй в день начала. Поджидал её в обычном месте у выхода из подземного перехода метро «Дзержинская». Она по прежнему повертела головой, или по привычке, или может быть почувствовала моё присутствие, но меня не увидела. Я некоторое время шёл сзади и любовался её походкой, её фигуркой, вот что значит любовь: «всё пленяет, всё в ней манит». Догнал. Маршрут короткий, хотел сказать, что ухожу в отпуск для сдачи экзаменов, но не успел. Она стала рассказывать о том, как ездила купаться на карьеры. «Мы купались без .........». Тут она замялась, подыскивая слова. Я уж испугался, что скажет сейчас, что купались без одежды, и как на это мне реагировать. Но она добавила: «В одних плавках». Может быть, надо было сказать, что жалко, что меня там не было, или что-то в этом роде, но я не нашелся что сказать.
В последний день перед отпуском утром я вышел из метро и стоял на противоположной стороне от Политехнического музея и решал, переходить мне на ту строну или нет. Пока я решал, из подземного перехода на той стороне вышла Ганна. Своей стремительной походкой пошла вдоль музея. Я шёл по своей стороне и смотрел: вот она скрылась за фонарём, вот опять появилась, вот сейчас будет переходить улицу Богдана Хмельницкого (теперь она называется площадь Ильинских ворот), вот поравнялась с памятником Героям Плевны и пойдёт по аллее сквера. И вдруг, как будто какой-то голос громко произнёс: «Ты её больше никогда не увидишь». Я даже обернулся - никого. «Ну, как это не увижу, вот если я сейчас перебегу Новую площадь, то в Ильинском сквере ещё могу её догнать», - подумал я.
К старости человек всё чаще возвращается мыслями к временам молодости и его охватывает щемящая грусть не по поводу свершившихся событий, а о несбывшемся. В своих грёзах мы снова и снова бережно перебираем каждую подробность. И нам кажется, что мы тогда не всё сделали, чтобы наполнить свою жизнь до края счастьем и любовью. Однако это запоздалое раскаяние не вернёт нам упущенного. Не пришлось мне лицезреть её роскошных персей, но я благодарен судьбе, что в мою жизнь вошла такая девушка, как эта прекрасная полячка. Благодаря, ей я как бы прошёл обряд духовной инициации и туманные образы и фантазии обрели реальный облик.